Что тебе я сделала? (СИ)

Глава 14

Около полугода назад

На следующий день я приезжаю на работу в числе первых. На кухне только начинают принимать утреннюю поставку, на кухне изредка гремят посудой, а в зале, пока неторопливо, явно досыпая находу, слоняются официанты.

По пути я киваю сотрудникам, отвечая на их приветствия, и спустя минуту с облегчением захлопываю за собой дверь кабинета. Сегодня мне как никогда не хочется тратить время на вежливые разговоры о ерунде. Я жду вечера.

Ставшая привычной за эти три года ярость снова надежно запрятана в самые недра моей души. Именно там, обитая на темной глубине, она не мешает мыслить здраво и тем не менее движет мной, заставляет просыпаться по утрам, идти вперед, стремиться к одной единственной по-настоящему важной цели — возмездию. Ничего кроме давно не осталось. Она и только она служит мне топливом и смыслом.

В нетерпеливом ожидании я берусь за требующие внимания документы, однако наивная надежда найти в них отвлечение на несколько часов себя не оправдывает. Каждый шорох в коридоре заставляет меня поднимать голову и прислушиваться, не явились ли еще на практику студенты.

В этом занятии нет никакого практического смысла — я не собираюсь идти к ним, не имею ни малейшего желания видеть Альбину Панфилову больше положенного. Для нее в моем расписании на сегодня выделено не больше часа. Сразу после окончания рабочего дня.

Я не знаю, что именно буду делать. С чего начну разговор и каким образом выведу наше с Панфиловой общение из деловой колеи в совершенно иную плоскость.

Терять в любом случае нечего. Не выгорит этот план, придумается что-нибудь другое.

Потому мне и не терпится начать осуществление задуманного: чем раньше я пойму, есть ли у этой бредовой затеи потенциал, тем меньше ресурсов потрачу зря в случае неудачи и быстрее стану искать альтернативы.

Так работает мой заточенный бизнесом мозг. Если есть цель, есть и путь ее достижения. Всегда есть. Но не всегда очевидный.

Промучившись еще с полчаса, я наконец погружаюсь в работу. Проверяю документы, просматриваю почту и отвечаю на письма, созваниваюсь с потенциальным покупателем франшизы по видеосвязи, разговор с которым ожидаемо затягивается.

Когда на столе в очередной раз вспыхивает уведомлением о входящем экран телефона, за окном уже начинает смеркаться. Звонит дядя, и тема грядущей беседы мне хорошо известна. Вздохнув, я возвращаю пиджак на место и принимаю вызов.

— Маркуша, здравствуй! — Низкий, полный жизненной энергии голос раздается в трубке, едва корпус телефона касается моего уха.

— Привет, — отвечаю я с куда меньшим энтузиазмом.

В нашей семье, наверное, только дядя не утратил любви к жизни за последние три с лишним года. И Леха. Что ни удивительно. Яблоко от яблони, как говорится.

— Как дела в ресторане? — На мои постные интонации дядя давно не обращает внимания. — Проблем не было? — А вот и его классический первый вопрос.

Перепробовав за последние годы множество стратегий в нашем общении, он в конечном счете решил, что читать мне нравоучения о раскинувшейся впереди полной радостей жизни бесполезно. Лучше говорить о работе — это единственная тема, которую я охотно поддержу.

Что и делаю прямо сейчас:

— Конечно, все в порядке. За неделю твоего отсутствия подавился только один гость, — говорю я предельно серьезно. — А, и еще один умер. Отравился.

Дядя хрипло смеется. Но уже через секунду вспоминает о своих обязанностях старшего:

— Нельзя так шутить, Маркуша. Твоя мама… — Он осекается, не в силах добавить ставшее привычным за двадцать с лишним лет окончание «не одобрит».

Когда-то его воспитательные замечания в мой адрес неукоснительно сопровождались этой присказкой, но с тех изменилось слишком многое. Фраза утратила свою актуальность.

В разговоре повисает неловкая, неудобная пауза. Так случается каждый раз, когда тема работы случайно или намеренно — по инициативе дяди, конечно, — сменяется темой семьи.

— Как она? — решается он наконец, и я морщусь.

Тру свободной рукой лоб и отступаю к темному окну. Я ненавижу этот вопрос.

— Без изменений. Снова в ПНД, ты же знаешь. Потом ее выпишут — и она месяц посидит, а точнее полежит, дома. И обратно в ПНД. Все как всегда.

— Прости, — произносит дядя со вздохом. — Не знаю даже, с чего я до сих пор рассчитываю на другой ответ.

— Надеешься. — Я невесело хмыкаю.

Дядя снова вздыхает. Молчит несколько секунд, явно раздумывая, как бы задать следующий не менее неприятный вопрос.

— Значит на кладбище вчетвером поедем? — интересуется он в конце концов. — У Толика годовщина…

Вчетвером — это я, Леха, дядя и его жена. С мамой нас было бы пятеро. С моим отцом — шестеро. Но отец, как и Миша, лежит на кладбище. Уже почти два года.

— Да, — отвечаю я глухо. — Не надо матери туда. Сам знаешь.

Дальше диалог ожидаемо не клеится. Я мог бы рассказать о появлении убийцы Миши в нашем ресторане, но молчу. Дяде не стоит знать.

Если я ничего не скажу, он вряд ли выяснит, кто именно проходит у нас практику. И мне это на руку.

«Держи друзей близко, а врагов еще ближе». Таков мой план. И вмешательство извне совсем ни к чему.

Попрощавшись с дядей, я проверяю время и чертыхаюсь. Подхватываю пиджак и вылетаю из кабинета.

Разумеется, практиканты уже ушли по домам. Офисный рабочий день окончен.

Черт.

С минуту я раздумываю, не вернуться ли к работе, но все-таки признаю: сосредоточиться уже не получится. Мне нужно отвлечься.

Я сажусь в машину и стучу пальцами по рулю, перебирая варианты. Ехать в пустую квартиру нет никакого желания. Решение возникает само собой.

В пяти минутах пути от нашего ресторана — главная барная улица столицы. И мой любимый «Молот» — бар хорошего дядиного партнера Сергея Акулова.

Туда я и отправляюсь.

Парковаться, конечно, приходится за тридевять земель от пункта назначения, и я сто раз проклинаю себя за лень, пока кружу по узким переулкам в поиске места. Надо было пешком — быстрее добрался бы.

Свободный клочок пространства обнаруживается спустя тысячу лет муторных поисков. Оставив машину, я натягиваю на себя пальто, после чего еще пятнадцать минут то поднимаюсь в горку, но спускаюсь по скользкой от влаги брусчатке. Морозный воздух остужает дух и тело, кипящая вокруг столичная жизнь успокаивает своей неизменностью.

Улицы, несмотря на холодную погоду, полны людей: неспешно прогуливающиеся по тротуарам пары и тройки с одноразовыми стаканами в руках, кучкующиеся у дверей ресторанов и баров с сигаретами и без большие компании, несущиеся мимо на велосипедах курьеры с яркими коробами за спиной. Для полного изображения местного мироустройства не достает только столиков снаружи и их вечных завсегдатаев — это развлечение для теплых месяцев.

Про себя я с усмешкой думаю, что этой столичной рутине не помешают ни война, ни глобальное потепление, ни зомби-апокалипсис. За возможность пожрать красиво и пафосно люди готовы на страшные компромиссы.

Неоновая вывеска «Молот» попадается мне на глаза, когда тонкое «выпендрежное» (по свидетельству дяди) пальто перестает даже имитировать способность к удержанию тепла. Ускорив шаг, я растираю заледеневшие ладони и наконец дергаю на себя тяжелую дверь.

В лицо ударяет теплом забитого до предела бара и галдежом полупьяной и оттого особенно громкой толпы. Льющуюся из колонок музыку в зале почти не слышно. Я довольно улыбаюсь.

Мне нужно забыться. Чем громче голоса и музыка вокруг — тем лучше. Я не хочу слышать хор собственных мыслей. Не хочу ничего помнить.

Протиснувшись сквозь собирающихся на улицу посетителей, я останавливаюсь у стойки. Антон, один из лучших местных барменов, замечет меня сразу и приветственно кивает. Я отвечаю тем же и без дальнейших любезностей перехожу к делу: прошу бутылку виски и стакан.

Антон с любопытством приподнимает правую бровь, но не задает лишних вопросов. Спустя минуту заказ оказывается у меня в руках.

Вытянув голову, я озираюсь в поиске свободного стола. Напиваться в разговорной близости от знакомого бармена — всегда плохая идея. Сам не заметишь, как начнешь болтать.

На периферии зрения будто мелькает рыжий всполох, и я с силой трясу головой. Нет, цель моего визита лежит в обратном.

Пустой, еще не убранный стол обнаруживается в идеально темном и малолюдном уголке бара. Рухнув в мягкое кресло, я срываю с бутылки крышку и наполняю бокал. Не на два или три пальца. Доверху. И пью, не смакуя, залпом.

Повторяю.

И повторяю.

…И повторяю до тех пор, пока картинка перед глазами не становится туманной и будто смазанной.

В сознании штиль. Ни одной резвой мысли, способной пробиться сквозь созданную алкоголем завесу глухоты к действительности.

Ни одной эмоции. Только пустота.

Я не знаю, сколько времени провожу наедине с бутылкой. Однако напиваться, вперившись в столешницу, больше не хочется.

Мой расфокусированный взгляд принимается скучающе путешествовать по залу. Мозг с ленивой доброжелательностью подсказывает, что здесь запросто получится обзавестись женской компанией на ночь, но предложение не вызывает энтузиазма ни у моего тела, ни у разума.

А спустя секунду прежние размышления и вовсе теряют любой шанс на жизнь. Перед глазами снова мелькает рыжий всполох, и я вдруг замечаю Альбину Панфилову в противоположном конце зала.

Явно с трудом держась на ногах, она пьяно качается из стороны в сторону как надувная кукла у рекламного стенда. Над ней нависают два бугая, и даже минутного наблюдения достаточно, чтобы все понять об их мотивах. И увидеть, что Панфиловой даже в ее нынешнем состоянии нестояния эти двое неприятны.

Она безуспешно пытается увеличить дистанцию. Прячет от их загребущих лап руки. Уклоняется от постоянно пытающихся встать поближе фигур.

Шестеренки в моей голове запускаются мгновенно, словно во мне уже нет ни капли виски. Вот он — мой шанс.

Если бы я верил в чудеса, то счел бы сложившиеся обстоятельства божественным провидением или судьбой. Но будучи бизнесменом, я вижу другое: верный способ достижения поставленной ранее цели.

Панфилова угодила в ловушку без моего участия. Тем хуже для нее и лучше для меня.

Встав из-за стола, я встряхиваю головой в безуспешной попытке по-настоящему протрезветь. По уставшему телу желанным ядом курсирует алкоголь, разогревая и расслабляя. Наиболее вымотанной работой части меня хочется забить на ситуацию и отправиться домой спать. Пьяная импровизация вполне способна испортить уже имеющийся план, но вопреки здравому смыслу я решаю действовать здесь и сейчас.

После опустошенной наполовину бутылки вискаря сознание удивительно ясное, но вместе с тем — отличающееся от своей безалкогольной версии. Расставленные разумом границы, удерживающие эмоции в узде, сейчас спят крепким сном. Не лучшее время для встречи с Панфиловой, но другого подобного шанса не будет.

Неспешно я пробираюсь через толпу, ни разу не выпустив рыжую копну из виду. Внутри уже поднимает голову гнев, будто разбуженный посреди спячки медведь. Сначала медленно, а затем все быстрее он возвращает себе контроль над разумом. У нас с ним одна цель.

Когда я внезапно возникаю рядом с Панфиловой, два докучающих ей качка не сразу понимают, что мое присутствие здесь неслучайно. Она же замечает меня мгновенно: глаза и рот удивленно округляются, а плечи опускаются вниз с выдохом облегчения.

Забавно. И крайне кстати. Пусть и правда считает меня рыцарем в сияющих доспехах.

Я больше не церемонюсь. Прохожу мимо оборзевших придурков, грубо задев одного их них плечом, и разворачиваюсь к Панфиловой спиной, закрывая ее на случай драки.

— Какого хера вы к ней пристали? — В моих словах вызов и агрессивное приглашение: в нынешнем состоянии я и правда не прочь подраться вне зависимости от повода.

Разводилы на секс в лице двух перекаченных сопляков не вызывают у меня ничего кроме презрения и желания дать каждому в морду. Это абсурд и клиника: я ненавижу Панфилову всей душой и тем не менее даже в этой ненависти не могу отринуть базовые принципы.

Нельзя трахать пьяных женщин, не способных отвечать за собственные решения.

Нельзя тащить женщин в постель силой.

Два простых, ясных как день правила.

— Сорян, мужик. — Тот, что повыше, примирительно поднимает руки и даже отступает на шаг, слегка покачиваясь из стороны в сторону.

В открытый конфликт со мной никто из них ожидаемо вступать не рискует. Они явно не старше Панфиловой. Может, даже ее сокурсники. Типичные сопляки, нахлеставшиеся дешевой водки у ближайшего супермаркета за углом, они боятся любого взрослого с положительным балансом на банковской карте и способного без слез посетить МФЦ.

— Йеп, — добавляет второй, — мы, это, не знали, что эт твоя тян… — Мой переменившийся взгляд заставляет его прикусить язык. — Короче… Не претендуем.

Я молча перевожу взгляд с них на барные двери. Намек более чем понятен. Уже через несколько секунд обоих качков поглощает местная шумная толпа. Она же отрезает меня и Панфилову от всего зала.

Медленно, борясь с собой, я оборачиваюсь и встречаюсь с блеском пьяных и полных восторга зеленых глаз.

— Спасибо, — выдыхает Панфилова восхищенно. — Это… Вау. — Стыдливый, полупьяный смешок. Раскрасневшиеся от алкоголя и неловких эмоций щеки. — Я имела в виду, что никто никогда не делал для меня ничего подобного. Спасибо. Я уже не знала, как от этих придурков избавиться. Вы меня спасли, Марк… Анатольевич.

Мои брови невольно едут вверх. Вот как… Мое имя она запомнила без труда. Но не Мишино.

В последний миг мне удается превратить рвущийся наружу злобный оскал в приветливую улыбку. Я делаю шаг вперед и позволяю себе взглянуть на Панфилову якобы с мужским интересом.

Пора играть свою роль.

— Альбина, верно? — произношу я, смотря прямо в просиявшие радостью зеленые глаза.