Что тебе я сделала? (СИ)

Глава 19

Несколько часов до завершения смены я провожу, борясь с то и дело подбирающимися к горлу рыданиями. Если в кофейне нет желающих сделать заказ, то каждые пять — десять минут Вика косится в мою сторону с молчаливым беспокойством и красноречивым недоумением одновременно.

Не представляю, что она думает о сегодняшней сцене и вернувшейся после мне с опухшими от слез глазами. Душевных сил для беспокойства о чужом мнении попросту нет. Я истратила на Марка все до крупицы.

Марка, чье побелевшее от гнева лицо до сих пор стоит перед моим мысленным взором, вызывая в сердце тянущую боль. Когда я принялась по второму разу объяснять, что случилось в день аварии и какие медицинские документы могут подтвердить мои слова, он не стал слушать.

Я испытываю тошноту, едва только вспоминаю о том, с каким презрением и… омерзением он посмотрел на меня напоследок. А затем, молча повернувшись, ушел. Бежать за ним следом не было смысла.

Он мне не поверил.

И не поверит никогда.

Отмывая посуду после едва ли не оптового заказа смузи, пока за моей спиной Вика радостно приветствует новых гостей, я снова сражаюсь со слезами и пытаюсь убедить себя, что это неважно. Какой бы ни была причина аварии, для Марка, поверь он в правду, ничего не изменится.

Факт остается фактом: его маленький брат погиб под колесами моей машины, и за рулем была я. Едва ли о таком можно забыть.

Да, наверное, ненависть Марка стала бы слабее, сдержаннее. Из творца его беды я превратилась бы в трагичное обстоятельство, неодушевленную причину, вызвавшую катастрофу по случайности. Ту самую, что ненавидишь всем сердцем и мечтаешь обратить в пыль, хотя отлично понимаешь: ни ты сам, ни обстоятельство ни в чем не виноваты.

Так какая мне разница теперь? Марк уже отомстил. Наши отношения — и без того ненастоящие, — давно разрушены и восстановлению не подлежат.

Ничего не изменится. Пусть думает, что хочет.

В мыслях я твержу одно и то же уже третий час подряд, однако облегчения и тем более покоя нет. Мантры о самоценности и ответственности только за собственные суждения, а не чужие, ничуть не помогают.

Я не в силах переварить несправедливость. К себе. К Марку. К его маленькому, до сих пор остающемуся для меня безымянным, маленькому брату.

Наверное, именно внутренний дискомфорт заставляет меня забыть о гордости и тем же вечером открыть давно спустившийся вниз ленты мессенджера чат с Марком. Пару минут я смотрю в окно диалога, не различая букв и слов, а затем откладываю телефон на диван и иду за коробкой с документами.

Заложенная бабушкой привычка не выкидывать выдаваемые в клиниках бумажки впервые играет мне хорошую службу. Выписок из больницы набирается целая стопка, и я удовлетворенно киваю.

Даты, подписи, печати — вот мои доказательства. Анамнез описан подробно, везде так или иначе отмечено, что я потеряла сознание за рулем без причины. Длинная лента анализов крови еще одно тому подтверждение.

Я делаю фотографии. Методично, лист за листом, а затем открываю чат и отправляю Марку с два десятка файлов. Мои возможности оправдаться исчерпаны. Если и теперь он откажется мне верить, придется смириться.

Я жду ответа несколько часов, хотя хорошо понимаю, насколько нереально его получить. Две полупрозрачные галочки напротив ленты фотографий не окрашиваются в синий даже к полуночи.

Марк либо игнорирует мои сообщения, либо… Второй вариант кажется нереальным. Кто в двадцать первом веке выпускает телефон из рук больше, чем на час? Марк, которого я знала, всегда был на связи.

Надо бы прекратить обновлять мессенджер раз в две секунды, но остановиться мне не под силу. Снова и снова я тяну окошко вниз, чтобы еще раз испытать беспросветное разочарование. Марк не читает и статус «был в сети недавно» под именем его контакта кажется издевкой.

Сон приходит, не спрашивая согласия. Я вырубаюсь на не разложенном диване, как есть: в джинсах и футболке, позабыв про ужин и душ.

И просыпаюсь посреди ночи от зазвонившего прямо под ухом телефона.

Не позволяя сразу прочесть имя контакта, тусклая подсветка дисплея резко бьет по не успевшим отдохнуть глазам. Я болезненно щурюсь и на миг крепко зажмуриваюсь, а затем сквозь плывущие перед взглядом мутные круги разбираю надпись, заставляющую сердце испугано затрепыхаться в груди.

Марк Горин

Еще один короткий вдох или два я ошарашено, почти отупело смотрю на экран и только после, будто опомнившись, подхватываю телефон с дивана и принимаю вызов.

— Д-да? — Получается сипло, на грани слышимости.

В длящемся уже несколько секунд молчании тяжело дышит Марк. Скорее взволнованно, чем раздраженно. Каждое шуршащее колебание воздуха на той стороне линии вызывает в моем теле, еще не отошедшем от мутного, липкого сна, судорожную дрожь.

— Альбина, — произносит Марк наконец хрипло. — Я… Я хотел бы поговорить.

У меня замирает сердце и покрывается испариной кожа. Тон его голоса разительно отличается от прежнего, ставшего для меня привычным за последние пять недель, и предположить, что поспособствовало этой перемене несложно. Но страшно.

Я выдавливаю из себя ответ:

— Давай поговорим.

Правая рука, удерживающая телефон у уха, то и дело конвульсивно дергается, рискуя выпустить вверенную ей ношу. Приходится потревожить спящую у меня в ногах Бусинку и сесть ровнее. Становится легче.

Подтянув колени к груди и обхватив правую руку левой для страховки, я почти до боли вжимаю корпус телефона в ухо, словно надеюсь тем самым через телефонную линию дотянуться до Марка и влезть к нему в голову за задерживающимся ответом. Кажется, что он молчит непозволительно долго, хотя в действительности не прошло и тридцати секунд.

— Не думаю, что это телефонный разговор, — сообщает он с осторожностью.

Еще минувшим вечером я бы предположила, что ему невыносима сама мысль о встрече со мной, и потому неловкость, угадываемая в интонации его хриплого голоса, сбивает с толку. В голове сумятица и туман. Зажмурившись, я растираю ладонью лицо в попытке взбодриться.

— Ты хочешь где-то встретиться завтра?

Марк снова выдерживает паузу. Впрочем, довольно короткую.

— Я мог бы подъехать сейчас, — предлагает он. — Если скажешь адрес.

Сердце подпрыгивает к горлу, и вся сонливая заторможенность испаряется в два счета. Не зная, что сказать, я отрываю телефон от уха и впервые с пробуждения осознано смотрю на левый уголок экрана с часами.

Половина второго. Значит, проспала я совсем мало.

Следуя здравому смыслу, нужно отказаться. Днем Марк отмахнулся от моих попыток донести до него правду и его ночной звонок в очередной раз подтверждает наплевательское ко мне отношение.

И если бы утром я должна была ехать на работу… Но впереди у меня выходной и стопроцентный шанс на бессонницу.

Я взвинчена не меньше Марка и не сомкну глаз, пока не узнаю, что он думает об аварии теперь. Соблазн задать этот вопрос прямо сейчас велик. Губы непроизвольно складываются в рвущиеся наружу слова, но мне удается себя заткнуть.

Нет, Марк прав. Нам нужно говорить лицом к лицу.

— Х-хорошо, — выдыхаю я, закрыв глаза.

В груди что-то обрывается, со свистом улетая в пропасть. Внутренности дрожат, как стекла небоскреба во время землетрясения. Я чувствую себя попавшей под ураганный ветер свечкой: гибкой и потому несломленной, однако потухшей.

Во мне кипит куда больше эмоций, чем может выразить одно слово, давно ставшее лексически пустым междометием для случаев, когда ответить по-настоящему, в полной мере честно нельзя, но… Горечь сожаления и терпкий вкус слабо трепыхающейся в душе обиды остается только проглотить. Мои чувства Марку вряд ли интересны.

Стоит мне проговорить последнюю цифру в адресе, как он отрывисто сообщает:

— Приеду через двадцать минут.

В возникшей паузе я слышу только свой неровный, слишком быстрый пульс, пока в динамике не раздается короткий, но явный вздох. Мне, как наяву, представляется Марк.

Его омраченное душевным терзанием лицо. Пустой взгляд в никуда, сжатые добела губы. Устало опущенные плечи, сжатая в кулак левая рука, свободная от телефона.

Взъерошенный ежик жестких на вид и мягких на ощупь волос. Нервно расстегнутый ворот измятой трудным днем рубашки. Спущенный узел галстука. Отброшенный в сторону за ненадобностью пиджак.

С первого дня нашего знакомства меня удивляло, насколько строго Марк одевается. Идеально сидящий костюм, застегнутая на все до единой пуговицы рубашка — даже потом, за пределами ресторана, мне не довелось увидеть его другим.

В то время я смеялась и шутила, что скоро ему надоест официальный стиль, ведь если переходить в костюмах в двадцать шесть, то к сорока обязательно превратишься в поклонника рваных футболок и спортивных шорт. Лукаво улыбаясь, я обещала с Марком в таком случае обязательно развестись.

Внезапно царапнувшие кожу ступни когти потянувшейся во сне Бусинки приводят меня в чувство. Подпрыгнув на месте, я из всех сил трясу головой.

В динамике нет характерной для завершенного вызова тишины. Марк все еще здесь.

— Я жду, приезжай, — говорю я, неловко кашлянув: кто знает, сколько минут длилось мое путешествие в мысленную стратосферу?

Марк заговаривает не сразу, как будто тоже прибывал не здесь. Наконец моего слуха достигает всего одно слово:

— Спасибо.