Будешь моей мамой?

Глава 18

Адам

Я вытер взмокший лоб и наконец вышел из круга. Умотали меня лезгинкой! Давно не практиковался: тело само помнило движения, но возраст все-таки брал свое. Я уже не такой молодой орел, каким был в двадцать лет!

А где Саша? Снова огляделся. Сегодня мне не хотелось, чтобы она оставалась одна, даже сестру попросил приглядывать за Олененком. Нет, на празднике безопасно! Ни один мужчина не посмеет не то что коснуться ее неподобающе, а просто взглянуть косо!

Я всего лишь переживал, что могла напугаться стремительности торжества: громко, шумно, необычно. Саша была изумлена и говорила, что никогда не была на кавказских застольях. Она веселилась, смеялась, танцевала… Как же смело и ярко она отвечала на мои чувства! Сегодня мы окончательно поняли и приняли друг друга.

Саша не сняла пояс и не вернула мне, узнав, что именно означал конкретно этот набор украшений. Она могла это сделать, но не сделала! И скандал тоже не устроила. Надеюсь, это сакраментальное «да».

Я отправился к освещенной и украшенной площадке с детьми — наверняка Саша там.

Скоро бахнет салют: хочу, чтобы мы все вместе его смотрели. Вчетвером.

— Сын! — окликнул отец. Он стоял в компании Юсуфа Зурабова. Его я знал лично, но с их семьей знаком шапочно. Не было у нас общих дел, и пересекались мы редко. — Помнишь нашего дорогого гостя? — папа был навеселе.

— Приветствую еще раз, — пожал протянутую руку. Мы сидели за одним столом, но не рядом, а гостей было слишком много, чтобы каждого лично поприветствовать.

— Здравствуй, Адам, рад наконец пообщаться поближе, — Зурабов проявлял радушие и искреннюю радость повторного знакомства.

— Папа! — к нам подбежала девушка с густыми черными волосами в бордовом платье. Она вскинула голову и взглянула прямо мне в глаза, пристально и смело. Я нахмурился, узнавая в ней танцовщицу, которая мне под ноги платок бросила.

Это можно было бы назвать дерзким бунтом против жестких правил для наших женщин, но мной лично воспринималось как наглость. Девушка видела, все видели, что я выбрал себе спутницу на всю жизнь! Своим вызывающим поведением эта девчонка явно пыталась унизить мою избранницу! Этого ни простить, ни принять не мог, и не хотел! Я выбрал Сашу, а Саша выбрала меня!

— Прошу прощения, — даже не стал ждать официального представления, пошел к детям. Пусть привыкает, что женщина, которая ведет себя нагло и навязчиво, недостойна уважения. Недостойна даже быть замеченной!

Детвора гуляла так же весело, как и мы, взрослые! Я сразу заметил Тима, а рядом неизменно Сабина. Он абсолютно точно рос лидером: возле него собралась компания детей — они что-то шумно обсуждали, куда-то бежали. Создали свой собственный мир внутри общего праздника. Мои племянники с Тимом как близнецы-падаваны.

— Сашу не видели? — едва выловил своих в этой суете. Они такие ловкие и быстрые — куда мне за ними, старому?

— Искать маму! — кинул клич Тим, и они с Сабиной и ребятней рассыпались по поляне, утопающей в синей ночи с редкими вкраплениями света. Я заметил светлые волосы и бросился навстречу.

Саша брела задумчиво среди кустов шиповника. Что-то случилось? Кто-то расстроил ее?

— Мама! — Тим буквально врезался в нее.

— Аккуратней, — я тоже подходил, — снесешь, богатырь!

— Мама! — Сабина повторила маневр и… заговорила. Она назвала Сашу мамой!

Мы с Олененком застыли, изумленно переглядываясь. Она тоже слышала! Это не обман моего отцовского слуха!

— Сабина… — Саша опустилась на ее уровень. — Малышка!

— Саби, ты говоришь! — я собирался подхватить ее, но Тим сказал:

— Вот твой папа, — показал на меня. — А это моя мама.

— Папа у нас один, — уверенно утверждала моя дочь. Я напрягся: о чем они?

— Нет! — со смехом возразил Тимоша. — Чтобы был один папа, он с моей мамой жить должен!

— Так они и живут! — парировала Сабина уверенно, словнои не было двух лет молчания.

— В одной комнате жить, целоваться, кровать одна! — настаивал Тим.

— Они целуются, — авторитетно заявила Саби. — Ты мой братик, — обняла его. — У тебя глазки как у моего папы, — и на меня взгляд перевела: — Правда, папочка? Ты ведь тоже заметил?

Я ошеломленно смотрел на… своих детей с одинаковыми глазами и густыми темными ресницами. Как же так? Неужели правда?

Резко вскинул голову и встретился взглядом с Олененком. Вся уверенность и бравада рассыпались: именно сейчас она была настоящей и смотрела… Испуганно и обреченно. О, Всевышний! Неужели я такой дурак! Сам не заметил и женщине поверил! Не лживой, но обиженной смертельно! Обманула! Первенца скрыла! Сына лишила! А-а-а! Меня разрывало от осознания этой величайшей несправедливости! Как же так! Как так?!

— Сабина, ты заговорила, — Саша пыталась отвлечь всех нас от разорвавшейся в ночи бомбы.

— Она давно говорит, — махнул рукой Тим. — Со мной уже с неделю! — затем замолчал, глядя на мать, ожидая каких-то комментариев: — Мам?

— И пап? — Сабина взяла меня за палец. — Это наш папа, — подвела к сыну. Тугой ком из невысказанных слов, слез радости и боли сжал горло, а руки тряслись и дрожали в ритме вины и сожаления: семь лет… Семь! — А это мама, — коснулась волос Саши, все еще находившейся на уровне детей. — Ты будешь моей мамой? — так по-детски бесхитростно попросила.

Саша не успела ответить: над нашими головами пронесся выстрел, и небо разорвалось разноцветными гроздьями, озаряя дом, сад, лица людей… Мне стало сложно дышать: в голове сплошной гул, а в сердце хаос. Я ничего не слышал и не видел: смотрел в себя и на него. На своего сына. Почему? Почему?! За что меня так жестоко обманули и лишили права быть папой?

— Все, дети, уже пора на боковую, — услышал тихое. Меня выбросило снова в жизнь, и я взглянул на Сашу. — Сабина, как хорошо слышать твой голос, — и мне послала долгий взгляд, отвлечь пыталась.

— Да, — хрипло вытолкнул из пересохшего горла, — ты умница…

Я рад, безумно счастлив, но сложно проникнуться этой радостью, когда весь в мыслях о другом ребенке. Мальчике, который много лет не знал отца.

— Мам, я не понял, а что Сабина говорила про дядю Адама? — Тим не понимал. Да, дружок, я тоже совсем не понимал твою маму.

— Завтра обо всем поговорим, завтра… — повела детей к дому. Я шел следом. Просто и сложно одновременно.

Еще около часа Саша занималась детьми, готовя их ко сну: я стоял прислонившись к стене у детской и ждал; она тянула время. Боялась разговора. Правильно, он простым не будет. У меня много, очень много вопросов.

— Спокойной ночи, — поцеловал в лоб дочь и подошел к другой кровати. Я ведь даже не мог по-отечески обнять сына, чтобы не вызвать шквал вопросов и не выглядеть каким-то извращенцем! Я хороший папа — так Тим мне сказал. Но я для него чужой папа, и я не знал, как объяснить, что не бросал его. Что люблю его! Уже люблю! Как сына моей любимой женщины, а теперь… Сердце ныло от тоски, жалости, обиды.

— Поговорим? — цапнул тонкое запястье и повел в свою спальню. Слишком злой, чтобы быть деликатным, но старался не причинить боли. Сейчас меня волновал главный вопрос: почему?

Я с силой захлопнул дверь и прожег Сашу темным взглядом. Она потирала запястье, была настороженной, опасливо озиралась. Неужели думала, что даже будучи очень злым на нее, способен причинить физический вред? Нет, на это не способен. Мне хотелось придушить Олененка сейчас: в руках зудело, а разум поглощал черный туман, но сердце билось, а билось оно в ритме ее имени. Александра, Саша, Олененок…

— Почему? — спросил главное.

— Адам… — она отступила на шаг, потом еще: симметрично отвечала моему приближению. Мне не нужно уточнять, не спутала ли Сабина что-то: маски слетели, Александры больше нет, а Олененок не умела врать.

— Почему, Саша? — ничего не мог поделать: голос утробно рычал, как у пресловутого снежного барса!

Я ждал. И вот в тени ночной

Врага почуял он, и вой

Протяжный, жалобный как стон

Раздался вдруг… и начал он

Сердито лапой рьть песок,

Встал на дыбы, потом прилег,

И первый бешеный скачок

Мне страшной смертью грозил…

Аллах, подари мне спокойствие. Дай услышать и понять эту женщину! Не своди с ума отсутствием логики ее поступков!

— Потому что, — выдохнула, но не дерзко и грубо. Обреченно. — Обижена была. Ты женился, уехал… Что я должна была делать?! — вскинула голову гордо, но руками обнимала себя за плечи: ее била крупная дрожь, а в глазах — грусть и боль.

— Ты не имела права, — покачал головой. — Это и мой ребенок! — голос сорвался в крик.

— Ты должна была сказать! Обязана!

— Я ничем не была обязана женатому чужому мужу! — ответила тем же тоном. — Ты ведь не сильно страдал обо мне! Тебе и так родили дочь!

— Ты понятия не имеешь об этом! — зарычал на нее. Мы до сих пор не обговорили, как в моей жизни случилась Мадина. Если бы я знал… Если бы знал… — Семь лет! Семь! — орал на нее. — Как ты могла, Саша?! Кто позволил тебе? Кто дал тебе право! Мой сын! Мой! Как у тебя хватило глупости на такой поступок?!

— Обида, — шепотом ответила. — Ее у меня было на два таких поступка.

Я подошел ближе и коснулся плеч, сжал, затем приподнял острый подбородок:

— Ты знала, что беременна, когда мы виделись в последний раз?

— Знала, — честно и гордо. — Я ждала, что ты догонишь меня, тогда бы… А так… Бессмысленно…

— Нет. Нет! — сжал прекрасное лицо. — Это моя кровь и плоть! Я бы никогда не отказался…

— Вот именно! — прервала меня. — Ты не отказался бы, платил алименты, виделся бы с Тимошей… Но от меня ты отказался тогда. Я тебя любила, Адам. Так любила… — глаза стали стеклянными, а горечь была острее скальпеля. — Я мечтала быть для тебя ценной. Именно я! Не сын, жалость или обязанность… Чтобы ты просто выбрал меня… По любви…

Воздух в спальне сгустился от ранящих слов и старой обиды. Мы стояли друг напротив друга, совсем близко, но словно разделенные невидимой стеной, которую возводили годы. Долгие семь лет.

— Саша… — мой голос упал до шепота, хриплого и тяжелого. — Олененок мой… — злость ушла куда-то. Мука в ее глазах все решила. Этой нежной и сильной женщине досталось: и от судьбы, и от меня.

Саша не ответила, лишь отвела взгляд, но ее подбородок предательски дрожал. Это дрожание зацепило за самое нутро. Я мягко коснулся гладкой щеки: погладил, всем своим существом показывая, что больше никогда не обижу. Олененок повернулась снова, и мы встретились: не просто глазами, это встреча сквозь года. Стена наконец дала трещину.

Мои пальцы, дрожащие, неуверенные, коснулись тонкой ладони. Саша дернулась, но не отняла руку. Это был мост: сквозь кожу просачивались вся боль и тоска семи лет в разлуке. То, о чем мы новые не говорили, но больше об этом нельзя молчать.

Я притянул свою Сашу в объятия: она напряглась, одеревенела, выстраивая по привычке новую преграду, защищаясь от меня. Но этого не нужно. Я ничего не требовал, я просил! Мои руки, губы, глаза молили о шансе для нас новых и прощении для нас старых.

— Адам… — в огромных глазах стояли слезы. Слезы гнева, боли, обиды и той самой жажды, что сжирала меня изнутри.

— Прости, — выдохнул я. — Прости, любимая. Я не могу без тебя. Я люблю тебя. Я всегда любил только тебя…

— Я люблю тебя… — подалась навстречу, ломая последнюю преграду. Ее губы нашли мои, но не в страстном порыве, а отчаянном, жаждущем надежды. Это был не поцелуй-примирение или поцелуй-битва, даже не поцелуй-капитуляция. Он с привкусом соленых слез, горького непонимания, тоски об утерянном времени и сладкого обещания, что все это теперь позади.

Мы упали на кровать, как в бездну: движения хаотичные, неуклюжие, спутанные — мы заново учились языку тел друг друга. Каждое прикосновение — вопрос и ответ одновременно. Срывая одежду, обнажали не только кожу, но и душу, сердце, незажившие раны. Мы излечим их сегодня, медленно, верно, с блаженством.

Когда не осталось ничего лишнего: одежды, масок, обид, я вошел в эту прекрасную женщину с тихим стоном узнавания. Саша вторила мне в ритме прощения. Это было не завоевание и утверждение над ней. Это возвращение домой — в единственное место, где боль растворялась.

Неспешно, медленно, в тягучей сладости, не столько стремясь к кульминации, сколько продлевая этот миг полного слияния. Жажда и страсть переплавились в нечто большее — в глубокую, всепоглощающую нежность.

— Прости… Скучал… Моя… — на ухо обрывочно, ощущая на ее шее горячие капли. Я держал Олененка крепко, любил жарко и боялся. Боялся, что если отпущу, она исчезнет. Поэтому я не отпущу никогда!

Потом наступила тишина. Тишина, наполненная прерывистым дыханием и стуком одного сердца на двоих. Мы лежали, сплетенные, не в силах и не желая разъединяться. Обида ушла, оставив после себя усталую, чистую пустоту, которую теперь предстояло заполнять заново — уже вместе. У нас целая семья для этого! Раскрасим жизнь заново.

— Люблю тебя, — мягкие губы коснулись моей груди в беззвучном поцелуе. Теперь я понял ясно: у жизни нет конца. Это всегда самое начало. Главное, не бояться идти вперед!

Ночь была прекрасна, а пробуждение ужасным. Я проснулся резко, неожиданно от истошного крика женщины.

— Подстилка! Потаскуха! Развратница! — возле кровати была та самая дочь Зурабовых в одной сорочке. Она кричала и обзывалась. Что за черт!

Я тряхнул головой и вскочил с постели, закрывая ошалевшую и перепуганную Сашу, натянувшую одеяло до самого подбородка.

— Не ори! — велел закрыть рот, пока не перебудила полдома. — Как ты посмела войти в спальню мужчины? Кто воспитывал тебя, бесстыжая?

— Я… я… — опустила глаза ниже и тут же чувств лишилась от моей наготы. Да, я спал голый! И хотел бы продолжать это делать!

Как по команде на крик сбежались: родители девицы, пара свидетелей и… отец. По лицам было видно, что планировалось что-то другое, но развитие событий шокировало всех. Только папа выглядел помятым и заспанным. Их с мамой спальня на этом этаже, совсем недалеко.

— Бедная моя девочка! — кинулась к дочери Зурабова.

— Моя дочь! Как ты посмел! — взревел глава их семьи. — Ты опозорил нашу девочку!

— Девочку? — и я рассмеялся, зло и жестко. — Достойные чистые девушки в спальню к мужчине не приходят, — припечатал оскорблением.

— Сын, прикройся, — хмуро велел отец. Мы встретились глазами. Если он замешан, то Всевышним клянусь — разорву связь с родителем!

Он обошел меня и схватил сброшенные наспех брюки еще вечером. Я закрывал широкой спиной Сашу, а она сидела, как мышка. Но отец ее заметил: по глазами видел, когда одежду мне передал. Но смолчал.

— Прошу всех покинуть мою комнату, — холодно объявил. — Здесь вам не базар.

— Жду в кабинете, — ответил отец и вышел, за ним остальные.

Я натянул брюки и повернулся к Олененку. Только светлая макушка и огромные глаза остались от нее. Я присел рядом, поцеловал ее, волос коснулся.

— Пять утра только, спи, — буквально силой заставил лечь. — Я быстро.

В кабинете отца собралась коалиция неспящих, ничего, кроме лютого раздражения, у меня не вызывавшая. Я полностью отошел ото сна и прекрасной ночи, задумка семьи Зурабовых (их дочери точно) стала предельно ясна. Змея!

Отец сидел за столом, а напротив — мать и дочь Зурабовы. Юсуф Рамзанович нервно расхаживал по кабинету и причитал, цитируя Священную книгу.

— Сын, — отец устало поднялся.

— Пять утра, — равнодушно бросил я, — ближе к делу.

— Ты обесчестил мою дочь! — Зурабов начал с наезда.

— Вы уверены, что у нее осталась честь? — я тоже умел предъявлять. Мать семейства ахнула. — Или в вашей семье принято в спальню к взрослому мужчине вламываться? Вы растите бесстыдниц и развратниц?

— Адам! — отец пытался оборвать и образумить меня.

— Это не оскорбление, — холодно ответил, — это мои глаза видели.

— Что на это скажешь, дорогой гость? — отец взял роль «адвоката».

— Я перепутала в темноте, — девушка подала голос и картинно опустила глаза.

— Молчи, бесстыжая! — Юсуф Рамзанович шикнул на нее. — Булат, твой сын должен жениться! Девочка впервые увидела мужчину, еще и при таких позорных обстоятельствах! Слухи пойдут, честь наша попрана.

Я не хотел, чтобы трепали имя Саши, но ее и так видела эта хитрая змея. Неужели надеялась, что я поведусь, чтобы замять скандал и вроде как не выдавать свой блуд? Дура.

— Я был с женщиной, и стоял у меня не на вашу дочь, — они меня так задолбали, что слова выбирать и щадить девичью юность не собирался. Эта девица та еще стерва. Ловушку приготовила для меня. Идиотка.

— Малика, закрой уши! — воскликнула ее мать.

— Адам! — отец аж покраснел от негодования.

— Русская девушка не в счет, — подала голос та самая Малика.

— Что значит, русская не в счет?! — мама вихрем ворвалась в кабинет. — Булат, что происходит в нашем доме? Неужели ты позволишь интриговать против единственного сына?!

— Конечно, нет! — отец тут же встал в стойку смирно. — Мой сын женится, — облек в слова то, что не желал принимать весь вечер.

— Я женюсь на прекрасной женщине и матери моего сына, — гордо улыбнулся. — В самое ближайшее время. А вам, — осмотрел семью Зурабовых, — лучше не распространяться о происшествии: пострадает только ваша репутация.

Под тихие проклятия нас оставили втроем. Мама смотрела на отца так строго, что он не знал, куда себя деть.

— Булат, если узнаю, что ты замешан — уйду навсегда! Не вернешь меня больше, богом клянусь!

— Сума сошла, женщина! — взорвался он. — Да, я не в восторге от будущей невестки, но и змея-интриганка нам в семье не нужна!

— Это все, что ты можешь сказать?

Папа задумался.

— Ты сказал, мать твоего сына? — выхватил суть.

— Нашему внуку седьмой год пошел, — тихо произнесла мама, а в глазах стояли слезы.

— Ты знала?! — изумленно воскликнул я.

— Я догадывалась, а сегодня Саша подтвердила. Тимоша такой хороший, просто замечательный. Он так тебя напоминает в этом возрасте: любознательный, умный, добрый, — и обняла меня, шепча: — Если обидишь девочку еще раз, не прощу.

— Никогда, — поцеловал материнские руки. Я был рад, что мама одобрила мой выбор.

— Подождите… — отец все еще приходил в себя. — Мальчик, сын Александры, твой? У нас есть внук?! — упал обессиленно в кресло.

— Именно, и если ты хочешь с ним общаться, научись уважать его мать, — и оставил родителей одних. Спать хочу под бочком у Олененка. Только в комнате ее не оказалось. Убежала.

Я нашел ее в детской: Саша смотрела на спящих детей.

— Почему ты ушла? — шепнул, обнимая.

— Адам, как Тима проснется, мы уедем.

— В смысле? Куда?

— Домой. К себе домой.