Бывшие. Папина копия

Глава 16

Утро началось с телефонного звонка. На дисплее светилось «Шилов». Я потянулся к телефону, чтобы поскорее отключить звук — Алёна ещё спала в соседней комнате.

— Слушаю, — пробормотал я, моргая и потирая глаза, чтобы прогнать остатки сна.

— Волков, привет. Как ты? Когда на работу выходишь? — голос напарника звучал бодро, по-деловому.

Я сел на край кровати, провёл рукой по лицу. — Придётся отпуск взять. Недельку, наверное. Сложности тут появились.

— Какие ещё сложности? — Шилов тут же насторожился. — Надеюсь, не со здоровьем? Голова не беспокоит?

— Нет, с головой всё в порядке. Дочка у меня появилась. Пока мать в больнице, буду присматривать.

В трубке на секунду воцарилась тишина, а затем раздался низкий, одобрительный смех. — Ну, надо же! Так тебя, значит, можно поздравить?

Я не смог сдержать улыбку. В голосе Шилова не было ни капли недоверия или иронии, только искреннее участие. — Можешь и поздравить.

— Ну, поздравляю, папаша! — Шилов хмыкнул. — Слушай, ты начальнику позвони, предупреди. И заявление на отпуск, ясное дело, написать надо. По всем правилам.

— Да, заеду сегодня, — пообещал я.

— Ладно, не болей. Если что — звони. Передавай привет своей… дочке.

Я положил трубку и снова лёг, глядя в потолок. Разговор с Шиловым как-то приземлил, сделал реальностью всё, что происходило. Да, я отец. Да, у меня теперь есть дочь. И это не сон.

Примерно к десяти Алёна проснулась. Я как раз заканчивал утренний кофе, когда из её комнаты донеслось босоногое шлёпанье по полу. Она вышла, вся такая заспанная, в своей новой пижаме с единорогами, и, не говоря ни слова, подошла ко мне и протянула ручки. Я подхватил её, и она тут же обвила мою шею, прижавшись тёплой щекой к плечу.

— Доброе утро, папочка, — пробормотала она, и моё сердце снова сделало сальто.

— Доброе утро, солнышко. Будешь завтракать?

Она кивнула и снова прижалась щекой, закрыв глаза, будто решила досмотреть сон у меня на руках.

На кухне я усадил её за стол и задумался. — Что ты любишь на завтрак?

— Кашу, — ответила Алёна. — Бабушка всегда кашей кормила.

Я открыл холодильник и с сожалением осмотрел его почти пустые полки. Яйца, пачка молока, палка колбасы… Ничего особо подходящего для ребёнка. — А омлет будешь? — предложил я. — Я тебе омлет приготовлю, как моя мама, твоя бабушка, мне в детстве готовила.

Алёна пожала плечами, давая добро. Пока я взбивал яйца с молоком, она болтала без умолку. Надо сказать, повар из меня был не самый лучший. Мне проще было сварить пельмени или макароны по-флотски сделать, но сейчас я подошёл к делу ответственно. — Мама мне иногда хлопья с молоком покупала, с ягодками. Это очень вкусно! Но бабушка сказала, что это химия, и высыпала в мусорку. А ещё мама очень вкусные ватрушки печёт, с творогом, и сверху сахарная пудра.

— Ну, ватрушки печь я не умею, — признался я, выливая смесь на сковороду. — Сам их обожаю. С удовольствием бы попробовал.

— Так, маму выпишут, и она испечёт, — с полной уверенностью заявила Алёна. — И накормит тебя.

Я замер на секунду с лопаткой в руке. Из её слов следовало, что она абсолютно уверена: теперь мы будем жить все вместе. Раз папа нашёлся, значит, так и должно быть. Простая, детская логика. Только я-то понимал, что всё далеко не так просто. Я бы и сам не прочь был с Вероникой сойтись, простить всё, начать заново… Но пока я не понимал главного: что же всё-таки произошло между нами тогда, что заставило её солгать и лишить нас обоих этих пяти лет.

После завтрака я предложил: — Поедем к маме в больницу? Навестим её.

Алёнка встретила это предложение с восторгом. Она надела своё новое платье с бантиками и кружилась перед зеркалом, любуясь собой. Мы заскочили в магазин по дороге — я купил фруктов и большой букет белых роз. В больнице нам сообщили, что Веронику уже перевели из реанимации в обычную палату и ей значительно лучше. У входа в отделение мне снова пришлось уговаривать ту же самую медсестру, но, увидев Алёнку с сияющими глазами и букет в моих руках, она сжалилась и пропустила нас.

Когда я вошёл в палату с цветами, лицо Вероники вытянулось от изумления. Она сидела на кровати, всё ещё бледная, но уже явно в сознании.

— Мама! — Алёнка бросилась к ней, аккуратно, помня, что мама ещё слаба, обняла её и принялась торопливо рассказывать. — Мы вчера в магазин ездили! Мне папа целую комнату обустраивает! И платье купил, я теперь красавица?

— Ты у меня и так всегда красавица, — тихо, с улыбкой сказала Вероника, гладя её по волосам. Но её взгляд, скользнувший на меня, был насторожённым.

Алёнка, не умолкая, продолжила свой радостный доклад: про пони, про новые игрушки, про то, как папа готовил завтрак. Вероника слушала, кивая, но я видел, как напряглись её плечи. Наши взгляды снова встретились — её, полный вопроса и старой боли, и мой, пытающийся найти в ней хоть какой-то ответ. Она первая отвела глаза.

И тогда Алёнка, сидя на краю кровати и болтая ногами, выдала свою убийственную фразу, от которой у Вероники, кажется, остановилось дыхание, да и я сам замер, не зная, что ответить.

— Мам, а у вас с папой тоже большая комната. И кровать большая, — поделилась она. — Я думаю, тебе понравится у нас. Правда у папы всё серое, но он сказал, что можно сделать ремонт.

Палата погрузилась в оглушительную тишину. Вероника застыла, уставившись на дочь широко раскрытыми глазами, её лицо залила яркая краска. Я и сам почувствовал, как краснею.

Эта детская непосредственность обнажила все наши невысказанные мысли, все надежды и все страхи разом, поставив нас обоих в неловкое положение.