Бывшие. Я (не) могу тебя забыть (СИ)

Глава 27

Артем

За стеной гудит зал, требует крови, зрелища. Стою перед зеркалом, туго бинтуя кисти. Каждый виток, как обещание. Себе. Ей. Нашему будущему.

Родители думали, что, заблокировав мне карты, они сломят меня. Заставят вернуться в их прилизанный, идеальный мир, где их сын, родившейся с серебряной ложкой во рту, не марает кулаки в бойцовском клубе. Черта с два. Этот бой — мой мост через пропасть. На трибунах сидит человек, чей простой кивок мог открыть двери. Зеленый свет. Карьера. Деньги, на которые мы с Лерой построим все заново. Без одобрения родителей, но зато вместе.

Я избегал ее пару дней. Боялся сорваться. Но сейчас, за пятнадцать минут до выхода, тело и душа требуют ее взгляда. Ее тихого «Ты сможешь». Ее поцелуя на удачу, который пахнет какой-то ее, только ее, сладостью.

Но Леры нет на трибунах. Я прочесал все проходы, вглядывался в разгоряченные лица фанатов. Но она не могла не прийти.

Беспокойство сковало солнечное сплетение. Последнее место, где я еще не проверял это раздевалка. Подойдя к ней ближе, кажется я слышу женский сдавленный всхлип. Толкаю дверь.

И мир взрывается на осколки.

Они сидят на скамье. Агеев — мой сегодняшний противник. Его спина, практически закрывала ее целиком. Но я вижу его руки на ее талии и его губы, целующие ее.

Перед глазами алая пелена. Густая, пульсирующая в такт дикому стуку в висках. Посторонние звуки, такие как рев зала, ушли. Остался только свист крови в ушах.

Я выпал из пространства и времени.

Очнулся, когда почувствовал запах пота, нашатыря и резины. Ринг. Гонг. Я уже стою в своем углу, и тренер что-то кричит мне в ухо, но слова разбивались о непробиваемую стену ярости, выстроившуюся внутри. Руки трясутся, но не от страха. От энергии, что рвется наружу, требуя крови.

Агеев выходит на середину. И ухмыляется. Нагло, спокойно, победно. Этой ухмылкой он говорит мне все.

Сука. Ну ничего. Тебе недолго осталось ходить со своим смазливым лицом.

Гонг.

Выхожу. Шаг. Еще шаг. Частое, горячее дыхание. Все во мне колотилось, рвалось на части, требовало мести здесь и сейчас. Забывал про тактику. Нет осторожности. Только белая, обжигающая ненависть.

Первый удар я выпустил со всей силы, на разрыв. Он ловко увернулся, словно танцуя. Агеев выглядел расслабленным. А меня трясло изнутри, как в лихорадке. И он это видел.

Сходимся в клинче. Дышим друг другу в лица. Слышу от него запах ее парфюма.

Отталкиваю его, пропуская встречный в корпус. Воздух со свистом вырывается из легких. Затем ответный хук. Угодил Агееву в скулу.

Бой превратился в кровавую кашу. Мы оба пропускали удары, не чувствуя боли.

Сплевываю на настил кровавую слюну после жесткого апперкота. В ушах звенит.

Агеев снова наваливается на меня в клинче. Его рот оказываются у самого моего уха.

— Теперь понятно, что ты так вьешься вокруг Лерки... Сосется она классно, да? — Дыхание обжигает. — И трахается так же.

Что-то внутри обрывается.

— Заткнись! — кричу до боли в горле. — Я тебе не верю!

Он отшатнулся, готовясь к очередной атаке, и его ухмылка становится шире.

— Тогда откуда я знаю про ее родинку? — кричит он так, чтобы услышал. — Маленькая, коричневая. На правой груди.

Мир сжался до этой фразы. До этих слов. До этой картинки, которую он нарисовал.

Красная пелена перед глазами сгустилась в абсолютную черноту по краям. Кидаюсь на него. Без мысли. Без защиты. Только дикий, звериный вой, вырвавшийся из самой глотки. Вижу, как его кулак летит мне в висок.

Удар. Звон в ушах. Темнота.

Выныриваю из тьмы с таким воплем, который застрял где-то между горлом и грудью, превратившись в хриплый, беззвучный стон. Сажусь на кровать, согнувшись пополам. Сердце колотится о ребра. Даю ему и себе время прийти в норму.

В ушах все еще стоит рев толпы. А перед глазами ухмылка противника.

Прошло несколько долгих секунд, пока дыхание не выровнялось, а реальность не собралась обратно. Кошмар? Или же самое настоящее воспоминание? Провожу рукой по лицу, смахивая не сон, а холодный пот.

Валерия сладко спит рядом. Лунный свет из окна падает на ее щеку, на рассыпанные по подушке темные волосы, на изгиб плеча, выбившийся из-под одеяла.

Последние дни мы много говорим. Бесконечно. Как будто пытаемся заштопать дыру в двенадцать лет. Обсуждали все на свете, но больше всего мне нравилось слушать о нас.

Валерия рассказала про первое свидание у реки, где она боялась замочить новые босоножки, а я таскал ее на руках через каждую лужу. Нашу поездку на море. Глупые ссоры из-за пустяков и примирения, от которых перехватывало дух. Я слушал ее рассказы, как одержимый, выпивая каждое слово, и в душе что-то жадно и ликовало. Вот оно, твое. Ты это заслужил. Это было. Твоя настоящая, никем не навязанная жизнь.

Медленно, почти против воли, моя рука тянется к ней. Пальцы касаются тонкой ткани ее атласной ночной рубашка, отодвигают край. Лунный свет падет на гладкую кожу, на изгиб груди. И на нее. Маленькую, коричневую точку. Родинку.

Прикосновение будит ее. Валерия нехотя, медленно открывает глаза. Темные, немного сонные, они находят меня в полумраке. На ее губах теплая, уютная улыбка, которую я уже успел полюбить заново.

— Что-то случилось? — она приподнимается на локте.

Наклоняюсь, целуя ее в лоб.

— Все нормально. Просто кошмар. Завтра мне надо съездить к Алене. Посидишь с Арсением?

— Конечно, — шепчет, и ее голова снова падают на подушку. Глаза быстро закрываются.

На прикроватной тумбочке вибрирует мобильный. Сообщение от отца.

Ни одного слова от него. Только фотография.

Щелкаю по ней, увеличивая. Ресторан. Хороший, дорогой. Валерия за столиком. Рядом с ней женщина, сидящая спиной к камере и мужчина в неплохом костюме. Его губы прикасаются к ее пальцам.

Кровь останавливается в жилах, а потом ударяет в виски с новой, знакомой силой.

Сижу в темноте, в тишине спальни, и смотрю на экран. На спящую Валерию. На родинку, которую видел не только я. А потом снова на экран. На мужчину, целующего ее руку.

А что, если бы не было той травмы? Если бы я не проснулся в больнице с пустотой в голове вместо нашего прошлого? Мы бы все равно были вместе? Или наш разрыв был неизбежен?