Бывшие. Я (не) могу тебя забыть (СИ)

Глава 20

Тошнота подкатывает волнами. Не от вина, отголоски которого все еще плавают в крови, а от самой себя. От того, чему позволила случиться. От памяти о его губах, его руках, о той животной, пьяной ярости, с которой я вцепилась в него в темноте. Оправданий не было. Их нельзя было выдумать. Только стыд, обволакивающий изнутри.

Артем твердит, что все в порядке. Что ничего страшного не произошло. Его спокойствие, эта ледяная отстраненность просто выводили из себя. Я его не слушала. Единственное, что имело значение для меня сейчас, увидеть Алену. Посмотреть ей в глаза и сказать… что? «Прости, что целовала вашего мужа в винном погребе, пока вы, вероятно, проводили время с вашим сыном»? Какими бы ни были слова, их нужно было произнести. Но Алена исчезла. Ее не было дома весь остаток дня.

Возвращаюсь в свою слишком просторную, слишком идеальную комнату и начинаю механически собирать вещи. Разложиться по-настоящему за эти сутки мне не удалось, но несколько безделушек, все же успела вынуть из сумки.

Сажусь на край кровати и замираю. Так проходит, наверное, не один час, слушая тиканье настенных часов, собственное дыхание и составленную до идеала речь в голове. Но Алена не возвращалась.

Возможно, таким образом она дала мне время самостоятельно убраться из ее дома, только вот я была серьезно настроена с ней поговорить. Наверное, это можно прировнять к отбельному виду мазохизма.

На утро, чтобы скоротать время от ожидания нахожу Арсения. Наше занятие становится настоящим спасением. Мы повторяли цвета, перешли к животным, как вдруг из коридора послышалось знакомое цоканье каблуков.

Легкие, быстрые, уверенные. Ее шаги.

— Арсений, выполни вот это задание, — тыкаю пальцем в учебник. — Я вернусь и проверю.

Выскользнув из комнаты, вижу ее спину уже в конце коридора.

— Алена Андреевна! Подождите!

Она замирает. Ее осанка по-прежнему идеальна, но я замечаю, как напрягаются ее плечи. Алена медленно разворачивается. На лице та самая улыбка, которую дарят тем, от кого хотят поскорее отвязаться.

— О чём? — спрашивает вежливо, чересчур вежливо для нашей ситуации.

— О том, что произошло. В погребе.

— О, — она приподнимает брови, изобразив легкое, искреннее удивление. И вдруг смеется. Коротко, легко, как звяканье хрустального колокольчика. — Не стоит. Все нормально.

Алена делает шаг, чтобы уйти. Этот жест, эта попытка просто стереть меня, как досадную помеху, подстегнули что-то внутри.

— Как это «нормально»? — догоняю ее, вставая на пути.

На ее безупречном лице, наконец, мелькает быстрое, едкое раздражение.

— Я не понимаю, что у вас за отношения с мужем, — выпаливаю я, не в силах остановиться. — Артем не говорит. Вы должны были выдрать мне волосы еще вчера, обозвать последними словами и, конечно же, уволить. А не говорить, что «все нормально».

Алена смотрит на меня несколько секунд. Ее взгляд тяжелый и изучающий, а губы сжаты в тонкую ниточку.

— Идите за мной.

Мы идем в другую часть дома, в крыло, где мне не приходилось бывать раньше. Алена распахивает высокие двустворчатые двери из темного дерева и жестом пропускает меня вперед.

Воздух ударяет мне в лицо. Не затхлый, как в большинстве комнат этого дома, а свежий, пахнущий красками. Комната залита светом от летнего солнца. Огромные окна от пола до потолка открывают вид на задний двор. Мебел отсутствует, если не считать небольшого диванчика у окна да несколько табуретов. Зато всюду стоят мольберты. Десятки мольбертов с холстами, повернутые к свету.

Делаю отчего-то робкий шаг вперед.

На первом холсте женский размытый образ, написанный акварелью. На втором пара рук, женских, изящных, с маленькой, темной родинкой у основания большого пальца. Я узнаю ее и на этом моменте мое сердце начинает колотиться в груди. На третьем холсте — глаза. Карие.

Иду от картины к картине, и мир сужается до размеров этой светлой комнаты.

И вот последний мольберт в ряду. Подхожу и застываю. На холсте образ юной девушки в белом ажурном платье до колен. Помню, как купила это платье на свои первые в жизни серьезно заработанные деньги и надев его, отправилась на первое свидание с Макаровым.

Алена подходит ко мне почти бесшумно и встает рядом.

— Ты даже не представляешь, каково это … соревноваться с тобой, когда тебя нет рядом. Когда он даже не помнит, кто ты.

Не могу оторвать глаз от картины. От себя.

— Что… что все это значит? — шепчу, оглядываясь на десятки холстов, которые еще ждут моего внимания.

— Ты уже и сама все прекрасно поняла, — с горькой усмешкой говорит Алена, опускаясь на диван. Она кажется невероятно уставшей. — Артем несколько лет назад, почти сразу после рождения Арсения, записался на курсы живописи. Я не понимала этой внезапной тяги к прекрасному. Но не стала препятствовать. А когда он набрался опыта… я стала замечать. Он рисует одно и то же. Точнее одну и ту же.

Отрицательно мотаю головой, отказываясь верить.

— Он же забыл меня. Забыл все.

— Да. Он забыл твое лицо, имя, голос. Но образ… Образ, который мучает его все эти годы, он нашел, как выразить.

Медленно иду меж рядами картин, касаясь кончиками пальцев шершавой поверхности холстов, следя за мазками кисти, которые выписывали каждую прядку волос. Останавливаюсь около холста, где изображена девушка на поляне флоксов.

— Когда Артем закончил эту картину, я не выдержала и подала на развод, — тихо комментирует Алена.