Блог демона Шаакси, или адская работёнка

33

Это было очень, очень разумно.

Но совершенно для меня бесполезно.

Я слегка улыбнулась и уточнила:

— Скажи-ка, ворон, когда ты спускался сюда… Делился ли ты с кем-то своими планами?

Он быстро глянул на меня, а потом понимающе хмыкнул.

— Да, с парой знакомых ангелов.

— И что они сказали тебе на это?

Ворон тихо рассмеялся.

— То же самое, что я теперь говорю тебе, более или менее.

Я развела руками.

— Тогда ты и сам знаешь цену мудрым советам.

— Туше... Но, почувствовав себя мудрым и старым почти до маразма, как не начать эти самые советы раздавать? Я во многом — типичный демон, что бы там кто про меня ни думал. Есть на свете соблазны, перед которыми мне устоять не дано; для меня они, как правило, лежат в плоскости “учить и учиться”. Боюсь, будь я человеком на заре времён, без всяких там искусителей и любопытных жён все яблоки познания были бы мои. Я бы ещё змея изловил и расспросил, потому что, ну знаешь, таков уж я.

О да, этот, я уверена, со змеем ещё подружился бы... А может, и без всяких "бы". Таков уж он.

Я снова осторожно коснулась его крыла своим, утешая. Мысль о том, что ещё несколько дней (и одну жизнь) назад у меня бы повернулся язык назвать его предателем, падшим и тёмной заблудшей тварью, теперь горчила на языке.

— Это твоя природа, то, кто ты есть, — заметила я мягко. — Ты не мог бы и не должен был бы это подавлять... Но теперь я понимаю кое-что насчёт советов. Проблема в том, что, сколь бы хороши и разумны они ни были, все мы всё равно услышим то, что готовы слушать, поверим в то, во что в глубине души верим и так, и примем то, что давно стучалось в нашу дверь. А ещё так уж вышло, что, быть может, нам и хотелось бы всё и всегда делать правильно, но не получается, потому что мир таков. Каждый из нас должен платить по счетам, которые открыл, и расхлёбывать собственноручно заваренную кашу, и нарушать одни мудрые наставления, чтобы следовать другим. Тем, которые не мудрее, но правильнее и честнее — не в целом, а прямо сейчас, для нас. Нам с вами, тебе и мне, очень хорошо это знакомо.

Он осторожно прикоснулся крылом в ответ. Я с удивлением заметила, как облетает с его роскошных перьев пепел. Интересно, это нормально? Впрочем, не похоже, чтобы ворон испытывал особенное беспокойство по этому поводу.

— Да, знакомо. Знаешь, Атиен, я думаю, что именно за этой правдой ангелу стоит пасть. И ещё я думаю, что очень многим на знакомых нам с тобой холодных и равнодушных небесах очень не хватает капельки падения… Но всё же, это не отменяет риска. Если ты упомянула долги, значит, есть объективная причина, по которой ты хотела бы спуститься так низко?

— Есть… Знаю, ты намекаешь на гордыню, и во многом прав, потому что с неё всё началось. Но решение упасть ещё ниже продиктовано объективными причинами. Я собираюсь спуститься на дно отражений, чтобы повторить путь умирающей человеческой души. Я должна вспомнить свои прошлые жизни.

Его глаза расширились и вспыхнули потусторонним светом.

— Ты хочешь достать до дна отражений?! Но послушай, это…

— Это — совет Пророка. Это ощущается внутренне правильным. Учитывая два вышеупомянутых обстоятельства, я сделаю это, с твоего одобрения или нет.

Он нахмурился, а после вздохнул.

— Кто я, чтобы одобрять или не одобрять тебя? Но тот Пророк… насколько ты уверена в его способности действительно улавливать неназываемую волю?

— Вполне уверена. В этом вопросе не может быть гарантий, но его сущность подлинного пророка вполне очевидна.

Ворон вздохнул.

— Ладно, предположим. Но ты же знаешь, что такое седьмое отражение?

— По правде, нет. Я… из надёжного источника мне известно про все до шестого. Но полагаю, это не должно быть нечто…

— Седьмое отражение — территория Предвечной. Это отражение — дверь, ведущая в иной мир. Мир последней реки, что течёт под Калиновым мостом, мир вод забвения и вечно горящего ковыля, мир самого тёмного из Лесов… Ты знаешь, у этого мира много имён и ещё больше наваждений. Но суть его при этом всегда останется неизменной.

— Мир богов Порога…

— Именно. И седьмое отражение тоже принадлежит им. А они, как ты наверняка слышала, очень далеки от… офисов. У них свои избранники, свои дороги и свои правила. И одно из этих правил гласит: ангелы умирают навсегда. Из седьмого отражения ни одному ангелу не вернуться.

Я недоверчиво покачала головой: последние события приучили очень скептически относиться к словам вроде “никто”, “ни за что”, “навсегда” и “никогда”.

— Так уж никому?

— Есть некоторые способы, есть ключи-амулеты, есть более-менее безопасные зоны, где не так затягивает, есть тропы, оставшиеся многим из нас со времён, когда офисов не было и в помине... Но это всё полумеры, и они неприменимы для тебя. Ты была человеком, стала ангелом… Как и Лариэль, ты не получишь и шанса вернуться. Так что одумайся и не делай глупостей! Этот твой пророк… его тебе не Верифиэль привёл, случаем? Если так, то не верь ни одному слову!

Вот теперь он выглядел по-настоящему взволнованным. Излишне — если говорить о судьбе случайной знакомой.

Но в самый раз для того, кому случайно ткнули пальцем в рану, которая ещё болит.

— Лариэль? — я, в общем-то, догадывалась уже, но хотела удостовериться.

— Тот самый мой погибший коллега, со смерти которого началось моё падение.

Вон оно что…

— Ты искал его?

Ух, как красиво на лице падре смотрятся вороньи глаза.

— А мог не искать?

Резонно.

..В этой жизни или в будущих, найди меня…

Я тряхнула головой, призывая память к порядку.

Не сейчас.

Ворон резко сложил крылья, отвернулся, но после продолжил спокойней:

— Я спустился к Ней Самой, старыми тропами, оставшимися ещё со времён моей бытности вороном познания. Я умолял, и торговался, и унижался. Но Она жестока и неумолима, какой и должна, в общем-то, быть. Она сказала: правило неизменно. Она сказала: каждому свой черёд. Она сказала: есть вещи, которые не изменить. Потому…

Я вздохнула.

Лариэль… Коллега.

Ну-ну.

Даже самые добрые и великодушные, измученные чувством вины и прочее за “просто коллегами” в загробное царство не спускаются. Это просто разные жанры. И… Насколько глубже это всё было на самом деле? Что было между вами, если его смерть до сих пор так болит?..

Впрочем, глупый вопрос. Не важно, как вы сами это называли — вопреки человеческим представлениям, любовь принимает самые разнообразные и причудливые формы.

-

— ..А я и не хочу счастья с людьми. Всё, что мне желанно — это ты, мой милый. Так или иначе. По ту сторону Последнего Моста или по эту, другом, врагом или любимым, птицей иль человеком, в этой жизни и в будущих — не оставляй меня. Возьми у меня всё: душу, сердце, тело… Они и так принадлежат тебе, уместны ли сомненья? Я дарю это всё тебе. Кем бы ты ни был для меня, просто будь. И знай: когда я выбираю между тобой и людьми, между дорогой с тобой и жизнью человеческой, я вовсе не выбираю. Для выбора нужно сомнение, а у меня его нет…

-

Ох.

Это ещё что? Откуда?..

Да уж.

Честно говоря, я начинаю немного бояться этих своих воспоминаний, которые и хотела бы считать галлюцинациями, но теперь точно не получается. Память где-то там, совсем рядом, она шумит штормовым морем за мутным стеклом, и я ещё не помню, но уже знаю…

Чую, прошлые жизни преподнесут мне довольно много сюрпризов. И я даже не уверена, что хочу и готова знать… Но назад поворачивать не имею никакого права.

— Благодарю тебя, ворон, и прошу: не волнуйся обо мне. Меня направил по этой дороге вполне настоящий Пророк, не самозванец. Я знаю, что делать и куда идти. И, к сожалению, спешу, потому вынуждена попросить о помощи. Я читала, что в отражениях время — относительная величина. По ощущениям и воспоминаниям я провела здесь жизнь, но…

Ворон отвернулся и щёлкнул пальцами.

— Я позаботился о том, чтобы, по меркам остальных миров, ты провела тут всего лишь мгновение… Я помогу тебе, сестра по небу и падению, и приму твой выбор, но знай: я всё ещё зол. Я ненавижу это.

— Что именно? — я знала ответ, конечно. Но хотела, чтобы он сам это сказал.

— То, что именно такие, как ты… Почему вы просто не умеете смолчать, поступить разумно и осторожно, не быть настолько..?

— Собой?

Он хохотнул, и этот смех был признанием поражения.

— Собой.

Я мягко улыбнулась и осторожно положила ладонь ему на плечо.

— Мы те, кто мы есть. Никакие стандартные обличья этого не изменят… Спасибо тебе за всё, ворон. Мне пора идти… Не будешь против, если я заскочу к Любве ненадолго?

— Заскочи, она будет только рада, что успешно спасла очередного ангела. И Атиен?

— Да?

— Возвращайся.

*

— Ну привет, всё-таки-ангел, — сказала Любве. — Рада за тебя.

Я приветливо улыбнулась и с любопытством осмотрела уютную комнату с окнами, выходящими во множество городов сразу, и тенями, ластящимися к Любве (или той, что называла себя так), как заигравшиеся коты.

Вообще надо сказать, что изменения, которые произошли с Центром, его посетителями и работниками, поражали. Блуждая по бесконечным коридорам, которые то и дело превращались то в античные павильоны, то в восточные комнаты, то во вполне современные умные пространства, я поневоле начала гадать: а сколько вообще у этого так называемого “центра” лиц, комнат, обличий? И чем он является на самом деле?

Впрочем, наверное, следовало признать, что я пока не готова до конца знать полный ответ на этот вопрос… При условии, что он существует, этот ответ.

— Спасибо, — ответила я Любве мягко, — за всё. И прости меня за грубость, пожалуйста. Я… мне следовало слушать тебя внимательнее.

Любве покачала головой так, что колокольчики, вплетённые в её волосы, зазвенели. Тени на стене заплясали от этого звука в им одном понятном, особенном ритме.

— Не кусай больше, чем можешь проглотить, дорогая, — посоветовала Любве насмешливо. — Мой тебе совет, слова вроде “мне следовало” или “могло быть” просто забудь. Они никогда не имеют значения. Не надо сотрясать ими воздух зря.

— Понимаю. Просто не совсем приятно вспоминать, что была такой слепой дурой, но при этом ещё и считала сумасшедшей тебя.

Смех слился с переливом колокольчиков, и я удивлённо прищурилась, отметив, что тени на стене складываются очень странным образом… Как будто распахнутые крылья.

Интересно.

— Ну, это как раз обычное дело. Песня “какой дурак я был” и “как я мог не слышать и не видеть” — это классика человеческого существования. Константа, можно сказать. Знаешь ли, какой бы умной ты сама себя ни считала в текущем моменте, позже непременно придёт час, когда ты только и скажешь “ну и дурой я тогда была”. И кстати, о глупостях. Чем ты так расстроила его?

Крылья на стене раскрылись широко, угрожающе. Думается мне, что они принадлежали хищной птице, как и мои собственные.

— Расстроила? — кого “его”, я переспрашивать не стала. Изображая идиотизм, переигрывать всё же не стоит.

— А разве нет? Он зол, хотя вроде не должен бы: ты с самого начала ему понравилась, а теперь выиграла. Обычно это делает его счастливым, в эту игру он играет, чтобы проиграть. Но ты… почему он огорчён и зол? Я была уверена, что в этот раз он порадуется.

Тени от крыльев на стене так очевидны, что я не могу понять, как он до сих пор их не заметил. Перья шевелятся от невидимого ветра, подрагивают, отражая настроение хозяйки — она взволнована.

Должно быть, она не любит, когда его огорчают.

— А как ты узнала, что он злится?

Любве бросила на меня слегка раздражённый взгляд.

— Он, признаёт он сам то или нет, давно стал для пятого отражения одним из хозяев. Тени перенимают его настроение охотно, твари повинуются даже не слову, а только мысли, реальность перестраивается по желанию… Пятое отражение любит ангела, решившего остаться тут добровольно. И мне, его врагу и по совместительству почти подчинённой, по поведению отражения всегда понятно, что он испытывает. Так почему?

Я задумчиво посмотрела на неё.

Врагу и подчинённой по совместительству, значит.

Ага. Но то, о чём я думаю, не может ведь оказаться правдой? Или может? Что, если я ошибаюсь и просто так выдам сейчас чужой секрет? Но как не проверить…

— Понимаешь, — сказала я, — всё дело в Лариэль.

Что же, по выражению её лица смело можно заключать, что эксперимент удался.

Вот тебе и умирающие навсегда ангелы... Интересно, хоть одна из непреложных истин, которые я считала незыблемыми основами бытия, имеет хоть что-то общее с подлинным положением вещей? Или мне всё же авансом стоит смириться, что всё, что я якобы знала, просто заблуждения и ложь?

— При чём тут Лариэль? Откуда ты вообще знаешь это имя?

— Он упомянул его, когда узнал, что мне предстоит спуститься в седьмое отражение. Кажется, это рана, которая не заживает никогда, и каждый раз будет открываться. Из седьмого отражения ангелы ведь не возвращаются, так? Они умирают навсегда. Правда, Лариэль?

Она застыла на пару мгновений, будто не зная, прибить меня, сбежать или наорать.

Но она была умна и выбрала очевидное — рассмеяться.

— Голубь подсказал или сама догадалась?

— Не знаю, — ответила я вполне откровенно. — Это всё — тени.

— Значит, отражение решило рассказать тебе… Неожиданно. Кажется, тебе благоволят, Атиен. Даже не знаю, поздравлять или сочувствовать: благосклонность пятого отражения — это всегда одновременно благословение и ловушка. Особенно для ангела.

Мне хотелось много чего спросить по этому поводу, хотя инстинкт подсказывал: к тому, что может рассказать Лариэль, я не вполне готова. За последние дни я успела убедиться, что есть на этом свете очень много секретов, настолько непостижимых, что даже приближаться к ним следует с осторожностью.

Но… как там я сама же сказала ворону — мы те, кто мы есть?

Неоспоримая правда про меня в том, что я тоже сорвала бы яблоко. И тоже постаралась бы подружиться со Змеем... Кажется, это качества, совершенно типичные для падших ангелов.

Именно потому совсем удержаться от любопытства я и тут не смогла.

— Как тебе удалось вернуться? Неужели все ангелы возвращаются, но не знают об этом? И… почему ты так поступаешь с ним? Он ведь скучает.

Она покачала головой.

— Как много вопросов, однако… И я совсем не уверена, что на все из них готова дать ответы. Давай по порядку, хорошо? Когда железные перья пронзили меня, я умерла…

— Что?! — этого ведь не может быть, правда?

— Ну да, меня убил за предательство Железный Ангел, не испытывающий сомнений. Тебя это удивляет? Тебе, как падшей, придётся тоже с ним столкнуться, если правда о твоём путешествии всплывёт.

Я почувствовала себя так, как будто на меня уронили пару небоскрёбов и синего кита до кучи.

Верифиэль…

Едва ли меня это всё должно удивлять, на самом деле.

В смысле, не он ли любил поведать восхищённой публике, как лихо карает отступников? Не я ли во время заданий и засад дремала под байки о многочисленной уничтоженной скверне?..

Но в этом проблема, правда? Есть истории (много), в которых тот, кто победил — тот и добро. И тут как раз тот самый случай. Я сама много раз подпевала Верифиэлю.

“Подлинный ангел не может сомневаться”

“Правила нужны, чтобы их придерживаться, и исключений быть не может”

“Правда всегда одна”

“Тёмные твари не достойны жалости”

В такие вещи очень просто, удобно и уютно верить — до тех пор, пока сам не пообщаешься с тёмными тварями.

Пока сам волею какого-нибудь дурацкого случая не станешь одной из них.

— А в чём именно заключалось твоё предательство?

Любве усмехнулась.

— Ты имеешь в виду теоретически или фактически? Потому что теоретически я была наказана за связи с демонами и интерес к отражениям. Но факты состоят в том, что я просто задавала слишком много неудобных вопросов. И какой-то из них, кажется, оказался излишне неудобным, как это обычно и бывает.

Как это обычно и бывает.

Правда в том, что Верифиэль действительно спас множество жизней, уничтожая зло. И я тому свидетель.

Правда в том, что Верифиэль погубил множество жизней, уничтожая то, что считал злом.

Я стою между этих правд и просто не знаю, какая из них на самом деле должна быть окончательной… И есть ли она вообще, окончательная правда.

В любом случае, нет смысла думать об этом прямо сейчас. Сейчас важно иное.

— Железные перья убили тебя. Но что случилось потом?

— Потом? Не слишком ли опасный вопрос, Атиен? Все хотят знать, что бывает за Гранью; но всем, даже ангелам, дано узнать это лишь у последней черты. Извини, ты не можешь быть исключением.

— Но ангелы и так знают, что бывает за чертой. Мы растворяемся в вечности, так? Становимся светом… стихией… энергией жизни. Это то, что написано во всех свитках мудрости, учебниках, записях, это то, что мы видим в зеркале перерождения, это цена за наши крылья. Мы умираем навсегда. Разве это не известно точно?

Любве-Лариэль засмеялась.

— А ведь я спросила у Неё то же самое.

— У Неё?..

— Ты понимаешь, о ком я. Я не расскажу тебе обо всём, что предшествовало нашей с Ней встрече, но эта встреча состоялась. И я задала тот же вопрос, что и ты. Разве ангелы не умирают навсегда? Это то, что ты хочешь знать, правда?

— И что Она ответила?

— Что “навсегда” не существует ни в жизни, ни в смерти; что ничто не может быть навсегда — ни мука, ни наслаждение, ни жизнь, ни смерть, ни существование, ни небытие. Она сказала: никто не умирает навсегда. Она сказала: никто не живёт в последний раз, потому что всегда есть продолжение. Она сказала: ничто не кончается, если разобраться, потому что круг бесконечен. Вы, ангелы, столь же невежественны, как люди, хотя и считаете, что знаете больше их — но правда в том, что о своём потом никто живущий в Ловушке для Древних не может и не должен знать наверняка. Таковы там правила для живых: им не дано помнить, что будет потом, но это не значит, что потом не будет. Вы вспомните, когда догорит погребальный костёр, когда черви перестанут копошиться в ваших глазницах, когда отзвучат последние слова сожаления. Только тогда вы вспомните. И будете долго смеяться.

Я смотрела на Любве, чувствуя, как её слова проползают куда-то под кожу.

— Что ещё ты можешь рассказать? — мой голос хрипел, и я этого даже и не думала стыдиться.

Любве с лёгкой улыбкой пожала плечами.

— Она была со мной ласкова и добра. “Узникам Ловушки, убитым железным крылом, хочется покоя и забвения, — сказала Она. — Но я должна задать тебе вопрос. Недавно ко мне пришёл проситель, который любил тебя достаточно, чтобы дерзнуть за тобой сюда спуститься. Я предстала перед ним ужасной, и холодной, и жестокой — потому что перед живыми я предстаю именно такой. Я сказала, что ничего не изменить — что, разумеется, истина… Но есть на свете четыре вещи, которые я ценю превыше прочих. Это искусство, любовь, честность и смелость. Так что я спрошу тебя: хочешь ли ты уйти или остаться? Уйдёшь — оставишь позади боль, и сожаления, и гнев, родишься снова в мире, который более справедлив, мягок и свободен, чем Ловушка для Древних. Останешься — с тобой останутся боль, и сожаления, и страхи, и горечь. И шанс быть с ним, но в одних лишь отражениях, без гарантий, понимая, что ему тебя не узнать.”

— Почему не узнать? — спросила я тихо.

— Потому что таковы правила Ловушки: есть вещи, которые живым знать нельзя.

— Но ты открыла их мне.

Любве ответила одним лишь насмешливым взглядом и тишиной.

Переспрашивать я не решилась.

— И что теперь? Ему никогда не узнать тебя? — почему-то это казалось самым ужасным.

Быть рядом — и не узнать, не вспомнить, не коснуться рукой, не заглянуть в глаза… По крайней мере со знанием, с пониманием, со словами “Это ведь ты”... Что может быть страшнее?

Любве-Лариэль улыбнулась мне мягкой, чуть сочувствующей улыбкой.

— Ты не слушала? Это самый важный урок, который тебе предстоит выучить здесь, причина, по которой тебе позволили меня узнать: “навсегда” не существует. А значит, “никогда” тоже нет.

Я застыла, переваривая её слова, а она вдруг щёлкнула пальцами, и вокруг начала сгущаться тьма. Пол провалился подо мной, и я начала падать вниз.