За сутки до пролога.
— Представьтесь, — раздается из динамика бесстрастный, лишенный всяких интонаций мужской голос.
— Ершова Валерия Николаевна, — стараюсь, чтобы мой голос звучал уверенно и подношу к камере паспорт. — Репетитор английского языка.
— Минуту.
Прячу паспорт обратно в сумку, пытаясь заглушить комок тревоги, подступивший к горлу.
Что я вообще здесь забыла?
Нервничаю, будто школьница у дверей директорского кабинета. А виной всему была моя вечная, неизлечимая слабость — неумение отказывать. Особенно когда на другом конце провода звучит молящий голос подруги, которая знает об этой ахиллесовой пяте и без зазрения совести ею пользуется.
— Лер, выручай! — голос Оли скрипит от простуды и отчаяния. — Это очень состоятельная семья. Платят до безумия хорошо. Я не могу отдать кому-то это место из-за дурацкого гриппа. Выйди за меня, всего разочек.
— С чего ты взяла, что они вообще меня возьмут?
— Я уже поговорила с ними, им понравились твои рекомендации. Проведешь одно-два занятия, потом сольешься и вернешь мне место.
Я заколебалась. Деньги мне были нужны. Собственно, как всегда. Но я выработала правило — сторониться детей из богатых семей. Слишком капризные, слишком избалованные, не желающие учиться, только демонстрирующие свой нрав.
— А что по мальчишке?
— Ооо, кха-ха, — Оля закашляла прямо в трубку. — Сучий ангел.
— Ты, наверное, хотела сказать "сущий"?
— Я сказала так, как хотела. Соглашайся, столько ты нигде не заработаешь.
И я согласилась.
Адрес, который она прислала, находился на другом конце города, в знаменитом «зеленом поясе», где у состоятельных горожан были не дачи, а родовые гнезда, поместья. Я ожидала увидеть добротный коттедж, но то, что открылось моему взору за массивным деревянным забором, заставило похолодеть сердце и пожалеть о своей слабохарактерности.
Все вещи, с ценником в долларах или евро вызывают у меня аллергию.
За оградой из темного бруса в зелени утопает гигантская усадьба в стиле модерн, ее остекленные фасады слепят глаза, холодно поблескивая на солнце. Это не дача, как мне ее представила подруга. Это крепость, отгороженная от всего мира.
— Проходите, — снова раздается тот же безразличный голос из динамика.
Щелчок, и тяжелые ворота бесшумно отъезжают в стороны.
Меня встречает у ворот строгая женщина в черной юбке-карандаш, с планшетом в руках — помощница по хозяйству, домоуправляющая Инга.
Она окидывает меня оценивающим, чуть брезгливым взглядом с ног до головы.
Чего-то такого я ожидала.
— Прошу за мной.
Мы идем по идеально вымощенной дорожке к дому. Она что-то говорит о расписании мальчика, но я почти не слышу ее, поглощенная странным чувством. В воздухе витает сладковатый, дурманящий запах, такой знакомый и такой болезненный. Огромная цветочная клумба у самого входа приковывает мое внимание, словно магнит.
Флоксы.
Белые, розовые, сиреневые. Пышные, пахучие, знакомые до острой, физической боли. Самые обычные цветы обрушивают на меня шквал не просто неприятных, а вытесненных, выжженных из памяти воспоминаний.
— Валерия, — раздраженно зовет меня домоуправляющая. — Давайте не будем тратить время на разглядывание цветов. У мальчика очень плотное расписание.
— Простите, — бормочу, делая шаг за ней.
Это совпадение. Ничего не значащее. Мало ли у кого растут эти цветы.
Внутри дом еще величественнее. Высокие потолки, давящие своей пустотой, лаконичная дорогая мебель, расставленная с безупречным, бездушным вкусом. И тишина. Глубокая, звенящая, купленная за большие деньги.
Моего ученика звали Арсений. Мальчик лет шести с серьезными серыми глазами и шевелюрой цвета спелой пшеницы. Он ждал меня в светлой комнате-библиотеке, за большим столом из темного, почти черного дерева.
Урок проходит на удивление легко. Арсений оказался смышленым и старательным, и совсем не оправдал красочного описания данного подругой.
— Ты молодец, — говорю, убирая свои учебные пособия в потертый кожаный портфель, который вдруг показался мне убогим в этой роскоши.
— Вы так говорите, потому что мои родители вам платят?
Я улыбнулась. Искренне.
— Нет. Я действительно так считаю. Смотри, — провожу пальцем по странице его тетради. — Ты выполнил шесть заданий из десяти правильно. Для первого раза это прекрасный результат.
Его лицо озаряет счастливая, застенчивая улыбка.
И чего я так боялась?
Я позволяю себе выдохнуть от облегчения и поднимаюсь с места как раз в тот момент, когда дверь в библиотеку бесшумно открывается.
— Добрый день, надеюсь, мы вам не помешали? — раздается женский голос, мелодичный и уверенный, словно колокольчик, отлитый из чистого серебра.
— Нет, мы как раз закончили, — отвечаю, застегивая кнопку на портфеле и поднимая глаза.
Я почти не вижу статную блондинку в белоснежном костюме в ноги которой бросается мальчишка.
Все мое внимание приковано к нему.
Это он… Точно он!
Не призрак из прошлого, не смутный образ из снов. Плоть и кровь. Его глаза, те самые, в которых я когда-то тонула, сейчас скользят по мне с легким, ничего не значащим любопытством постороннего человека.
В белой рубашке с расстегнутым воротником, темные длинные волосы зачесаны назад, открывая высокий лоб, и те же черты лица, отточенные годами.
Мир сужается до размеров этой комнаты, а потом и вовсе рушится у меня под ногами.
Портфель выскальзывает из ослабевших пальцев, и папка с конспектами с глухим шлепком падает на паркет, рассыпав по темному, начищенному до зеркального блеска дереву белые листы.
— С вами все в порядке? — спрашивает он. Его голос. Глубже, взрослее, бархатистей, но тот самый. Он наклоняется, чтобы помочь собрать бумаги. Его пальцы, длинные, уверенные, с широкими костяшками, случайно касаются моих. — Мы нигде с вами не встречались? — он поднимает на меня взгляд.
— Н-нет, — выдавливаю. — Маловероятно.
Я почти выхватываю папку из его рук, чувствуя, как предательски дрожат мои пальцы.
— Арсений молодец. Очень способный мальчик для своих лет, — бросаю я его матери, стараясь избегать встречи со взглядом его отца, который прожигает меня насквозь. — До свидания.
Я почти бегу по бесконечному коридору, не оглядываясь, но чувствуя на спине его взгляд. Он был топливом, заставлявшее мои ноги двигаться быстрее.
Он смотрел на меня и не узнал. Снова.
И самое страшное в том, что где-то глубоко внутри шевельнулось что-то теплое, живое и запретное.
Что-то, что я закопала в себе двенадцать лет назад и приказала никогда не вспоминать.