Будешь моей мамой?

Глава 8

Адам

Почему? ПОЧЕМУ? Это хороший вопрос, и я постоянно его задавал сам себе. С няней для дочери — тут все ясно: в компетенции Саши не было сомнений, а ее отношение к людям, пациентам и детям — это особая тема. Добрая, чуткая, человечная — она каждого воспринимала, как личную ответственность: помочь, улыбнуться, подбодрить, просто сказать, что все будет хорошо. Я критиковал Олененка за это: помогать нужно, это наша работа, но привязываться не стоит — это всегда плохо кончается. Я знал лично. Про собственное маленькое кладбище каждого врача — это не миф, это жесткая реальность и печальная статистика. Саша должна была закалиться, чтобы полностью погрузиться в профессию, она ведь собиралась стать врачом. Ради себя самой. Стала ли? Не уверен. Но именно такой человек, чуткий и добрый, мне нужен был для моей Сабины. Такую няню искал. И нашел. Александра изменилась в отношении меня, это точно, но не к людям. К ним нет.

Кто-то считал сексуальным большую грудь и рабочий пухлый рот, а меня возбуждала бесхитростная искренность и чувственная податливость в красивых женщинах.

— Почему… — двинулся на нее, на просто няню, с которой у нас нет прошлого. Так она сказала. Или приказала?

Легко ей, а вот я постоянно думал об этой женщине: прокручивал в голове первую встречу, хотел увидеться, надеялся, что согласится работать на меня. И мечтал. Да, мечтал о моем нежном Олененке. Вспоминал прошлое, наше с ней, общее, пронзительное до дрожи и ласковое, как летнее утро. Родное, как руки матери, и страстное, как звенящая июльская ночь.

Столько лет прошло, откуда эта тяга? Ведь давно не возвращался мыслями к девушке с огромными влажными глазами, невинными и обещающими любить только меня. Любил сильно — да. Поступил плохо — признаюсь и каюсь. И что забыл — тоже согласен. Смерть Мадины — горькая пилюля, но я знал, что приму ее. А горе с дочерью подкосило, все силы забрало, мысли и ресурсы только туда. Спасался работой. Когда-то она была моей единственной страстью. Когда-то…

Я упорно гнал от себя мысли о той девушке, которой Саша когда-то была, но, увидев ее спящую в гостиной на моем диване: прекрасную, небрежно растрепанную, с розовыми губами идеальной формы, а если зацеловать их, то припухали как сладкая соблазнительная ягода. Тогда я вспомнил своего Олененка. Стройная, гибкая, тонкая, с прозрачной кожей и пшеничными густыми волосами — Саша была красивой девушкой, а стала прекрасной женщиной. Внутри защемило, и это точно не про секс. Олененок чувственная и податливая, она никогда не демонстрировала чудес эквилибристики в постели, но была для меня желанной. Потому что это отзывалось на уровне сердца.

Я не верил в любовь как в состояние души, только в химию и физику тел. У меня было много женщин, но я не страдал потребительством в отношении них. Все взаимно, честно, с максимальным уважением. С Сашей Лисицыной, юной медсестричкой, начиналось именно так. Ничего серьезного, никаких чувств, только желание, чтобы эти тонкие руки меня обнимали, губы целовали, а волосы в моем кулаке, жестко, глубоко, до всхлипов и стонов. Потом пришли нежность, желание видеться чаще, вообще постоянно, засыпать вместе, гулять, держась за руки. Противоестественно для меня, но так необходимо. Как воздух просто! Сколько раз хотел порвать, чтобы минимизировать душевные страдания для нее и риски для себя. Не вышло. Не смог. Тянул до последнего. Боялся сделать ей больно. Остаться без нее тоже боялся. А вышло, что… Нет, я не верил! Мы год вместе были, никогда Олененок и намека не давала, что способна на подлость, а если бы любила кого-то — я почувствовал бы. Но факт — сын зачат, когда вместе были. Я долго вспоминал и таки да: ездила Саша к отцу в Ярославль. Может, случилось что? Может, обидели там… Как мужики могли женщину оскорбить? Силой взять, а итог — беременность. Может, страшно было признаться мне? Если бы мой был… Сказала бы. Лгать и скрывать бессмысленно что тогда, что сейчас.

Я хотел бы такого сына, как Тим. Не по возрасту смышленый, сильный, смелый. Ответственности не боялся, вину умел признавать. Мать любил и защищал, дочку мою в обиду не давал. Воспитан отлично: как у нас в Дагестане, с большим почетом и уважением к родителям: к старшим, к младшим.

Если допустить хотя бы один процент, что мальчонка мой, пусть и совсем не похожий, то даже не знаю. Это подлость и предательство. Это семь лет лжи. Это праздники, которые мы не проводили вместе. Дни рождения, которые я пропустил все до единого. Новый год, который мы встречали, не подозревая друг о друге. Это жизнь, которую можно было прожить иначе! Как это объяснить?! Как это оправдать?! Нет. Нет! Это нереально. Что де-факто, что деюре мы были бы чужими людьми. Просто дядя, просто мальчик. А Саша… Задушил бы своими руками! Или забрал бы ребенка на шесть лет. Чтобы все по-честному!

— Саша, — едва сдержался, чтобы плечи не сдавить, прижать, обнять, целовать, любить. Дрожь на кончиках пальцев прятал в сжатых кулаках… — Ты бы мне сказала, если бы Тим был моим? Не смолчала бы? Не обманула? — мне это важно. Я должен знать!

О нас нельзя сейчас говорить: о чувствах, о прошлом, о настоящем и тем более о будущем. Она обижена. Я смущен несвойственными мне порывами. О нас потом или никогда. Многое зависеть будет именно от нее. От вопросов. От ответов. От желаний. Наших общих. Олененок злилась. Я тоже в раздрае. Может, поговорим и разберемся. Начнем с главного вопроса.

— Я уже говорила тебе… — изумленная и потерянная. — Я…

Саша не умела врать. Моя нежная Саша. Олененок. Я пойму, если солжет. Отбросив эмоции, заявляю ответственно — семь лет назад эта женщина не лгала, когда шептала про любовь. Я, блин, ничего не понимал, кроме одного — между нами было по-настоящему! Я любил и она любила!

— Адам Була…

— Адам… — все-таки сжал острые плечи в летнем легком платье. Пылающая кожа, широко распахнутые глаза, губы приоткрыты. — Назови меня по имени… Пожалуйста… — склонился над ней, навис, закрыл собой. Поглотить и проглотить готов. — Как раньше звала… — да, нежно, сладко, особенно. Губы целовать хочу. Всю хочу. Своей сделаю. Снова.

— Ад… — подалась мне навстречу, слабея в моих руках.

Телефонный звонок неожиданно спугнул нависшее напряжение и нарастающее откровение. Олененок моргнула, словно ото сна очнулась и оттолкнула меня, сама прыткой козой отпрыгнула в сторону.

— Черт… — достал телефон и выронил тут же. На экране светилось имя «Регина».

— Рыжая твоя звонит, — Олененок моментально растворилась в этой практически незнакомке Александре Лисицыной. — Ответь, — улыбка жесткая и дерзкая, — барышня, наверное, темноты боится, — круто развернулась и направилась к выходу. Уже в дверях через плечо бросила: — Мой сын к тебе, Сафаров, отношения не имеет. Расслабься уже. Доброй ночи, Адам Булатович, — поставила жирную точку между нами.

— Ах, шайтан! — кулак на инстинктах врезался в стену. Коту под задницу полетел мой контроль — Да, — рявкнул в телефон. Врач — это интеллект, разум, ответственность. Это холодная голова и смелые руки. А у меня ладони вспотели, а пальцы дрожали. Сейчас даже вены не смог бы вскрыть, не то что операцию провести.

— Адам, ты где? — Регина сдерживалась, но была недовольна. А что, собственно, произошло?! Что за предъявы?!

— Иду, — клацнул зубами и отключился. Нужно всех домой отправлять. Хватит, отметили новую должность.

В беседке никто особо обо мне не скучал: мужики ели и пили, только Регина недовольно сверкала желтыми глазами.

— Адам, братишка, ну зачем ты нам интимную обстановку своим светом испортил?! — Рустам наворачивал сочную говядину с лепешками, явно на мангале подогретыми, и овощным салатом с кинзой и острым чили.

— Остро, капец! — выдохнул огнем Борик. — И вкусно, — за спину мне глянул. — А няня где?

И этот туда же! Не здравомыслящие мужчины и интеллигентные врачи, дававшие клятву Гиппократа, а членистоногие крабы и горные козлы кругом!

— Спит! — не смог держаться нейтрального тона. — И вам в люлю пора.

— Можно тебя? — Регина поднялась и неспешно скрылась в темноте за беседкой. Да, присутствующие здесь знали, что ничего серьезного между нами нет. Мы с Клычковой профессионалы своего дела и коллеги, остальное — рабочая побочка, но Рустам все же хлопнул себя по лицу, а Борик показательно чикнул скальпелем по моим яичкам. Регина женщина и достаточно самолюбива, чтобы не признать в Саше соперницу.

Эти двое — тоже любители за ягодицу младший персонал ущипнуть да на уши присесть, заглядывая в декольте молодых медсестер и юных ординаторов, но Регина взрослая женщина, наверное, поэтому тот же Борик предполагал, что у нас серьезно и мое вдовство слишком подзатянулось. Только Рустам знал наверняка, что я никогда на ней не женюсь и в семью не приведу.

Это не про национальность: мой отец сам женился на русской, деду и родне пришлось смириться. Я никогда не видел в этом проблемы, а мама не позволяла прессовать меня и промывать мозги, что смешанные браки это нонсенс, а не собственное желание, за которое пара сама держит ответ. Спасибо ей за это. Мать — единственная женщина, которой я с большим уважением и любовью целовал руки. Дело всегда было в другом: я не планировал жениться по любви, потому что той самой любви до тридцати лет и не испытывал, а жар плоти удовлетворял, не задействовав нейронов в голове, и сердечная мышца никак не реагировала. Поэтому Мадина. Милая девушка, которая хотела немного счастья, прежде чем жестокая судьба заберет ее. Жалость — да. Любовь — нет. Но этот союз подарил мне чудо отцовства, мою маленькую Сабину. Это знак от Аллаха, что слово сдержал не зря. Но Всевышний справедлив: я обманул прекрасную девушку Сашу, и он наградил меня чувствами к ней, которые можно попытаться забыть, но они всегда были и, вероятно, будут со мной. Вот такое наказание любовью.

Регине я ничего не обещал и больше жениться не собирался, по крайней мере, просто потому, что нельзя быть бобылем! Если я решу связать себя священным узами, то с женщиной, которая внутри отзывалась. Если бы не слово, данное Мадине, когда держал хрупкие худые руки в яблоневом саду на нашей малой родине в Дагестане; отцу и родителям невесты в мечети клятву давал, приняв благословение мулы, все могло бы быть иначе. Только мать яростно против была, да отец молча и недовольно губы поджимал. Она другого для меня хотела: любви, огня, детей и чтобы до гроба. Отец просто не желал для меня такого, но не лез: отец Мадины другом ему был. Я успокоил мать тогда, а через два года на родных коленях вспоминал Олененка и сглатывал горчащий ком. На ней женился бы, если бы не слово, данное перед Всевышним и пророком нашим.

— Что происходит, Адам? — Регина сложила руки на полной груди, постукивая носком туфли на высоких шпильках. Роскошная зрелая женщина: ее внешние данные позволяли выбирать и партнера на ночь, и спутника на всю жизнь. Регина в разводе, без детей, с карьерой и приличным заработком для женщины. Она достаточно умна и понятлива. Поэтому я не знал, откуда это ревностное недовольство! Мои отношения с Олененком только между нами, и на публику мы их не демонстрировали.

— Ты мне скажи? — оперся о дерево и смерил ее спокойным взглядом. Нужно было рвать с ней еще месяц назад, когда начала намекать на желание стать ближе, с дочкой моей познакомиться, к ужину с родителями присоединилась вроде как случайно. Но больно уж яро доказывала, что способна держаться в рамках «просто удовлетворение потребностей организма». У меня тогда очередная няня уволилась, и я поставил на паузу разрыв: нужно закрыть сначала одну проблему, прежде чем другую на задницу найти. Все же мы работали вместе.

— Что у тебя с этой пигалицей?

У кого-то явно проблемы с самоконтролем. Это плохо.

— Это пигалица, как ты изволила выразиться, — мне не понравился выпад в сторону Саши, — няня моей дочери.

— Ты с ней знаком, Адам! Это очевидно, как и ваши отношения!

— Ре-ги-на, — четко и доходчиво, — с каких пор ты решила, что можешь предъявлять мне претензии? Контролировать мою жизнь? М?

— На том основании, что мы спим вместе уже полгода, а ты унизил меня вниманием к прислуге! — впервые за время нашего знакомства увидел эмоции, совершенно не подходящие женщине ее возраста, статуса и профессии. Высокомерие — большой грех. Регина считала себя элитой, все остальные ниже, пыль под ногами.

— Александра не прислуга, — я реально начал закипать от этого бессмысленного надменного диалога. — Откуда в тебе столько снобизма? Ты сама когда стала королевских кровей?

Регина вздрогнула и плотнее сжала губы. Кого бы она из себя ни изображала, но мы оба знали, что она приехала покорять Москву из маленького сибирского городка. Покорила, молодец, но какого ху… художника обесценивать труд других людей? Где мы были бы, не будь курьеров, таксистов и тем более нашего младшего медицинского персонала?

У Регины золотые руки, но минимум эмпатии и сочувствия. Она спасала жизни ради победы над смертью, очередной победы, но это никак не связано с внутренней человечностью. Когда-то я пенял Олененку за чрезмерную привязанность к каждому пациенту, но Регина не ценила никого, в особенности тех, кто не носил гордое звание врач. Она ведь заведующая хирургией и помимо врачебной практики еще и людьми руководила. Я сам не бог весь какой заботливый о чувствах: сопли не подтираю, как и слезы, но к коллегам отношусь, как к людям.

— Я просто ревную, — неожиданно уронила руки. — Не могу понять, чего тебе не хватает: мы понимаем друг друга, классные специалисты, у нас фантастический секс. Откуда взялась эта девчонка — ни рожи, ни кожи?! С каких пор тебе нравятся бледные и худые? — и полную грудь вперед выставила.

— Всегда нравились, — выдал, не стесняясь, что признал симпатию к тонким блондинкам с огромными глазами и изящной аккуратной грудью. Я даже помнил, какие у Саши соски: маленькие розовые горошины, тугие и вкусные. Но помимо привлекательного тела в ней была живая и трепещущая душа. Мне, закаленному скепсисом и черствостью сердца, хотелось отогреться у ее ласкового огня. — Я вызову тебе такси.

— Больше ничего не скажешь? — с горечью поинтересовалась.

— Скажу, — отвлекся от телефона, — мы закончили, Регина. Отныне только работа, — вернулся к приложению, заказывая машину.

— Ты меня бросаешь? — сжала полные губы и вздернула подбородок.

— Мы никогда не были вместе. Это просто секс. Давай не будем усложнять, — скинул ей детали поездки на телефон.

Надеюсь, поняла, и мы сможем нормально работать. Я теперь официально возглавлял клинику, и слухи мне не нужны. Наш роман в любом случае закончился бы. Но, зная Регину, можно ожидать даже саботаж. Если обида сильнее здравого смысла, то нам придется попрощаться во всех смыслах.

К своим мужикам я уже не возвращался. Рустам у меня часто оставался: и Борика проводит, и себе комнату найдет. Роза Эммануиловна завтра приберет за нашим мини-банкетом.

С этими мыслями устало поднимался в свою спальню, пока меня не осенило. Стоп. А если мой братишка, джигит дагестанский, к Лисицыной в спальню ввалится?! Не-е-ет… Нет! Пожалуй, пусть домой валит!

— Рустам, — набрал его.

— Да, брат, — слышно, что ржут сидят.

— Домой езжай вместе с Бориком. У меня это… Роза Эммануиловна стесняется, — что-то же нужно сказать!

— Так она и моя тетка! — воскликнул возмущенно. — Плюс ей уже за шестьдесят — радоваться нужно, если молодой и дерзкий розу ее сорвет!

Вот придурок!

— Я все сказал, — строго обрубил, потому что… потому что старший! — Дуй в свой аул, братуха.

— Не брат ты мне, вообще, в натуре! — имитировал речь из того самого горного аула.

— Все, давай, долго не сидите, завтра на работу.

— Хорошо, мамочка Адам.

— Спокойной ночи, папочка Ева, — и отключился. Телефон в карман бросил, зевнул устало, но ноги сами понесли в сторону — крыло, которое под гостей отвел.

Рука замерла на ручке двери в спальню Саши, но я не нажал, испугался: Олененок не выполнила бы угрозу, а вот Александра вполне — уйдет, если буду домогаться, а я не мог этого допустить. Ради дочери и… ради себя.

Но в одну дверь я все-таки зашел — к Тимофею. Тим. Тима. Тимка. Хороший у Сашки паренек рос.

Я смотрел на русого мальчишку, так похожего на нее. Он спал на боку, подложив ладошку под щеку. Рот чуть приоткрыт, светлые брови сдвинуты, одеяло сбилось. Я поправил его и тихо спросил:

— Кто же твой отец?