Будешь моей (СИ)

Глава 17. Тина

— Думал, врут люди, — сказал отец, когда мы вышли из колледжа.

Он — быстрой, уверенной поступью, я же будто с гирями на шее.

— Завхоз клуба в интернете увидел репортаж о твоих «подвигах», как едва не погибла, подставилась под пулю… — он оглядел меня с головы до ног, ища повреждения.

Выдохнул с облегчением, не найдя. Пластырь был надёжно спрятан под рукавом-фонариком.

— Приехал проверить, заодно, посмотреть, как устроилась, где работать собралась, может и стоит пойти у тебя на поводу. Не маленькая, справишься… А оказывается, не врут люди, правда всё.

— Я справлюсь, папа! — прижала я руки к груди. — Честно слово, справлюсь!

— Справилась уже! — одёрнул меня отец. — Чуть бы в сторону пуля прошла, и что? Хоронить тебя? Рядом с мамой положить?

— Папа… это случайность!

— Это — закономерность, — отчеканил он. — От бога отвернулась — то моя вина, нужно было сызмальства приучать, а вот террористы — уже вина мира, в котором не место моим детям. Понятно тебе?

— Но папа… — всхлипнула я, хватаясь за рукав выглаженной отцовой рубашки.

— Ещё и мужчина, — кинул он нечитаемый взгляд на меня. Не то осуждающий, не то понимающий… странный, в общем. — Сама-то не понесла?

— Чего понесла? — опешила я, не поняв о чём речь.

— Не беременная? — переспросил он строго, вогнав меня в краску до корней волос.

Последнее, что я хотела обсуждать с отцом — это свою потенциальную беременность, даже от законного мужа, не то что… от чужого мужчины.

Выходит, чужого.

Как же у мужчин всё легко и просто. Одна беременная, отёкшая, уставшая, пойду к другой — худой и весёлой. Третья лёгкая, будто бабочка, четвёртая с обедом из трёх блюд и компотом.

Пятая… пятая — просто дура, как я!

— Нет, — прошептала я, пряча взгляд.

— Замуж надо, если созрела, — буркнул отец, заставляя меня ещё гуще покраснеть. — Нечего по чужим койкам…

— Я не хочу замуж, — выпалила я, догоняя отца, который широко шагал через двор колледжа.

— А чего хочешь? — резко остановился, от неожиданности я врезалась в широкую спину, едва не упала, отец перехватил, удержал на месте.

— Здесь хочу остаться, на работу пойти, может быть, продолжить учиться. Я комнату хорошую снимаю, ты знаешь, меня на подстанцию скорой помощи берут, могу продолжить официанткой подрабатывать, квартиру снять, — лепетала я. — Или косметологом пойду, гигиенистом в стоматологию, много вариантов.

— Оставайся, — отчеканил отец, не глядя на меня.

— А Геля? — пискнула я с надеждой.

Вдруг?.. Ведь бывают чудеса на свете, должны быть. Обязаны!

— А Геля останется со мной и матерью, — спокойно ответил отец.

Вопрос решённый, обсуждению не подлежит.

Земля круглая. Ёлка зелёная. Геля останется с отцом.

— Тётя Тоня ей не мама, — всхлипнула я.

— Она её с двух лет растит, — напомнил отец. — Геля другой матери не знает, жизни другой не видела, и видеть ей это незачем, — показал рукой, выразительно оглядев двух выпускниц, которые размахивали дипломами, фотографировались, громко, раскатисто смеялись, запрокидывая головы, размахивали початой бутылкой дешевого шампанского.

— Но она не хочет вашей жизни, — почти закричала я, быстро осеклась, увидев удивлённые взгляды пьяненьких девушек из параллельной группы.

— Она ребёнок. Сегодня хочет уехать с тобой, завтра телефон, послезавтра стать кошкой.

— Ей десять лет, нормально в десять лет хотеть телефон и жить со старшей сестрой.

— И что ты ей дашь, сестра? — зло проговорил отец. — Что покажешь? Чему научишь? Этому? — снова показал на пьющих шампанское девчонок, уже из горла. Вот ведь, как назло, места другого не нашли. — Этому? — ткнул пальцем на целующуюся взасос парочку на крыльце колледжа. — Со своими проходящими мужиками знакомить будешь, чтобы она считала, что в блуде жить — нормально? Этого ты хочешь?

— Нет, — всплеснула я руками. — И нет у меня мужиков, только один, и того уже нет… — всхлипнула, стараясь скрыть слёзы, которые упорно подбегали к глазам, вслед за подкатывающейся истерикой.

— Я заметил, — кинул взгляд на Яну, прошедшую мимо, демонстративно выпячивая живот.

— Условия мои, чтобы забрать Гелю, ты знаешь, — коротко сказал отец. — Решай.

Я знала, всё знала, понимала, имела в виду, но не думала, что придётся настолько быстро решать.

Верила в какое-то дурацкое чудо. Пусть и понимала, что взяться тому неоткуда.

Волшебники на голубых вертолётах на меня не рассчитывали.

Эскимо закончилось в день смерти мамы.

Геля, в отличие от меня, не помнила маму. Не помнила наше прошлое, что можно жить без ежедневных молитв, усердного труда. Можно громко смеяться, шутить, танцевать, смотреть телевизор до ночи, влюбиться на целую неделю в корейского певца, больше похожего на девочку, чем на юношу.

Никто не скрывал, что она не родная дочь тёти Тони. Шила в мешке не утаишь, достаточно было пары общений с сельской ребятнёй, чтобы сестрёнка поняла, что она «эта» и «его».

На неё точно так же показывали пальцем и шептались, переглядывались при появлении, не давали забыть, что она — внебрачный ребёнок.

Нагулянный, а то и вовсе — пауголок.

Порой она пробиралась ко мне в комнату среди ночи и мечтала вслух, как мы вдвоём уйдём. Будем жить одни, без мамы Тони, папы, сестёр и братьев, особенно противного Фокия. Я стану знаменитой артисткой, буду получать много денег, а она научится играть на пианине, как в доме культуры стоит.

Я же понимала, что Геля никогда не научится играть на пианино.

Лицедейство — грех.

Веселье — соблазн, отвлекающий от молитвы.

Я никогда не стану артисткой, вообще никем не стану. В школе нашего села было только девять классов, одиннадцатилетка в райцентре. Некоторые учились удалённо, сдавали ЕГЭ, поступали в институты, большинство же уезжали в колледжи. Мне не светило ни то, ни другое.

Фокий должен был уехать учиться в колледж, ему предстояло получить образование, чтобы в будущем кормить свою семью, а мне — выйти замуж, рожать и воспитывать детей. Для этого, как известно, диплом не нужен.

Дождутся положенного возраста, подберут жениха из хорошей семьи своего согласия — и судьба решена. Ничего нового, испокон веков тысячи женщин так жили, некоторые живут по сей день. Повезёт, если жених будет не просто «свой», а знакомый и симпатичный хотя бы капельку.

Для этого нас вывозили на старообрядческие праздники, чтобы молодёжь присматривалась друг к другу. Парни глядели на меня, я смотрела на жизнь вне села, в котором училась, вне дома, где теперь жила.

И мечтала, мечтала, отчаянно мечтала уехать учиться.

Всё равно куда, безразлично на кого. Хоть на повара, хоть на парикмахера, хоть на лётчика-испытателя, главное — получить образование, а потом…

Даже если выйду замуж по велению отца за своего, будет легче забрать Гелю. Полученная профессия даст возможность работать. Сестра не станет лишним ртом, обузой для гипотетического мужа.

Отец слышать не хотел о продолжении образования. Говорил, в миру сплошь грязь, порок, разврат. Грехом всё пропитано. У знакомых из нашего прихода дочка уехала учиться на врача, вернулась на сносях. Родила без мужа, живёт во блуде.

Неожиданно мне повезло. Одноклассница уезжала в медицинский колледж в сотне километрах от Москвы — для меня на чужую планету. Удивительно, но оплата была доступнее, чем в нашем райцентре, и предоставляли место в общежитии.

Я всё разузнала. Поняла, что с моими оценками есть реальная возможность поступить, решилась на разговор с отцом. Как я просила, умоляла, обещала все блага мира, уже не вспомнить. Отец оставался непреклонен.

Нет и всё. Точка.

К тому же тогда на меня положил глаз парень из соседней общины. К моему восемнадцатилетию он должен был закончить учёбу, взять кредит на постройку дома, значит, придёт пора жениться. Семья, как назло, уважаемая, крепкая верой, из «своих», нашего согласия.

В качестве отступных, за отказ от образования, мне обещали разрешение встречаться с женихом до свадьбы. Его пригласить к нам, меня отпустить, чтобы мы познакомились, пригляделись, «сами меж собой решили», но «чтобы ни-ни до свадьбы!».

Неожиданно за меня вступилась тётя Тоня. Случайно я услышала, как на кухне она выговаривала отцу на повышенных тонах:

— Отпусти ты Тину, ради Христа! Не видишь что ли, не наша она, не с нами! Что ж ты издеваешься над девчонкой? Она ж с корнями с места вырвана, а в новую почву не укоренилась. Чужое ей здесь всё… терпит, старается, как тот колосок к земле гнётся, а всё одно к свету тянется.

— Какому свету? — зарычал отец, громыхнул чем-то.

— Не к тому, что мы все, — выдохнула тётя Тоня. — Не держи. Бог управит…

Бог управил. Отец лично отвёз меня к месту учёбы. С пристрастием оглядел комнату в общежитии, здание колледжа, пообщался с мастером, не скрывая недовольства. Однако позволил остаться, напоследок купив телефон и ноутбук для учёбы.

Подружка в колледж не поступила, уехала в другой город, а я осталась.

Я понимала, второго такого шанса не будет. Не справлюсь, завалю, вылечу, останется два пути: остаться в миру, отказавшись от сестры навсегда, или вернуться в дом отца, жить по его правилам, а потом мужа, которого мне подберут.

Парень от меня отказался, нашёл подходящую и, кажется, почти сразу женился.

Получая диплом, профессию, я расширяла себе коридор, могла выбирать хотя бы что-то. В идеале забрать Гелю сюда, устроить в школу, в том числе музыкальную, чтобы научилась играть на пианине. Самой работать, жить свою счастливую жизнь, где всегда найдётся место радости…

Я рассматривала все варианты самостоятельной жизни с сестрой, понимая, что отпустить Гелю настолько далеко отец вряд ли сможет. Вера же в чудо теплилось, не смотря ни на что.

В последний свой приезд домой записалась на приём к главе района, разузнала о программе «земский доктор», в моём случае фельдшер. Связалась с председателем сельсовета соседнего крупного села, он уверил, что готов принять меня.

Выделит «квартиру» — деревянный, покосившийся домишко, — дрова на зиму. От государства же мне полагалась приличная денежная выплата.

Участок огромный, порой с непроходимыми дорогами, много немобильных пенсионеров, хронических больных, единственный врач не справляется, помощь нужна позарез. Нагрузку обещали огромную.

Зато в селе была школа — одиннадцатилетка, детский сад — дело-то молодое, нехитрое. Спортивные площадки, стадион, дом культуры, обещали построить бассейн, постоянно работали четыре магазина, асфальт из района прямо к ФАПу вёл.

Одним словом — ждут.

Окрылённая, я заехала в опеку, узнать, есть ли законные способы забрать Гелю из семьи отца, стать её опекуном. Через год у меня будет работа, зарплата, жилье…

По возвращению домой нарвалась на злого отца, которому, не успела я закрыть дверь органов опеки и попечительства, позвонили.

Кушнарёв Лука Тихонович — не просто лесничий, государственный служащий, он уважаемый в районе и области человек. Водил дружбу с чиновниками, бизнесменами, егерем соседнего района, где отдыхала местная и приезжая элита.

Исправно, на постоянной основе, помогал детскому дому в райцентре. Деньгами, подарками, продуктами натурального хозяйства. Мёд привозил, овощи, яблоки с ягодами.

И вдруг у него, уважаемого всеми и вся человека, вознамерились забрать ребёнка!

И кто? Родная дочь!

— Папа, я устроюсь на работу, мне обещали квартиру, деньги! — доказывала я свою правоту, пытаясь отстоять право воспитывать собственную сестру.

Отдать её в музыкальный кружок, чтобы научилась играть на этом сроном пианине! Хоть на арфе!

— И что? Одна будешь жить?

— Сейчас же живу одна!

— Как ты сейчас живёшь, никому неизвестно. Будешь с Гелей жить, она смотреть и впитывать начнёт. Чему научишь? Пример какой покажешь? Как мама станешь? — проговорил отец.

Как мама, да, стану как мама! Счастливая, радостная, свободная! — хотелось голосить мне в ответ.

Спросить хотелось, почему так получилось, что детей вне брака родили оба, спрос же остался с мамы?

А он? Он разве не принимал участия в произошедшем?

Разве не приходил несколько раз в неделю?

Не шептался с ней ночами?

Не целовал у входной двери на глазах любопытных соседок?

Не говорил, что любит её больше жизни?

Не называл меня своей любимой принцессой?

Кто всё это делал? Кто?!

Ведь это он был женат!

Он! Он! Он!

У него были другие дети!

У него! У него! У него!

Я молчала, опустив голову, понимая, что Геля — заложница.

Ни он, ни тётя Тоня не сделают ничего плохого моей сестре, не причинят зла. Фокий отстанет рано или поздно, обзаведётся своей семьёй и проблемами, но пианино не давало покоя, как и сотни других свершений, о которых она даже догадаться не может, существуя в замкнутом, закрытом мирке. И никогда не узнает, если останется.

Молчала тогда и молчала сейчас, быстро собирая вещи. Слушала планы отца на своё будущее.

— Митрофан Гучков приходил, хочет в жёны тебя взять. Хороший человек, справный хозяин. Овдовел год как, пора о жизни думать. Я ему идею твою рассказал, — чуть ухмыльнулся. — С «земским доктором», он не против переезда. Тем более школа там, садики, трое ребятишек у него…

— Геля? — уставилась я на отца.

— С Митрофаном Гелю отпущу. Ты при муже будешь, не до глупостей, — одним взглядом он сказал всё, что думает о встрече с беременной девушкой моего парня… даже в голове это звучало так, что я покрывалась стыдом с головы до пят. Страшно представить, что думал отец. — Навещать буду, вы приезжать. По-людски жить, с богом, а не… — обвёл взглядом комнату, ставшую мне уютным домом на два года, как оказалось, счастливые.

— Если откажусь?

— Откажешься, живи, как знаешь, я тебе не указ. Сестру больше не увидишь.

— Могу я познакомиться с этим Митрофаном? — прошептала я, глотая слёзы, ненавидя этого, возможно, хорошего мужчину…

Ненавидя, ненавидя, ненавидя!

Потому что он не Олег.

Олега тоже ненавидела, потому что он точно такой же, как мой отец.

С двойной моралью. С одной стороны счастливый шёпот ночами. С другой — законнорожденные дети, хозяйство и обед из трёх блюд с компотом, блин!

— Зверя из меня не делай, — нахмурился отец. — Познакомитесь, как полагается, поговорите, присмотритесь, если сложится у вас, после Успенского* свадьбу сыграем.

*Имеется в виду Успенский пост в Православии, который длится с 14 августа по 27 августа включительно.