Я переоделась в сухую, мягкую домашнюю одежду, но она не принесла привычного чувства защищенности и уюта. Кажется, что чем дольше Артем Макаров находился у меня в квартире, тем больше аура его присутствия проникала в каждую щель.
В ванной оказалось пусто. Я нашла его в зале, застыв на пороге, не решаясь нарушить картину. В комнате царил полумрак, освещенный лишь одним абажуром настольной лампы.
Артем стоял по-прежнему босой и без рубашки. Его силуэт выделялся из темноты четкими, скульптурными линиями напряженных плеч и спины. Он медленно обходил комнату, прикасаясь взглядом к семейным фотографиям на стене, к безделушкам на полке, к корешкам книг в серванте. Макаров не просто смотрел. Он исследовал, пытаясь найти что-то.
Я затаила дыхание, наблюдая за ним, но Артем, будто уловил самую тихую вибрацию воздуха, повернулся. Его глаза нашли меня в дверном проеме.
— Я подумал, что вдруг мне что-то покажется знакомым, — его голос звучит разочарованно.
Делаю шаг в полоску света с застенчивой улыбкой на губах.
— Мы раньше жили в другой квартире.
— Ясно, — он коротко кивает и отводит взгляд. Вдруг его внимание притягивает старый граммофон в углу. Темный, лакированный. — Работает? — указывает на него подбородком.
— Да. Только… аккуратнее.
Артем подходит к стопке виниловых пластинок, лежащих на маленьком столике. Его пальцы двигаются с почтительной, ювелирной осторожностью. Он выбирает одну, вынимает черный диск из бумажного конверта и бережно опускает его на вращающуюся платформу. Игла касается бороздок с легким шипением.
Комната наполняется звуками джаза. Томным, медовым саксофоном, Мелодия плотно заполнила собой все пространство, вытесняя тишину и все ненужные мысли. Волшебство, чистое и простое.
Артем оборачивается. Свет лампы золотил его кожу, играя на рельефе мышц. Он протягивает ко мне открытую ладонь.
— Потанцуй со мной.
Смотрю на его руку. На исчезающую в тени линию жизни на ладони.
Я хочу принять этот недоприказ, но крепче сжимаю свои плечи.
Зачем я вообще все это затеяла? Надо было просто вызвать скорую, а не приглашать к себе домой и оставаться с ним наедине. Потому что уже изначально жалкий голосок в моей голове пищал о том, что это провал.
— Я не отстану, — говорит Макаров тише, будто читая мои мысли.
И я сдаюсь. Делаю шаг. Еще один. Моя ладонь ложится в его. Прохладная, чуть дрожащая. Его пальцы сомкнулись вокруг нее, а вторая рука мгновенно, без колебаний, находит талию, притянув меня ближе. Не вплотную, но так, что я чувствую исходящее от него тепло сквозь тонкую ткань своей футболки. Единственной преградой между нами.
Ноги быстро перестают слушаться, будто мы и правда парим над полом. Пытаюсь просто считать шаги, отвлечься, но взгляд то и дело находит его словно магнит, который неумолимо затягивал меня все глубже и заставлял вспоминать все больше. Это не танец, а какое-то медленное, гипнотическое вращение в тесном круге света.
Его пальцы сжимают мою правую ладонь крепче. И тогда я чувствую, как его большой палец начинает медленно, настойчиво водить по одному и тому же месту у основания моего большого пальца. Там, где под кожей была маленькая родинка.
— Удивительно… — шепчет Макаров, и его дыхание касается моих волос.
— Что именно?
— То, что я знаю. Что здесь, на коже… у тебя родинка. Мне даже смотреть не надо, чтобы понять, что я прав.
Перестаю дышать. Казалось, что и музыка и мы в этот момент остановились тоже. Но нет. Звук стал доноситься до меня, как через какой-то вакуум. Зато я отчетливо ощущала его ладонь на своей пояснице.
— Почему я хочу прикоснуться именно к этому месту губами? — его голос настолько тихий, что я скорее чувствую его вибрацию, чем слышу. — Это был наш ритуал?
Ком в горле мешает ответить.
Он помнил. Помнил эту ничтожную, интимную деталь, которая значила для нас целую вселенную.
Я должна радоваться этому. Но не сейчас. Спустя двенадцать лет, когда у каждого из нас уже своя жизнь. А у него семья.
— Да, — выдавливаю из себя. — Ты всегда так делал… прежде чем меня поцеловать.
Макаров больше ничего не говорит, но его взгляд… Темный и пронзительный… В нем что-то меняется. Щелкает. Он становится острым. Медленно, словно во сне, Артем подносит мою ладонь к своему лицу. Вижу, как его губы приближаются к моей коже. Чувствую его теплое дыхание. И затем почти невесомое прикосновение его губ точно к той самой точке.
Сердце падает, обрывается и исчезает где-то в пустоте. Все внутри закружилось сильнее, чем в танце.
В какой-то момент его лицо оказалось так близко, что я различаю каждую ресничку, тень от них на щеках. Его взгляд падает на мои губы. Он медленно, с какой-то внутренней решительностью, которая сводит с ума, наклоняется. Чувствую, как веки сами собой смыкаются, подчиняясь сладкому ожиданию и предвкушению. Я уже почти ощущаю призрачный вкус.
И тут в нос ударяет резкий, едкий, чужеродный запах.
— Дым… — вырывается у меня шепотом. Принюхиваюсь, и инстинкт самосохранения резко, болезненно дергает меня назад. Распахиваю глаза. — Горим!
Вырываюсь из его рук, оборвав момент на самом вздохе, и бросаюсь на запах гари. Дым, густой и серый, валил из-под входной двери. Распахнув ее, я вижу тлеющий, задымленный половик и следы горючей жидкости на косяке. Кто-то явно пытался поджечь дверь.
Артем уже был рядом с ведром воды. Без лишних слов, действуя быстро и слаженно, мы залили тлеющий коврик, но едкий запах еще щекотал горло, заставляя кашлять.
— Что это вообще такое? — спрашивает Артем хрипло, заходя за мной обратно в квартиру.
Я, все еще кашляя, игнорирую вопрос и прохожу в комнату, где на столе назойливо вибрировал телефон.
— Да, Леш? Ты где? — голос невольно срывается, звучит истерично, но стиснув зубы, пытаюсь совладать с эмоциями.
— Систер, я поживу у друга. На время.
— С чего так вдруг?
— Да заметил, что меня пасут. Около бара, потом у падика этих видел… Решил схорониться.
— А ты раньше мне об этом не мог сказать?! — крик вырывается сам собой, сдавленный яростью и страхом.
— Полегче, сестренка. Ты чего?
— А то, что твои коллекторы могут прийти и к твоей сестре, об этом ты не подумал?! Один из них уже подстерег меня у подъезда! А сейчас я знаешь чем занималась? Дверь тушила!
На той стороне воцарилась тяжелая, виноватая тишина.
— Блин, прости, Лер… Я что-то не подумал…
— Ладно, — перевожу дух, закрывая глаза. Усталость резко накатывает на меня тяжелой волной. — Значит, тебе есть где пожить?
— Да. А ты? Тебе бы тоже куда-нибудь съехать. На время.
— Что-нибудь придумаю. Пока.
Отключаю звонок. Поворачиваюсь и невольно вздрагиваю. Артем стоит в дверном проеме, прислонившись к косяку.
— Ты все слышал?
— Значит, коллекторы, — констатирует он ровным, лишенным эмоций тоном.
Киваю, чувствуя, как горит лицо от стыда и беспомощности. Но отпираться уже бессмысленно.
— Брат в казино проигрался.
Артем молча кивает. Подходит к стулу, где висит его почти высохшая рубашка, натягивает ее на плечи и начинает методично застегивать пуговицы, одну за другой, возвращая себе броню безупречного вида.
— Тебе здесь оставаться небезопасно, — заявляет он, не глядя на меня. — Собирай самое необходимое. Поживешь у меня. Пока едем, расскажешь подробнее.
И, не дожидаясь возражений, Макаров выходит в прихожую, оставив меня одну посреди комнаты, где еще витали призраки джаза и несостоявшейся ошибки.
Когда я дала себе слово держать дистанцию от Макарова, то уж точно не планировала переезжать в его дом.