Будешь моей (СИ)

Глава 25. Олег

— Калугин, на выход, — услышал Олег.

Встал, дождался охранника, прошёл за ним длинным коридором, окрашенным масляной краской. Зэк со стажем, а не капитан СОБРа, хотя… какой, в жопу, капитан, после таких выкрутасов со службой можно смело распрощаться.

Уехали они с Тиной недалеко. Она в себя прийти толком не успела, в отличие от Гели — эта сорока трещала без умолку. Расспрашивала, где они будут жить, выделят ли ей отдельную комнату, если нет, так она к папке вернётся, и зачем им документы, если всем известно, что она Кушнарёва.

Так-то Силантьева, как Иустина, но по сути-то Кушнарёва.

Остановили их полицейские, аж на трёх машинах, хоть Олег и попытался скрыться в лучших традициях криминальных боевиков. Доходчиво объяснили, что похищение несовершеннолетней гражданки и причинение вреда здоровья средней тяжести — это если суд не решит иначе, — дела не только не богоугодные, но и звездец, противозаконные.

Для начала отправили в обезьянник с двумя алкашами и одним обоссаным бомжом, потом вкатали пять суток административного ареста.

Быстро и без сожалений, как говорится.

Кушнарёв лично припёрся. Заявил, что сгноит Олега, парой лет исправительных работ не отделается, как бы ни выкручивался, можно подумать, он собирался. Олега в принципе своя судьба не интересовала, единственное, о чём думал — Тина, Маська его… как она, что с ней, неужели выйдет за урода этого, Митрофана?

И имя у него дебильное!

А-а-а-а-а!!! Сука, сука, су-у-ука!

После тёмного помещения солнечный свет ослепил, железные двери угрожающе громыхнули за спиной. Олег оказался на свободе. Жаль, совесть чистую не выдали, ему бы не помешало.

Через дорогу стоял родненький Рендж Ровер, поблёскивая намытыми боками. Облокотившись на капот, дожидался Фёдор, сверля взглядом бестолкового брата.

— Здоров, — буркнул Олег, подойдя.

— Ну, здоров, — Фёдор почесал ладонью лоб, будто решал неразрешимую задачу.

Например, прихлопнуть младшего балбеса, чтобы сам не мучился и людей не изводил, дело благое или всё же греховное? Судя по взгляду — очевидно благое.

— Фокий заявление забрал, претензий не имеет, — проговорил Фёдор, когда тронулись.

Олег за рулём, брат рядом.

— В киднеппинге обвинение сняли, зыбкая база, посыплется, — продолжил Фёдор. — Замяли всё, одним словом.

Олег покосился на старшего брата. «Киднеппинг», «зыбкая база», «посыплется», «замяли» — слова, которые меньше всего ожидаешь услышать от этого массивного человека с бородой-лопатой, в льняной рубахе и широких штанах.

— Отец постарался? — приподнял Олег бровь.

— Отец и Игнат, адвокат прилетал, нарушения в работе полиции нашёл, всем всё популярно объяснил, с Кушнарёвыми поговорил, Фокия в Красноярск переправил на лечение…

Олег усмехнулся. Притух местный божок? Права народная мудрость, гласящая, что на каждый член с винтом найдётся жопа с лабиринтом.

— Ты павлина из себя не изображай, не ради тебя старались. По-хорошему, посадить тебя надо, а не вытаскивать. Фокия без малого инвалидом не оставил, никто тебе такого права не давал, как и ребёнка от родного отца увозить. Не в лесу живём, органы правопорядка существуют, опека, суды. Кулаками махать ума много не надо, — проговорил Фёдор, не скрывая злости. — Уголовник в семье не нужен, понимать должен, как на карьере Игната скажется, или из младших кто захочет по его стопам пойти, а здесь ты, — посмотрел, как на навозную кучу, — пятно на биографии.

Похоже, единственный, кто был искренне рад видеть Олега в доме Фёдора, Финик.

Пёс отчаянно махал хвостом, вертелся у ног, лез с поцелуями, всем видом показывая, как же он соскучился, истосковался весь, извёлся. Люди вокруг неплохие, подкармливали, петух Авундий вообще свой человек оказался, но пусть уж хозяин совесть имеет, больше в одиночестве своего друга не оставляет.

В гостевой комнате стояла собранная сумка Олега, в которую были уложены вещи, намекая, что лучше гостю дорогому убираться подобру-поздорову.

— Если сможешь подальше от Иустины держаться, оставайся, — проговорил Фёдор, заранее зная ответ.

Не сможет Олег держаться. Одно то, что он приехал с братом в его дом, а не рванул в сторону дома лесничего, хватило выдержки принять душ, переодеться, кинуть в рот пару сдобных булок — Полина, невестка, испекла, — чудо, похлеще садов Семирамиды.

— Держи, — Фёдор протянул пару обыкновенных листов брату, тот прочитал, никак не выражая, что думает, а ничего хорошего в голову не приходило. — Остаток отпуска проведёшь на Чёрном море, как раз сезон. Женщины, рестораны, аттракционы — всё, как ты любишь. Там, глядишь, выветрится дурь из головы.

— Если ты про Тину, то не выветрится, — отрезал Олег.

— Отступись, — угрожающе проговорил Фёдор. — Наворотил уже дел, хватит! Ты уедешь, через месяц-другой забудешь о ней, а ей здесь жить. Хочешь, чтобы каждая собака тыкала Митрофана, что его жена с Калугиным… встречалась, — он явно хотел завернуть что-то похлеще нейтрального «встречалась», но выработанная годами привычка сдерживать себя не позволила. — Чтобы ей глаз от стыда не поднять было? Тебе игрушки, девушке жизнь!

— Да пошёл ты! — выплюнул Олег, схватил сумку, помчался на улицу, громко кинув: — Финик, едем!

В дверях встретилась Полина. Попыталась остановить, поговорить, донести до бедовой головушки, что всё делается ему во благо, не вышло.

Естественно во благо, кто бы сомневался. Сумасшедший дом какой-то, а не село на просторах Сибири, а он главный псих, особо буйный.

Чёрное море, женщины, рестораны, аттракционы… Сейчас!

Бежит и волосы за спиной, только прикупит зелёный, в талию, костюм, обернёт могучую шею старым шерстяным шарфом и обует лаковые штиблеты с замшевым верхом апельсинного цвета*.

Не уедет он, не отступится!

Не мытьём, так катанием, не по-хорошему, так по-плохому Маську заберёт. И сестру её. Он, конечно, детей настолько рано не планировал, тем более — сразу взрослых, но старовер он или нет? Если папе с мамой верить — он самый.

Любой старообрядец скажет: «Детей бог даёт, не человеку решать, какого и когда». Олегу Ангелину послал, в испытание или наказание — время покажет. Пока же план прост — забрать своё.

В Кандалах остановиться негде. Жильё если сдают по случаю, но точно не Олегу. Никому неприятности с Кушнарёвым и Калугиными не нужны, своих проблем хватает. Жизнь в этих местах щедра на трудности.

База отдыха недалеко от Кандалов неплохой вариант. Идеальный, можно сказать.

Деревянные домики раскинулись меж вековых кедров, высоченных елей, лиственного подлеска, сквозь которые вилась асфальтовая лента от райцентра до главного корпуса. Всё для удобства отдыхающих.

На подъезде увидел знакомое лицо. Митрофан стоял рядом со своим автомобилем. Отечественным УАЗом, крепким, надёжным, износостойким, починить который можно с помощью лома и какой-то там матери. В здешнем колорите идеальный вариант.

Он махнул рукой, глядя прямо на Олега, тот остановился, резко надавив на тормоз, подняв облако пыли на обочине, окутав Митрофана с головы до ног.

— Я тебе по-хорошему говорю, уйди с моего пути! — проорал Олег, выпрыгивая из машины, на ходу разминая руки.

— Что ты со мной быстро разделаешься, сомнений нет, — спокойно ответил Митрофан. Не дрогнул, будто не тренированный СОБРовец на него буром пёр, а пятилетка в коротких штанишках. — Серьёзно у тебя к Иустине?

— Моя она, понял! Была моя и будет моя! — завопил Олег, как наглухо отбитый, с задержкой умственного и психологического развития Кинг-Конг.

— Ты Иустину-то спросил, хочет она твоей быть, или ей пока лучше самой себе принадлежать? Интересовался, что она хочет, что для неё лучше?

— А ты, прямо, интересовался?! — взвился Олег, едва сосуды в глазах от злости не лопнули. — Естественно, сука, любая двадцатилетняя девчонка хочет под тридцатилетнего вдовца с тремя детьми лечь!

Митрофан спокойно посмотрел на Олега, смерил взглядом, будто раздумывал о чём-то, прикидывал.

— Если бы у меня была возможность вернуть Машу, — Олег почему-то сразу понял, что говорил Митрофан об умершей жене. По интонации, по мелькнувшей боли во взгляде, такой, что физическое отторжение вызывала у него, пышущего здоровьем и планами на жизнь. — С условием, что я никогда не увижу её, одним глазком не посмотрю, но точно буду знать, что она живёт где-то, счастлива, я бы ни секунды не думал. Только мне такого никто не скажет. А ты можешь Иустину счастливой сделать…

— С тобой, что ли? — окрысился Олег.

— Со мной она шибко счастливой не станет, — горько усмехнулся Митрофан. — За сестру только рада будет, а сама… Держи, — протянул он Олегу папку, которую до этого крутил в руках.

Олег споро вытащил какие-то бумаги. Вроде накладные, сертификаты какие-то, декларации… чёрт его знает, что это вообще.

Он военный, не бухгалтер, не юрист, в писульках ничего не понимает.

— Что это? — уставился на Митрофана.

— Свобода Иустинина. Если эти бумажки кому следует показать, Кушнарёву до десяти лет светит. За годы работы на хищение в крупном размере наскрести можно.

— Ты этим, что ли, Тину сосватал? — распахнул Олег глаза.

Ларчик-то просто открылся!

— Мне человек нужен, чтобы добром жить, без камня за пазухой, без двойного дна, мыслей крамольных. Семейную жизнь со лжи начинать глупо, против тебя же обернётся. И ты, если не дрянь последняя, так поступать не станешь, а освободить Иустину с Ангелиной сможешь.

— Что ж сам не освободил?

— Мне, Олег Степанович, здесь жить, детей поднимать, проблемы ни к чему. Я человек маленький, это ты орёл — сын столичного генерала.

— Понятно… — кивнул Олег, развернулся к машине, резко остановился. — Тебя не коснётся? — тряхнул он папкой.

— Не должно, — почесал затылок Митрофан.

Хорошо, что не должно, хорошо…

Помчался в райцентр, выжимая из Рендж Ровера всё, что возможно. Заскочил в копицентр, отсканировал аккуратно бумажку за бумажкой, не сбиваясь с порядка, мало ли…

Отправил себе на электронку. Немного подумал, кинул Игнату, он точно разберётся, что к чему, найдёт применение.

Через пару часов подъехал к дому Кушнарёва. Зашёл в калитку, проигнорировав замерших в испуге мальчишку и девчонку-подростка.

— Тина! — крикнул от порога. — Тина, Маська! Собирай вещи свои и Гели. Документы, трусы, зубную щётку, что там ещё надо... Всё бери, машина большая, поместимся!

Дёрнул за вторую ручку, рефлекторно не посмел нарушить веками установленный порядок.

Одна ручка для своих, вторая — для пришлых.

— Ты чего здесь забыл? — услышал за спиной глухой голос Кушнарёва.

Обернулся, увидел направленное на него дуло двустволки, на этот раз заряженной. Повезёт, если не на медведя, останется что в гроб положить.

— Давай, стреляй, только имей в виду, эти занятные бумажки уже на столе одного ва-а-а-ажного человека из большого-пребольшого кабинета. Мой труп найдут, с почестями похоронят, может к награде представят, посмертно, ага, — Олег чувствовал, как в грудь с силой упирается холодный металл. — А тебя посадят по совокупности лет на двадцать-тридцать, а то и пожизненно. Не понравится важному человеку в большом кабинете, что меня грохнули. Ой, не понравится… Тина! — позвал ещё раз. — Маська, собирайся!

— Ты спятил? — слетела по ступенькам Тина. Голубые глаза по пятаку, волосы под косынкой идиотской взлохмачены, на лбу пот проступил, руки трясутся. — Олег, нет!

— Всё хорошо, — развернулся он спиной к оружию, посмотрел прямо на Тину, понимая, что Кушнарёв может выстрелить. Может! Загнанный в угол зверь способен на что угодно. И скорей всего выстрелит… — Водить умеешь? Помнишь, я учил? — бросил в руки Тины брелок от автомобиля. — Кнопка, педаль… Собирайся, папа больше тебя и Ангелину не держит. Комната снята на моё имя на полгода, потом сама… ты справишься Мась, обязательно справишься.

— Пап, убери, — Тина в упор смотрела на отца. — Не надо, папа. Я останусь, никуда не поеду, правда…

— Антонина! — гаркнул Кушнарёв. — Принеси документы Иустины и Ангелины. Уезжают они… — прохрипел он, сверля взглядом Олега.

— Не бери грех на душу, Лука Тихонович, — прошелестела подошедшая женщина.

По возрасту, внешности, видно, не старая. По уставшему взгляду, натруженным рукам, осанке — древняя старуха, уставшая жить миллион лет назад.

— Держи, Иустина, — сунула она в руки Тины цветной полиэтиленовый пакет. — Здесь всё, и телефон твой, и карточка… убери ружьё, — посмотрела Антонина на Кушнарёва. — Не спасёшься ведь… Убери, говорю!

Странно, но Кушнарёв отставил ружьё в сторону. Посмотрел на Олега устало, обречённо как-то, будто все скорби мира упали на его плечи, давили невыносимой мощью, терзали не только тело, но и душу, разрывали на мелкие кусочки, развеивая по ветру.

— Заберёшь её, дальше что? — проговорил он отрывисто, каркая каждый звук. — От тебя одна беременная, вторую на поводок посадишь? На две семьи жить станешь, детей в блуде рожать и растить?

— От тебя одна беременела, другая на поводке сидела, и ничего, справился. Смотри, какой румяный стоишь! — бросил Олег в раздражении.

— Иди Иустина, забирай Ангелину, не стану неволить, раз это твой выбор, — сказал Кушнарёв, вложив в местоимение «это» столько отрицательной коннотации, что передать словами не получится.

Тина вдохнула, как перед прыжком в ледяную воду, схватила за руку притихшую Гелю, повела к калитке. Олег пошёл следом, прикрывая собой спешащих.

Молился всем богам сразу, православным и нет, чтобы если не выдержит Кушнарёв, выстрелит, у Маськи хватило бы духу доехать до Кандалов.

Фёдор, Михаил помогут — никаких сомнений.

Это Олега выставили в воспитательных целях и подальше от неприятностей. Девчонок не бросят, какому бы согласию те ни принадлежали, какого бы толка ни были — помогут.

Кто ж Олежке — маминой, папиной сладкой корзинке, — виноват, что он, как котёнок Гав, не может не искать неприятности, ведь они, сука, ждут!

— Быстро в машину! — крикнул он, когда с грохотом захлопнулась калитка за спиной.

Подхватил оцепеневшую Гелю, запихнул на заднее сиденье, подтолкнул Маську под ягодицы, подсаживая на переднее, сам запрыгнул. С проворотом тронулся с места, шумом мотора пугая лесных птах.

Уф!

Звездец! Неужели пронесло?!

— А-а-а-а-а-а-а! — раздался истошный вопль Гели с заднего сидения. — А-а-а-а-а-а!

Олег резко обернулся. Геля вдавилась в дверь спиной, благо распахнуться та не могла. Финик, с другой стороны, вытащил глаза на вопящее нечто, впервые за полтора года собачьей беспечной жизни испугавшись.

— Это бес?!

— Это собака, зовут Финик, — быстро проговорил Олег. — Финик, свои! Сво-и! — повторил он несколько раз от греха подальше.

Пёс — есть пёс, очеловечивать опасно. От инстинктов, рефлексов, породных качеств никуда не деться.

Геля молчала с минуту, разглядывая Финика, который жалобно косился в сторону хозяина и, кажется, молился своим собачьим богам, прося избавить его от… от… чтобы это ни было.

Так-то понятно. Человечий ребёнок. Но зачем так орать-то? Смотреть так зачем? Он, между прочим, приличный пёс. У него паспорт имеется, сертификат о прививках, чего не скажешь об этой… вопящей.

Через минуту Ангелина сложила руку в двуперстие, приложила ко лбу Финика и трижды перекрестила, едва не заставив того пустить лужу.

Да-а-а-а, это не Василий из лётного клуба, к такому жизнь американского булли не готовила.

— Правда, не бес, — резюмировала Геля, глянув на Олега.

* Отсылка к роману «Двенадцать стульев» Ильи Ильфа и Евгения Петрова.