Будешь моей мамой?

Пролог

Александра

Я шла по полупустому коридору поликлиники при Боткинской больнице к кабинету УЗИ. Девятый час, пациенты разошлись, даже самые настырные из местных кумушек: бабушки, которые уговорили прийти своих дедушек. Одни бабулечки приходили исключительно утром. Автобус, почта, поликлиника — мы в топ-три по посещениям!

— Катюш, — заглянула к нашему гинекологу, — посмотришь меня?

Я с утра к ней напросилась, как поток схлынет. Что-то с циклом перебои начались: задержка, выделения странного характера, боли внизу живота. Может, киста? Главное, чтобы не хуже. У меня мама пять лет назад от рака яичников умерла — конечно, я боялась.

Даже руки вспотели. Я в зоне риска. Раз в полгода теперь проверялась.

— Ложись на кушетку — велела Катя и смазала вагинальный датчик. Про мой отягощенный наследственностью анамнез она в курсе. — Саш, а ты тест не пробовала делать? — через несколько минут спросила.

— Какой тест? — изумленно приподнялась на локтях.

— На беременность, Лисицына! — взяла другой аппликатор и коснулась моего еще плоского живота.

Беременность?! Я не думала в эту сторону. Мы с Адамом всегда предохранялись, правда, иногда просто прерыванием обходились, в относительно безопасные дни. Мне нельзя гормональные спирали и оральные контрацептивы, а он не очень любил презервативы. ОЙ… Сколько я слышала пресловутое «ой», работая в гинекологии.

Бесчисленное количество раз…

— Кто счастливый папаша? — с любопытством поинтересовалась Катя.

Я только смущенно улыбнулась. Про личную жизнь я не распространялась: у нас в больнице слухи неслись быстрее ветра, а романы с врачами приписывали каждой медсестре, невзирая на возраст, комплекцию, привлекательность. Но в моем случае так и было. Практикующий хирург Адам Сафаров: золотые руки, железобетонная выдержка, холодная голова и горячее сердце. Потомственный врач, светило кардиохирургии, красавец-мужчина.

Я работала медицинской сестрой, а в прошлом году поступила в мединститут. Это Адам и его увлеченность профессией меня воодушевили. Решительный, сильный, амбициозный, но способный на поступки и ценивший жизнь каждого пациента: в вопросе «рискнуть и сделать» или «быть удобным и не портить статистику спорными случаями» — Адам рисковал и всегда выигрывал. Самоуверенный, да, но это только усиливало харизму и ауру мужественной непреклонности к авторитетам, если вопрос человеческой жизни.

Революционер — они всегда обладали особой энергетикой.

Так и Сафаров. На него голодными глазами вся женская часть больницы смотрела, а он за мной ухаживать начал, когда в хирургию перевели. Мы уже год вместе. Правда, не афишировали отношения. Максимально пытались сохранить репутацию. Романы между врачами и младшим персоналом били в основном по последним: слухи, сплетни, злостный шепоток.

— Эй, — Катя щелкнула пальцами у моего лица, — ты здесь еще?

Я вздрогнула и моргнула. На Катю посмотрела и расплылась в улыбке:

— Это точно?

— Восемь недель твоему зернышку — протянула мне салфетки вытереть живот. — Надеюсь, рожать будешь?

— Конечно, буду!

Как иначе?! Мне уже двадцать три! Работа есть, осознанность в наличии, главное, любимый мужчина рядом, порядочный и готовый нести ответственность за свои поступки и действия. Квартиру, правда, снимала, но для Адама финансовый вопрос не проблема. Я его деньги никогда не считала, подарков не требовала, по дорогим ресторанам не таскала. Он все для меня делал сам, проявляя инициативу и делая меня счастливой. Женщина, которую любят и о которой заботятся — женщина с сияющими глазами. О свадьбе мы не говорили, конечно: я не задумывалась, живя моментом, а он слишком занят карьерой. Дети точно не входили в наши планы на ближайшие года два-три, но теперь все изменилось. Аборт я не сделаю никогда, а Адам, уверена, такого не предложит: он из Дагестана, там совершенно иное отношение к детям. Он будет очень рад. Иначе просто быть не может.

— Спасибо, Катя, спасибо, — даже в щеку ее поцеловала.

Сегодня у Адама операция допоздна: мы не договаривались с встрече, я и сама должна обдумать, как удивительную новость сообщить. Я рада, но и ошеломлена. когда замужем и планируешь беременность — счастье яркое и незамутненное неуверенностью, у нас все иначе. Нам обоим придется осмыслить наше будущее родительство. Это же не котенка завести! И… В каком-то смысле это проверка чувств и на совместимость: физически мы явно подошли, на уровне генетической фертильности тоже — плод развивался нормально и в соответствии со сроками, но связать жизнь… Я готова, а Адам? В чувства его верила, но любовь не всегда решала, мало ли. Страшно. Переживательно. Волнительно. Так прошла моя ночь.

Следующий день у меня был выходным. Я решила пробежаться по магазинам, купить вкусненького и приготовить Адаму ужин. Я только сообщила, что у меня есть новости. Он ответил, что ему тоже нужно со мной поговорить.

Я купила два пакета продуктов: собиралась приготовить лагман — Адам очень его любил. В магазин товаров для новорожденных зашла интуитивно: красивая одежда, столики, коляски, игрушки и куча приблуд, созданных, чтобы облегчить счастье материнства. В руки взяла пинетки, крошечные и милые. Такие мимимишные, что губы сами расплывались в улыбке. Я пока не знала, кто у нас будет, поэтому купила нейтрального молочного цвета. За ночь мне удалось не просто принять новость, я хотела своего малыша.

Я всегда хотела семью, детей, любимого человека рядом. В Москве у меня нет никого: отец в Ярославле с новой женой, которая как-то слишком быстро появилась: сразу же после смерти мамы. Старший брат уехал в релокацию за океан. Бабушка по матери жива, но она тоже далеко, в Минске.

В Москву я приехала учиться, жизнь устроить хотела: большой город, много возможностей, работы тоже. Ставка медсестры в столице намного выше наших. Выучусь, врачом стану. От своей мечты я не отказалась, но беременность внесла коррективы.

Придется напрячься, возможно, академический отпуск взять. Дальше не знаю, может, няню? Одной, конечно, не потянуть, но с Адамом мы точно справимся. У него вообще семья большая. Я не знакома с его родителями, но наслышана. Его отец — какая-то большая шишка в Минздраве, а мама занималась бизнесом: сеть салонов красоты в премиальном сегменте.

Я пару раз делала там ногти. Адам переводил мне деньги на карту — сам, я не требовала!

Мне стало любопытно, и я сходила на процедуру: атмосфера, вкусный кофе, внимательность и прекрасный результат. Дорого, правда.

К Адаму приехала после обеда, ключи от квартиры у меня были: оставалась у него часто, но не переезжала. Это ответственный шаги… Все же хотелось бы услышать приглашение от мужчины. чтобы он действительно желал видеть меня на одной жилплощади каждый день и каждую ночь.

Адам удивлялся, когда поутру я уезжала к себе или его просила отвезти меня, но и не требовал, чтобы вещи собрала и немедленно перебралась к нему. Сейчас… Надеюсь, мы все решим правильно.

К вечеру в квартире доктора Сафарова стоял потрясающий аромат домашней еды. Я накрыла на стол: приготовила салат с мясистыми помидорами, орехами и брынзой, лагман; нарезала кавказских сыров и поставила охлаждаться напитки. Я даже осмелилась замахнуться на пирог чуду. Адам очень любил кавказскую кухню, а мне хотелось, чтобы видел во мне не только хрупкого Олененка, как называл за стройность и большие глаза, но и жену, хозяйку, мать своих детей. Готовить меня мама, царствие ей небесное, научила еще в подростковом возрасте, а азы национальной кухни Кавказа изучала уже год. У меня хорошо получалось!

— Иду — крикнула, услышав звонок. Ключи забыл, что ли? — Здравствуйте… — проговорила, встречаясь с удивленным взглядом мужчины. Глаза черные, как у Адама.

Такой же высокий и статный. Темные волосы модно причесаны, а седина едва тронула виски. Неужели это его отец?

— Ясно… — осмотрев меня, бросил весьма красноречиво. — Сын дома?

— Сын? — оробела, и по взгляду Сафарова моментально стало ясно, кем он меня считал. Не слишком умной блондинкой, а, может, и похуже…

— Адам дома? — нетерпеливо добавил, но попасть в квартиру не пытался. Воспитанный.

— Его нет, но он скоро будет, — и спохватилась: — Проходите, пожалуйста, — отступила от двери. — Чай, кофе, воды? — пыталась быть вежливой. Конечно, я хотела понравиться будущему свекру.

Сафаров-старший прошелся по квартире с таким видом, словно инспектировал очередной объект. На меня внимания не обращал: он хозяин, а я так, случайная. Стало неприятно. Адам дагестанец по отцу, но мама у него славянка, а взгляды у их семьи абсолютно светские. Так мне говорили.

— Вкусно пахнет, — остановился на кухне и повернулся ко мне. — Булат Зелимханович Сафаров, — представился. — Отец Адама, как ты уже поняла.

— Саша, — ответила я. — Александра Лисицына, девушка Адама.

Он только хмыкнул, бросив взгляд на мои голые ноги: жарко, и я дома ходила в летнем открытом сарафане из летящей полупрозрачной ткани. Я ведь не ждала еще гостей, но вид приличный. Наверное, все же волосы нужно было убрать: слишком длинные, густые, вьющиеся и светлые.

— Сделай чай, Александра, потом мы поговорим, — вроде бы мягко, но вышло властно.

Привык приказывать.

Булат Зелимханович вернулся в гостиную, а я, заварив целый чайник, поставила на поднос приборы, мед, мягкое печенье в пиале и добавила пару свежих веточек мяты.

Сафаров-старший осмотрел сервировку и принял от меня стаканчик из закаленного стекла. Он выпил чай с медом и попробовал печенье. Конечно, его не я готовила, но выбирала лично. Были традиции в утреннем моционе моего мужчины, и я максимально пыталась поддерживать их: чай, мед, печенье, это непреложно. Затем терпкий кофе в турке, буквально на пару глотков, для бодрости.

— Хорошая ты девушка, Александра, — неожиданно похвалил Сафаров-старший. — Поэтому буду честен с тобой. Хватит Адаму в любовь играть.

— Простите? — я не понимала.

— Адам через месяц уезжает в США на стажировку в ведущую клинику Нью-Йорка. Но перед этим женится.

— Женится? — повторила глухо. — На ком?

— Какая разница. Главное, что не на тебе, — Булат Зелимханович объявил это настолько естественно и просто: без прямых оскорблений заявляя, что я не пара его сыну. — Ему тридцать уже, решил остепениться, — рассуждал вслух. — Дело не в тебе, Александра. Ты красивая девушка и хорошая хозяйка, — снова осмотрел стол и потянул носом тонкую ароматику восточных специй. — Найдется еще парень, который тебя искренне полюбит, — попытался смягчить предыдущие слова. — Но это не мой сын. У него есть обязательства, и как мужчина он их исполнит.

Дверь в прихожей хлопнула, заставив меня вздрогнуть, а Сафарова-старшего вскинуть голову в ожидании. Через минуту в гостиную вошел Адам. Такой же как обычно: ворот рубашки свободно расстегнут, лоб прорезала острая морщинка, темные волосы чуть взлохмачены — думал о чем-то важном: он ведь хотел сказать мне что-то.

Красивый, высокий, статный. Холодный. Когда впервые увидела его в коридоре стационара после операции, подумала, что передо мной ледяная глыба, несмотря на очень яркую внешность и жгучий взгляд. Сдержанный и немногословный хирург. Порядочный мужчина. Страстный возлюбленный. И что из всего этого ложь? Неужели все?

— Папа? — удивлен. Неприятно удивлен. — Что ты здесь делаешь?

— Да вот, — Булат Зелимханович поднялся, — с девушкой, — особо выделил мой статус, — твоей познакомился. Разберись, — хлопнул его по плечу и исчез в коридоре. Парадная дверь тихо клацнула, и мы остались вдвоем. Я смотрела во все глаза. Адам молчал.

— Скажи, что это неправда, — попросила тихо. Пожалуйста. Пожалуйста! Я искала на его лице отражение своих надежд. С жадностью голодающего искала, но… Там не было ничего.

— Саша… — Адам не отвел глаз, он всегда смотрел вперед. Только в этом «впереди» его ждала не я. — Мой Олененок… — сел рядом и попытался взять меня за руку, — он не баловал окружающих нежностями, был тяжел на характер и скор на расправу за непрофессионализм, но только не со мной.

— Адам, ты женишься? Это правда?

— Правда, — коротко и емко. Одно слово, и все сразу стало бессмысленным. Больше, собственно, не с чем говорить.

— А я…

А наш ребенок?! Пинетки лежали в моей сумочке, а маленькое сердечко уже билось внутри. Изменит ли он решение, когда узнает? Любит ли меня настолько, чтобы сделать своей навсегда, а нашего малыша назвать родным?

— Олененок, — коснулся моих волос, но я отшатнулась, — мне нужно уехать, я давно ждал этой возможности.

— А жениться? Это тоже нужно?

— Саш, — вздохнул, — это давно было решено. Наши родители давние друзья. Так нужно, — поморщился, отводя взгляд. — Я не могу… Я дал слово.

— А я, Адам? Что было между нами?

— Не знаю, Саш, — покачал головой. — Я не планировал, но ты… — столько ласки во взгляде. — Ты такая красивая. Увидел тебя и пропал. Я не хотел, но я полюбил тебя. Просто не смог отказаться…

— Но ты знал! — воскликнула я. — Знал, что бросишь меня!

Адам уронил голову и нервно взлохматил темные волосы. Гордый профиль разбился в какой-то странной, несвойственной этому мужчине неуверенности.

— Знал, — посмотрел на меня прямо, подавив минуту слабости и замешательства. — Прости меня, Олененок, — ошибки признавал, но от этого не легче. Мне двадцать три: я бросала и меня бросали, но именно сейчас сердце треснуло и раскололось. У меня задрожали губы, а глаза предательски защипало. Он никогда меня не любил. Если бы любил, то не протащил бы через ад предательства и чудовищной боли. Кто-то скажет, что страдания по мужику — ничто, до свадьбы заживет. Но… Но… Я просто люблю его. Я ребенка от него ношу!

— Ты мне изменял с ней? Или ей со мной? — сипло произнесла. Я хотела знать, кто из нас первая, а кто вторая. Хотя… Она уже победила. Адам выбрал ее.

— Я не спал с Мадиной, — твердо заявил. — Между нами до свадьбы ничего не могло быть.

— Ясно, — скорее почувствовала, как губы кривятся в горькой усмешке. — А в паху чесалось, да, Адам Булатович?

— Думаешь, у меня проблемы с сексом? — бросил на меня колючий пронизывающий взгляд. — Найти партнершу мне несложно, Саша. Но я хотел тебя! Я любил тебя! — воскликнул и резко поднялся. — Я уезжаю на год. Квартиру твою оплатил на этот же срок. Я вернусь, и мы…

— Что «мы», Адам? — я тоже поднялась. — Что? — он молчал. — Ну что?!

— Ты будешь моей, Олененок. Я не могу с тобой расстаться. Через год…

— Ты забудешь меня, — побрела к выходу. — Такие, как ты, всегда забывают.

Адам догнал меня в коридоре: порывисто обнял, прижался к моей спине, целовал волосы, а я тихо, беззвучно плакала. Он будто не понимает, насколько оскорбительно звучали его заявления и как больно ощущать его руки на своем теле. Это не ласка, теперь это пытка. Я чувствовала себя грязной, любовницей, разлучницей. А она чистая, наверняка юная девушка, только вошедшая в возраст. Ее он не мог запятнать похотью. Так можно только с нами: теми, кто не их крови, религии, национальности.

— Если бы я мог, Саша. Если бы мог…

Я скинула его руки, взяла сумку и ушла навсегда. Нет, это ложь: если бы Адам хотел, то сделал бы — догнал, не отпустил, отстоял свой выбор. Он этого не сделал: за мной никто не бежал… Значит, не так уж ему и нужно.

Уже на улице достала пинетки и сжала в кулаке.

— Я не избавлюсь от тебя, — пообещала своему малышу. — Выношу, рожу, воспитаю. Не брошу и не предам. Я стану сильной ради тебя! — говорила под аккомпанемент летнего дождя, наверняка грибного.

Я стояла, мокла и ждала. Если выйдет — скажу ему о ребенке: отец ведь должен знать.

Если нет, то и суда нет.

Через десять минут я ушла. В этом доме я никому не нужна. Мы не нужны. Пускай. Сафарову родит законная жена, а мой ребенок никогда не назовет его папой, даже если Адам когда-нибудь будет молить об обратном.

Я повернулась к его окнам и зло крикнула:

— Ты никогда не будешь счастлив, Адам Сафаров! Никогда!