Что тебе я сделала? (СИ)

Глава 10

Когда я вижу надвигающегося на меня Марка, моя первая реакция: зайти в номер и закрыть дверь на все замки. Но спрятаться — значит уступить, прогнуться под его волю, избежать столкновения и конфликта, а последнего я совсем не хочу. Внутри моих тела и души столько злости и обиды, что иногда мне кажется, я не выдержу и взорвусь — буквально и фигурально.

Марк подходит ближе. На его лице — жуткая гримаса из не сочетающихся между собой эмоций. В глазах — тьма и мрак, а на губах — довольная, словно дьявольская ухмылка.

— Ты что здесь делаешь? — спрашивает он издевательски и с презрением осматривает меня с ног до головы. — В таком… виде.

Под его насмешливым взглядом мне хочется съежиться. Я устала и с трудом стою на ногах после десятичасовой смены в кофейне и последовавшей затем фотосъемки с десятком переодеваний и сотней сменяющих друг друга поз.

Вся неделя (или вернее сказать — месяц?) была полна нервотрепки, а сегодня я и вовсе дрожала весь день. Сначала в ожидании провала на съемках, а затем перед камерой еще сильнее, потому что вдруг разволновалась чуть ли не до слез.

Стоило Марине — той самой моей однокурснице, с которой я делила аренду после ареста отца, — продемонстрировать наряды для съемки, как мне стало ужасно неловко. Конечно, еще во время звонка она объяснила, что фото будут сделаны для рекламной кампании нового бренда сшитого вручную нижнего белья, но мне так были нужны деньги, что я согласилась, не задумываясь о собственных границах и комплексах.

Я не была профессиональной моделью — только посещала несколько месяцев обучающие курсы после школы, и относиться к подобной съемке легко не получалось. Не хватало опыта и закалки.

Мне казалось, что владей я богатым портфолио, то выступало бы этаким буфером и даже разрешением на разного вида съемки. Мол, я и правда модель, и мое тело как бы не совсем мое, и лицо тоже. Я не человек — лишь образ на фото. Помогло бы абстрагироваться и не тревожиться о том, кто и когда увидит мои фотографии и что при этом обо мне подумает.

Увы, мое портфолио было крайне скромным и по количеству, и по разнообразию снимков. Со времен курсов прошло уже несколько лет, и я давно забыла, что когда-то позировать перед камерой мне по-настоящему нравилось.

В итоге Марина, устав бороться с моей скованностью уговорами и комплементами, заказала в номер бутылку шампанского. С ним дело и правда пошло веселее. Я расслабилась, перестала зажиматься и беспокоиться о каждой мелочи.

Вот только теперь никуда не исчезнувшее опьянение совсем не кстати. Недосып и алкоголь — плохая пара. Мысли мутные и заторможенные. Я даже не сразу понимаю, что Марк повторил свой вопрос.

— Я была на съемках, — говорю я устало; во мне как-то резко заканчиваются силы для скандала. — Пожалуйста, не устраивай сцен, мы будем еще снимать в этом отеле, а мне очень нужна эта работа.

— Очень нужна? — хмыкает он. — Ты уже растранжирила все деньги?

Я резко вскидываю голову. Одна его фраза — и злость вскипает во мне вновь.

— Это Бусинка, — вырывается у меня раньше, чем я успеваю задуматься, что Марку нет до Бусинки никакого дела. — У нее кальцивироз.

— Кальци… — Он хмурится. А до меня внезапно доносится запах алкоголя. — Что это?

— Кальцивироз. Инфекция такая. У нее все в тяжелой форме. И она… — Я часто-часто моргаю, стараясь удержать слезы в пределах глаз. — Она не ходит почти. Ее положили в стационар, но это довольно дорого. Я… У меня не хватает денег заплатить, поэтому я подрабатываю, где могу.

Марк хмурится сильнее. Его прямая прежде фигура кренится в мою сторону, и мне приходится прижаться спиной к косяку, чтобы не касаться его тела своим.

— Я дам тебе денег, — говорит он внезапно.

— Что? Нет! Я не для этого тебе рассказала.

— Это и моя кошка тоже.

— Нет, не твоя.

— Разве? — Нависнув надо мной, Марк не сводит напряженного взгляда с моего лица.

Он вдруг тянет ко мне руку и дотрагивается до ткани комбинации быстрее, чем я успеваю осознать что происходит и его оттолкнуть.

— У тебя сосок видно, — заявляет Марк самым непринужденным тоном. Будто прохожие попросили его подсказать, который сейчас час.

Я тут же опускаю взгляд на собственную грудь и заливаюсь краской. Нежданное столкновение с Марком выбило меня из колеи, и воспоминание о моем специфическом внешнем виде приходит с большим опозданием.

Прозрачная шифоновая ткань короткой комбинации не скрывает тело — напротив контрастно подчеркивает каждую линию, обнимая фигуру будто вуаль на лучших мраморных скульптурах в истории человечества. Прежде собранный складками на груди и прикрывающий соски шелк, разошелся в стороны и больше ничего не прячет.

Я стою перед Марком практически обнаженной. Сказать честно, оказаться полностью голой было бы в меньшей степени волнительно и неловко.

Весь мой внешний вид намеренно сексуален и эротичен, и наверняка в чужих глазах я сейчас едва ли не воплощение порока и соблазна, вот только внутри — все та же неуверенная, мало понимающая в сексе девушка. У меня никогда бы не хватило духа примерить подобный образ самой, просто потому, что я не представляю, как не разрушить картинку одним неверным жестом или словом.

Поразительно, но расфокусированный, резко потемневший взгляд Марка отзывается во мне вопиюще неразумной вспышкой возбуждения. По коже растекается тревожно-побудительный жар, внизу живота пульсирует, и я ужасаюсь собственной реакции.

У меня что, сексуальная девиация на фоне стресса? Другие объяснения происходящему даже искать страшно.

Ладонь Марка с вызывающей уверенностью опускается на мое тело и замирает в неподвижности, обняв грудь под основанием и подпитывая своим теплом и тяжестью дрожь то ли отвращения, то ли больного желания. О кожу — от затылка к ступням — разбивается водопад мурашек.

Напряженные соски, отлично просматриваемые сквозь прозрачную ткань, — куда более соблазнительное зрелище, чем то, что Марк видел в браке. Тем более при ярком свете.

Проваливаясь в его потемневшие от непривычно явного желания глаза, я вдруг ловлю себя на шальной мысли: я ведь могу закончить все на своих условиях. Стереть из памяти тот страшный вечер другим, доказать и Марку, и самой себе, что такой, как я, у него не было и не будет.

Мне это поможет или сделает только хуже?

Если я доведу его до исступления, до безумия, до отчаяния? Покажу, что умею быть другой — уверенной, знающей, чего и как хочу?

Марк тяжело дышит. В его взгляде больше нет ни осознанности, ни ненависти. Наши лица в миллиметрах друг от друга, а губы почти соприкасаются. Воздух вокруг раскален.

Я сокращаю дистанцию.

И без того расширенные зрачки напротив раскрываются до предела, почти затмевая синюю радужку. Однако Марк не наклоняется мне навстречу, и мое движение вперед остается неопределенным, требующим последнего, решающего рывка.

Время замедляется. Шум в голове достигает максимальной громкости, и мыслить здраво ставится только труднее. Я чувствую себя увязнувшей в меду букашкой, обреченно барахтающейся на месте: ни улететь, ни уползти. Только сгинуть.

Прежде неподвижно лежавшая на моей груди мужская ладонь неторопливо поднимается вверх и стискивает полушарие с хорошо ощутимой, но не причиняющей боли силой. Большой палец оглаживает напряженный сосок сквозь тончайшую ткань. Едва устояв на ослабевших ногах, я прогибаюсь в спине. Тело дрожит как под электрическим напряжением.

В темно-синих глазах напротив — борьба. И по неведомой причине я не отступаю, не ухожу обратно в номер, а стою на месте как пригвозжденная и со странным интересом жду от Марка действий. Будто никак не могу очнуться от гипноза и вспомнить, почему мы вообще оказались в нынешнем положении.

Одурманенный алкоголем мозг до сих пор вял и не торопится здраво оценивать ситуацию. Все, на что он способен: заторможенно отслеживать, как взгляд Марка мечется по моему лицу и декольте: от глаз к губам, затем к шее и груди. Один и тот же цикл повторяется нова и снова.

Кожа под горячей мужской ладонью пылает столь сильно, что жар разливается по всему телу. То тут, то там загораются новые костры, обдавая языками пламени мое нутро. Я плыву по огненному течению и вдыхаю отравляющий сознание газ — знакомый до финальной ноты мужской парфюм.

Стук сердца становится чаще. Марк едва заметно накреняется вперед, словно в конце концов решается подчиниться силе тяготения. У меня сбивается дыхание.

Укрывающую нас тишину вдруг нарушает резкий громкий стук. Я вздрагиваю и отшатываюсь от Марка как от пропасти, в которую едва не рухнула. Мутная вода в голове мгновенно проясняется, превращаясь в живительный родник здравого смысла. Я трезвею за секунду и сразу пытаюсь отступить к двери в номер.

Марк хватает меня за руку.

— Отпусти!

— Я… — начинает он и вдруг замолкает, остановив взгляд на моем предплечье.

Ничего не понимая, я прослеживаю траекторию его взгляда, совсем позабыв о том, что было умело спрятано за сеткой перчаток.

— Это что? — Марк озадаченно хмурится.

— Ничего. — Я предпринимаю попытку выдернуть свою ладонь из его хватки.

Без толку. Его пальцы сжимаются вокруг моего запястья с новой силой, свободная рука тянется к перчатке и тащит ткань вниз. Марк поднимает на меня встревоженный взгляд, и я без промедления отвожу свой: не хочу видеть осуждение и любопытствующее вопрошание.

— Что за… — Конечно, он не понимает намека и продолжает напирать. — Это царапины? — В его голосе нет уверенности.

Я неопределенно дергаю головой. Скорее выражаю раздражение, чем даю ответ на прозвучавший вопрос.

— Альбина?

— Тебе-то что? — Мой голос становится громче.

— Я задал тебе простой вопрос.

— А я не собираюсь отвечать на твои вопросы! — Мне все-таки удается вырвать руку из его цепких пальцев и отойти назад.

Наши взгляды встречаются. И я не могу сдержать кривой усмешки, заметив ошеломленно-обеспокоенное выражение, отражающееся на лице Марка.

— У тебя аллергия? — предполагает он, продолжая демонстрировать чудеса сообразительности.

Я не могу удержаться от саркастичного, но, увы, не лишенного горечи смешка.

— Аллергия? — вырывается у меня. — Только если на тебя!