Что тебе я сделала? (СИ)

Глава 11

Около полугода назад

Сегодня во внутренних помещениях ресторана царит раздражающая суета, какая бывает, когда автоматизированный и доведенный до совершенства рабочий процесс нарушают инородные элементы. По коридорам постоянно кто-то ходит взад-вперед без всякой практической цели, хлопают двери и раздаются многочисленные голоса.

Скосив взгляд в угол монитора, я проверяю дату. Разумеется. Настал черед для новой дядиной затеи: с этого года мы принимаем студентов выпускного курса на практику. Три или четыре недели хаоса взамен на малопонятные бонусы от мэрии столицы.

Я высказывался против, но, увы, пока не имел решающего голоса. Ресторан принадлежал дяде и само мое пребывание здесь в роли полноценного партнера являлось еще одним ярким примером его щедрости и открытости к экспериментам.

Его сын — мой двоюродный брат и лучший друг Леха — предпочел юридическую карьеру. Ресторанный бизнес не представлял для него ни малейшего интереса, и, сколько бы дядя ни пытался вовлечь его в процесс и превратить дело своей жизни в семейный подряд, Леха оставался непреклонен и едва ли посещал рестораны даже в качестве гостя.

В конце концов дядин ищущий взор обратился в мою сторону. Он мог нанять человека со стороны, но предпочел вырастить профессионала из меня, за что я был премного благодарен и был готов работать на благо сети сутки на пролет.

Я рано усвоил главный жизненный урок: в этой стране без денег ты никто и никогда не сумеешь ни защитить своих близких, ни добиться хотя бы иллюзорной справедливости. Путь к вершине обещал быть долгим, но едва ли что-то могло мне помешать. Я карабкался наверх, не оглядываясь назад.

Сеть созданных дядей ресторанов разрасталась по всей стране и приносила куда более внушительные доходы, чем еще несколько лет назад. Я мотался из региона в регион, контролируя открытие новых заведений как по по франшизе, так и под крылом набирающего обороты холдинга, и встречался с потенциальными партнерами почти безостановочно.

Вся моя жизнь крутилась вокруг работы, что было мне только на руку: меньше времени на размышления и воспоминания. Не забывая о конечной цели своего пути, я старался как можно реже оглядываться в прошлое, иначе ощущение собственного бессилия грозило свети меня с ума.

Всему свое время — такова была моя мантра. Месть — блюдо, которое подается холодным, и однажды… Однажды убийца Миши за все поплатится. Как уже поплатился ее отец.

Наверное, именно новость о севшем Панфилове-старшем удержала меня от по-настоящему страшных вещей. Уголовное дело против него, конечно, было недостаточным наказанием, но даже оно сняло с моих плеч часть груза. Зная, что эта мразь больше не радуется жизни в своем золотом мирке, а греет нары где-то в провинции, я мог дышать чуть свободнее.

К тому же падение Панфилова означало еще кое-что, куда более важное, чем его гипотетические страдания на зоне: Альбина Панфилова больше не относилась к высшей касте. А значит, и свое наказание она получит куда быстрее.

Выходя их кабинета в день появления в ресторане студентов-практикантов, я еще не знал, какой будет моя месть. Возможные варианты вспыхивали в сознании один за другим, но ничего действительно выполнимого в голову не приходило.

Что такого я мог сделать, чем мог отплатить зарвавшейся мажорке, у которой было все?

Что вообще можно предпринять против дряни, что села за руль в пьяном состоянии и сбила насмерть твоего маленького брата у тебя на глазах?

Существует ли месть, способная принести в мою душу покой?

У меня не было ответов на эти вопросы. Да и у кого бы они были?

Если бы правосудие здесь работало для всех одинаково… Если бы зарвавшиеся богатенькие наследницы отправлялись в тюрьму ровно так же, как и обычные пьяные водятлы, ненависть и отчаяние не сжирали бы меня с потрохами.

Наверное, восторжествуй хотя бы подобие справедливости, я бы сумел отпустить прошлое. Ведь живут же люди, внезапно потерявшие близких, дальше — полноценно, радуясь, влюбляясь и строя новую реальность. Не зацикливаясь на одном единственном дне, где трагедия разрушила все раз и навсегда.

Но как смириться, когда твой пятилетний брат в могиле, а его убийца разгуливает на свободе как ни в чем ни бывало? Какой надо быть мразью, чтобы об этом забыть и спокойно спать по ночам?

Я забыть не мог.

Ни тот день, когда мы с Мишей направлялись от его садика домой: если позволяло учебное расписание, я забирал его по пути из универа. Ни вылетевший словно из ниоткуда белый джип — сверкающий чистотой несмотря на таявший всюду серый городской снег. Ни сокрушающий звук удара — мне до сих пор мерещился в нем хруст ломающихся костей.

Восемнадцатилетняя, получившая водительские права месяц назад Альбина Панфилова неслась в своей новенькой тачке на бешеной скорости в спальном районе и даже не затормозила на пешеходном переходе. Том самом, где стоял знак «Дети».

Мы с Мишей едва отдалились от садика на пять метров. На светофоре горел зеленый свет для пешеходов. Ни с одной, ни с другой стороны дороги не было машин.

Миша, подпрыгивая от восторга, пересказывал мне выученный к новогоднему утреннику стишок и с удовольствием размахивал своим любимым рюкзаком в форме динозавра. Я плелся следом, временами поддерживая его за капюшон, и отвлекся только на миг: в мессенджере мать спрашивала, как скоро мы будем дома.

Секунду спустя по дороге на запредельной скорости пронесся белый джип. Я не успел отреагировать. Может быть, даже не имел шанса. Не знаю.

Я помню сверкнувшие на блестящей поверхности машины огни уличных фонарей. Свой задушенный крик.

Помню переломанную детскую фигуру в ярко-зеленом зимнем комбинезоне с оказавшимися бесполезными светоотражателями. Бурую, смешавшуюся с грязным снегом кровь.

Помню рыжую копну волос. Джип остановился, врезавшись в автобусную остановку рядом, и, лежа в холодной слякоти и не имея сил подняться, я смотрел в окно на водительской двери и видел только эту чертову рыжину. Оттенок, который Альбина не сменила и через несколько лет.

Эту же копну я увидел в день начала студенческой практики в нашем ресторане. Альбина Панфилова была здесь, в кабинете бухгалтерии и, не замечая моего появления, о чем-то болтала с другими студентами. Улыбаясь и смеясь.

На несколько секунд ослепляющая, ударившая под дых мощным электрическим разрядом ненависть затмевает собой все вокруг: привычный шум работающего ресторана, гул разговоров в кабинете, шорох перекладываемых на столе бумаг и возню толпящихся там же студентов.

Вместе с ненавистью, едва мысли становятся яснее, приходят и другие чувства, описать которые мне не под силу. Отвращение и бессилие, непонимание и… непривычка.

Да, вероятно, именно так называется этот тошнотворный дискомфорт, возникший в ее присутствии. Я до сих пор не привык кого-то ненавидеть до выжигающей душу в пепел силы. Тем более — женщину. Девчонку даже.

Альбина Панфилова немногим младше меня: года на четыре, не больше. Раз явилась на практику, значит, учится на последнем курсе: как учился и я в год Мишиной смерти.

Я смотрю на нее, застыв в дверях и сжимая кулаки, еще никем не замеченный, и ни хрена не понимаю. Это издевка, наглость или просто идиотская глупость? Как ей духу хватило заявиться в этот ресторан?

С мысленной усмешкой я одергиваю себя: наверняка она всего лишь пришла на все готовенькое, как типичная мажорка, и даже не потрудилась изучить состав руководства. О практике переживают только те, кому папа не купит диплом.

Ничего, обещаю я сам себе, сейчас эта беззаботная улыбка сползет с ее лица. Вряд ли она узнает меня с первого взгляда, но фамилия у нас с Мишей одна.

Я представлюсь, глядя ей прямо в глаза, как должно было случиться еще три с половиной года назад. Если бы правосудие существовало.

Очень вовремя мое присутствие обнаруживает наш главбух Надежда. Оторвавшись от документов (незавидная участь — придумать бесполезным в работе студентам хоть какое-то занятие на следующие недели, — свалилась именно на нее) и вскинув голову, она натыкается на мой ожидающий взгляд.

— Марк Анатольевич!

— Надежда Викторовна. — Не без труда я заставляю сжатые до предела челюсти расслабиться и выдавливаю подобие приветственной улыбки, а затем с самым непринужденным видом, запрещая себе смотреть в сторону рыжего всполоха, указываю кивком головы на студентов: — Прибыли наши временные новобранцы?

— Они самые. — Надежда удрученно хмыкает. Без сомнения она предпочла бы заняться своей непосредственной работой, а не игрой в няньку. Увы, за дядины задумки всегда страдает кто угодно, но не он. Удовлетворившись извинительным выражением моего лица, Надежда вновь возвращает внимание к студентам: — Дорогие практиканты, познакомьтесь. Один из владельцев нашего ресторана.

Я выступаю вперед, прежде чем она назовет мое имя, и останавливаю взгляд прямо на обернувшейся в мою сторону Альбине. У нее ярко-зеленые, доверчивые глаза — и в них будто нет ни капли узнавания. Только… интерес?

— Марк Горин, — говорю я отрывисто и жестко, чем, кажется, вызываю в студентах недоумение: им неоткуда знать, что все мои эмоции сосредоточенны исключительно на одной представительнице их малочисленной группы. — Заместитель гендира холдинга, в котором вам предстоит пройти производственную практику. Добро пожаловать. — С первого слова я внимательно слежу за реакциями Альбины, ищу любое изменение в мимике или в выражении глаз, но их нет.

Интерес в ее взгляде не исчез. А узнавания не возникло. Моя — Мишина! — фамилия для нее оказывается пустым звуком.

Ноль реакций: ни взлета бровей в изумлении, ни ужаса в глазах. Ни-че-го.

Гибель моего маленького брата по ее вине никак на Альбину Панфилову не повлияла.