Я резко оборачиваюсь.
— Вы… что?
— Да. Мы в разводе. Уже около полугода. Но никто об этом не знает. Ни мои родители, ни его, ни, тем более, Арсений. Мы собирались все рассказать, но… — Алена делает паузу, ее взгляд потух в этот момент, — но я узнала о своем диагнозе. Решили пока не травмировать сына. Пусть в его глазах папа останется самым хорошим, а не… чудовищем, бросившим тяжелобольную мать.
Последние слова она произносит с кривой, безрадостной улыбкой.
На ее вечно усталый, бледный вид, измученные улыбки, почти прозрачную кожу с мелкими синичками уже смотрю по-другому.
— Я могу узнать… что за заболевание? — спрашиваю, уже догадываясь, и от этой догадки холодеет внутри настолько, что даже лучи солнца не греют.
— У меня рак, Валерия. Рак крови. Мне осталось недолго. Поэтому, пожалуйста… не бегай за мной по дому, выясняя отношения. Детские уши слышат больше, чем нам хотелось бы.
Мир поплыл. Мне нужно сесть, но ноги не слушаются.
Алена в свете от окна кажется не просто бледной. Почти прозрачной, словно фарфоровая фигурка, в которую вот-вот ткнут пальцем, и она рассыплется. И в этой хрупкости жила чудовищная, нечеловеческая сила. Сила принимать. Сила отпускать. Рядом с ней мой стыд, мои метания кажутся просто каким-то эгоизмом.
— Я… — голос срывается. Комок слез подкатывает к горлу настолько, что душит.
Отворачиваюсь, чтобы вытереть предательские слезы ладонью.
— Ты ни в чем не виновата, — ее голос звучит удивительно мягко. — Я с самого начала сомневалась в их плане. Но кто я была такая? Восемнадцатилетняя девчонка, влюбленная в их сына…
Веду пальцами по холсту, по лицу той юной, ничего не подозревающей девушки. И только, когда чувствую, что полностью успокоилась, обернулась вновь.
— Какой план?
Алена смотрит на меня с немым удивлением.
— Так ты до сих пор не знаешь?
— Не знаю о чем?
Между нами растягивается мгновение тишины, густой, как краска на этих холстах.
— Что Его родители специально вас рассорили. Та новость в соцсетях двенадцать лет назад… была липой. Артем не делал мне предложения до травмы.
Несмотря на поток свежего воздуха из окон, в комнате вдруг становится нечем дышать. Я снова вижу ту фотографию. Качественную, отчетливую. Его, стоящего на одном колене на фоне фонтана. Ее, с протянутой рукой и лицом, сияющим от счастья. Кричащие заголовки. Удар под дых. Конец всему.
— Я же видела фото…
— Видимо, ты плохо знаешь, на что способны Макаровы, — продолжает Алена. — Все было спланировано. Я пригласила Артема прогуляться, встретиться в последний раз. Он, как всегда, говорил, что у нас ничего не выйдет. Я что-то уронила… уже не помню что. Он наклонился, чтобы поднять. А фотограф в кустах сделал кадр под идеальным углом, будто Артем встает на колено и протягивает мне кольцо. А ты поверила. На что и был расчет. Они хотели просто поссорить вас. Но все обернулось… иначе. После травмы, когда родители узнали, что он тебя не помнит, они представили меня ему как невесту. Я… подыграла.
Прохожу через комнату и присаживаюсь на диван рядом с ней. Ноги больше не держат. Все, во что я верила двенадцать лет, все, что было основой моей боли, моего бегства, моего одиночества оказалось ненастоящим.
Но тогда почему Артем был так зол на меня перед боем? Почему отказывался разговаривать со мной? Вопросом почему-то стало больше, чем ответов.
— В это все сложно поверить…
— Может, и не нужно было тебе все это рассказывать, — говорит Алена, глядя в окно. — Прошло столько времени. Но ты даже не представляешь… как я на протяжении этих лет пыталась стереть любые воспоминания о тебе. Сначала находила что-то в его вещах. Фотографии, билеты в кино, твой старый браслет… Выбрасывала. А эти картины… — она переводит взгляд на них. — Они дали мне понять, что у меня ничего не вышло. И я… я уже давно смирилась.
Вот и я уже давно смирилась. Так получается, зря?
Ее слова обжигают. Но делают это как-то приятно.
Макаров помнил обо мне. Все это время. И сам того не осознавая пытался сохранить какую-то частичку, воспроизвести ее. И все же, все это, не оправдывает нас за то, что случилось в погребе. Может быть, Артем и считает это нормой, но все же я, вижу все иначе.
— И все же я хочу извиниться, — поворачиваюсь к Алене. — Даже с учетом того, что я теперь знаю о вашем разводе, мне все равно дико… неудобно. Алкоголь и замкнутое пространство делают с людьми вещи о которых потом приходится жалеть.
Алена коротко смеется.
— Будто вас там насильно держали.
Я не понимаю ее веселья.
— Электричество вырубилось, дверь захлопнулось по моей вине, и мы оказались в ловушке…
— Валерия, — произносит она ласково на выдохе, — да, с электрикой случаются перебои, и та дверь в погребе действительно захлопывается, но ее можно открыть изнутри. Пультом. Мы установили аварийную систему на такой случай.
— То есть… — я еще раз проматываю в голове то, что только что мне сказала Алена, — мы могли выйти в любой момент?
— Конечно.