После Архипа я зарулил на Садовую и притормозил напротив того самого пепелища. От дома остался лишь чёрный остов, пахнущий гарью и влажным пеплом. Воздух звенел от тишины — неестественной, мёртвой. Как в кино про апокалипсис.
Рядом с домом соседки, на лавочке сидела старуха, курила самокрутку и смотрела на пожарище пустым взглядом.
— Здрасьте, — поздоровался я. — А вы с соседями общались?
Бабка метнула на меня взгляд своих белёсых глз.
— А что? Зачем спрашиваешь? Думаешь, я дом подпалила им?
— Да нет. Я не следователь. Знакомый Вероники. Помочь им хотел просто, а куда съехали, не знаю.
— Ну так и мне помоги. Отблагодари за помощь, тогда и скажу.
Я сунул ей в сухую костлявую руку пятисотку, она посмотрела на деньги с каким-то презрением. Может, мало дал, но я не стал предлагать больше.
Бабулька медленно перевела взгляд с денег на меня, будто только что заметила. — Недалеко отсюда... — выдохнула она сизый дым. — В церкви теперь. Там их приютили, пока всё устаканится.
Меня будто током ударило. — В какой... церкви? — не понял я. Вероника с матерью, насколько я помнил, в церковь раз в год может и ходили.
— Баптисты там, что ли, — махнула старуха рукой. — На Проспекте, в новом таком доме. Хорошие люди, сразу помощь предложили. А наши-то власти... — она махнула рукой в сторону пепла.
Я поблагодарил и поплёлся к машине, чувствуя себя полным идиотом. Церковь. Баптисты. В моей жизни, состоявшей из казармы, пожарной части и бесконечной борьбы за выживание, для Бога и веры места не оставалось. Последний раз я был в храме лет десять назад по просьбе матери. Меня всегда отталкивали эти истинно верующие бабульки, которые следили за каждым моим шагом, стоило только войти в храм.
Но мысль о том, что Алёнка ночует в каком-то чужом месте, среди незнакомых людей, заставила меня сесть за руль и вбить в навигатор адрес. Сердце ёкало на каждой кочке, пока я туда ехал. Что я там скажу? Что сделаю?
На Проспекте действительно стоял новый кирпичный дом, больше похожий на обычный жилой дом, если бы не скромная вывеска «Дом Молитвы» и крест на крыше я бы не подумал, что здесь церковь находится.
Я заглушил двигатель, несколько минут сидел, глядя на залитую светом дверь. Собрался с духом, вышел и пошёл к входу.
Дверь была не заперта. Я толкнул её и замер на пороге. Внутри был просторный зал со скамьями, как в кинотеатре. А на невысокой сцене стояли женщины и пели. Не так, как в православном храме — а каким-то очень чистым, стройным хором. Их голоса сливались во что-то удивительно мирное.
Увидев меня — здоровенного мужика в потёртой куртке и с повязкой на лбу, — они замолчали. Все женщины уставились на меня. Я почувствовал себя волком, забредшим на чужую поляну.
— Вам кого? — спросила женщина постарше, видимо, руководитель хора. В её голосе не было страха, лишь спокойное участие.
— Я... Марию Фёдоровну ищу. С внучкой, — выдавил я. — Мне сказали, они здесь.
Женщина кивнула и что-то тихо сказала молоденькой девушке. Та кивнула и скрылась в коридоре справа. В зале повисла тишина, все так же смотрели на меня, но уже без подозрения. С любопытством.
Из коридора вышла Мария Фёдоровна. Увидев меня, она побледнела, губы её задрожали. Я видел, как в её глазах вспыхнула знакомая ненависть и желание послать меня куда подальше. Но она оглянулась на женщин из хора, на их добрые лица, сглотнула и смиренно подошла ко мне. В её движениях была вынужденная покорность, которую навязывает присутствие в «святом месте».
— Что тебе нужно, Артём? — спросила она тихо, но твёрдо. — Я сказала, мы справимся сами.
— Помощь хотел вам предложить. Может, деньги нужны.
Я видел, как сжались её губы, как взгляд стал колючим. Эта женщина могла бы дать фору любым нашим командирам по части упрямства.
— Деньги не нужны, — отрезала Мария Фёдоровна, скрестив руки на груди. — Справляемся. Люди добрые помогают. Крыша над головой есть, остальное — мелочи.
— Мелочи? — я не сдержался. — Для вас, может, и мелочи. А для ребёнка? Вы хоть подумали, каково ей тут, в чужом месте, после пожара? Ей нужна нормальная кровать, игрушки свои, покой!
— Здесь её никто не обидит! — её голос дрогнул от возмущения. — Здесь хорошие люди, они её любят. Чего не скажу о некоторых, — она бросила на меня уничтожающий взгляд.
— А Вероника? — попробовал я другой подход, отчаянно цепляясь. — Она знает, что вы здесь? Она согласна, чтобы её дочь...
— Вероника сама сюда ходит! — перебила она меня, и в её глазах блеснуло торжество. — Всех здесь знает. И доверяет. Так что не твоё дело.
Тупик. Чувство полной беспомощности начало заливать меня горячей волной.
— Хорошо. Тогда покажите. Покажите, где она спит. Я должен видеть, в каких условиях моя... — я споткнулся, —...где живёт ребёнок.
Мария Фёдоровна аж попятилась от наглости. Лицо её побагровело.
— А ты кто такой, чтобы я тебе что-то показывала? — прошипела она, уже не скрывая ненависти.
И тут во мне что-то сорвалось. Все эти дни лжи, недомолвок, вся боль и ярость вырвались наружу.
— А кто ты такая, чтобы решать, могу я это знать или нет? — мой голос громыхнул по всему залу, и женщины из хора замерли. — Сделать тест ДНК — не проблема! И вообще, вам не стыдно? В церкви находитесь, а врёте мне в глаза! Скажите правду!
Я не кричал. Но в тишине зале мой голос отчётливо был слышен всем. Мария Фёдоровна побледнела, её глаза округлились от страха. Она оглянулась на женщин, которые смотрели на нас с возмущением и неодобрением.
— Вон отсюда! — вдруг грубо начала гнать меня, видимо, потеряв окончательно остатки самообладания. — Я сейчас полицию вызову! Маньяк! Преследуешь нас!
Она полезла в карман за телефоном, её руки тряслись. В этот момент из того же коридора справа выскочила Алёнка. Увидев меня, её лицо просветлело.
— Папа! — радостно крикнула она и бросилась ко мне.
Всё произошло за секунды. Мария Фёдоровна с воплем кинулась её отнимать. Я, на чистейшем инстинкте, подхватил девочку на руки, резко развернулся и рванул к выходу. Сердце колотилось где-то в горле. Я не думал, не соображал. Я просто бежал.
— Стой! Верни! Верни её! — сзади нёсся истеричный крик Марии Фёдоровны.
Я влетел в машину, усадил Алёнку на пассажирское сиденье, сам запрыгнул за руль. Захлопнул дверь перед самым носом, Марии Фёдоровны, та била кулаками по стеклу, её перекошенное лицо было страшным.
— Отпусти! Маньяк! Люди, помогите!
Я резко включил передачу и с визгом шин рванул с места. Машина дёрнулась и понеслась по тёмной улице. Только отъехав на приличное расстояние, я рискнул посмотреть на маленькую пассажирку.
Алёнка сидела, пристёгнутая, и смотрела на меня огромными глазами. Но не со страхом, а как будто растеряно.
— Бабуля... она будет ругаться, — тихо сказала она.
Я сглотнул, пытаясь унять дрожь в руках. Что я наделал? Я только что похитил ребёнка. Но отступать было поздно.
— Всё будет хорошо, — хрипло сказал я, больше убеждая себя. — Всё будет хорошо. Я обещаю.