Что тебе я сделала? (СИ)

Глава 21

Захлебнувшееся кровью сердце будто зависает над пропастью, не смея пошевелиться, и я немею вместе с ним, оглушенная. Не чувствую ни прикосновений, ни пронесшегося по венам пламени. Но лишь первые пару секунд. Затем ощущения обрушиваются на меня лавиной — внезапной, сокрушительной и смертельной.

Теплые и сухие, шероховатые на ощупь мужские губы прижимаются к моим с непривычной силой, уколов собой нежную, сверхчувствительную кожу. Они давят, и требуют, требуют, требуют.

Не сомневаются и не спрашивают. Не оставляют права выбора.

Я закрываю глаза, позволяя ударной волне унести меня за собой в неизвестность.

Горячие крепкие руки, обхватившие мои плечи, соскальзывают к запястьям. Мгновение спустя кожу ладоней опаляет тепло напряженной мужской груди. Меня прошибает током.

Тело дрожит, как в лихорадке, а в голове пугающе пусто. Я вся — ощущения и чувства, разум словно исчез.

Марк ведет губами по моим губам, едва-едва к ним прикасаясь, и этот простейший, почти невинный контакт заставляет меня ахнуть и раскрыть рот. И пропасть.

Один вдох спустя я попадаю в ураган. Марк вжимает меня в себя, и целует. Агрессивно, развязно, жадно. Как никто и никогда.

Я заваливаюсь вперед, вцепившись в ткань мятой рубашки, как в последний оплот, как в единственную преграду на пути к безумию. Голова идет кругом, легкие жжет от нехватки кислорода, и мне безумно, невыносимо хорошо.

Настолько, что я хочу остановиться немедленно — только бы не ощущать так много и так остро, — и не могу, потому что жажда большего, неизведанного и невозможно приятного тащит меня за собой в бездну, лишая воли и связи с реальностью.

Я будто одновременно утопаю в теплом, обволакивающем меду посреди пышущего летом и свежестью цветочного луга и горю на адском костре, давясь застревающим в горле и легких пеплом. Мне сладко и горько, хорошо и больно. Словно в одно ухо льются долгожданные признания в любви, а в другое — гневное «ненавижу».

От боли ноют губы, и сердце, но я не останавливаюсь — лишь сильнее тяну на себя Марка, и позволяю углубить давно ставший безумным поцелуй. Кончики моих пальцев гладят голую кожу в вырезе рубашки, язык касается его языка, повторяя, обводит контур умелого рта и толкается внутрь, смело и развязно. Как я никогда не рискнула бы прежде.

Но в эти секунды я будто и не я вовсе. Я не помню, что нужно переживать и бояться, контролировать каждый вдох и каждую реакцию, просчитывать наперед, что подумает обо мне партнер… Я не помню ровным счетом ничего.

Все мое существо стремится к Марку, к его отравляющим душу поцелуям и прикосновениям, гонится за тем, что может дать только он. Здесь и сейчас.

Одна его рука путается в моих волосах, чуть тянет корни — и я содрогаюсь от прошедшей внутри конвульсии, вспышкой оседающей внизу живота. Другая — едет по шее к груди, оглаживает полушарие и сжимает: сперва слабо, а затем уверенно, с легко угадываемым желанием. Я стону прямо в его губы и тут же чувствую зарождающуюся в его теле дрожь, отчего все ощущения мгновенно обостряются. Последние сдерживающие границы стираются безвозвратно.

Я не помню прошлого и не знаю будущего. Нет даже настоящего.

Везде только Марк. Его ласкающие, жадные прикосновения. Опьяняющий любимый запах. Разгоряченное, желанное тело и мечущаяся душа.

Его скользящие по моей шее мучительной пыткой удовольствием губы, что спустя несколько секунд замирают прямо у скрытой лишь тканью футболки груди и медлят. Достаточно, чтобы зародить во мне желание умолять и чтобы не дать возможности опомниться.

Когда горячий и влажный мужской рот по очереди втягивает сначала один, а затем другой напряженной сосок, я не удерживаю громкого стона, больше похожего на вскрик. И, кажется, оттого мы обо окончательно теряем связь с реальностью.

Выпрямившись, Марк возвращается к моим губам и целует. Дико, безудержно, пошло. До взрывающихся под веками звезд и полнейшего беспамятства.

Я отвечаю, как могу: с ничуть не меньшими желанием и силой, но далеко не столь умело. Еще недавно только этой мелочи хватило бы, чтобы заставить меня стушеваться и перегореть. Но сегодня все иначе.

Я не боюсь сделать что-то неправильно или продемонстрировать собственную очевидную любому неопытность. Напротив, каждый мой промах как будто добавляет остроты, вынуждая переходить за грань, к которой раньше и приблизиться было страшно. Потому что слишком…

Просто… слишком.

О таких поцелуях не пишут в любовных романах и в кино подобных не показывают тоже (даже в любимых мной «Бриджертонах»). И уж точно ничего подобного нельзя увидеть и в самом непотребном порно. Потому что катализатор здесь не тело, а сердце.

Каждое касание — чересчур.

Они откровенные.

Развязные.

Неэстетичные.

Грязные.

И абсолютно умопомрачительные.

Голова идет кругом. Истерзанные губы болят, а не привыкшие к нагрузке скулы ноют. Легкие горят огнем, и полыхающий в груди жар волнами расходится по всему телу. Одежда душит и натирает, лишая доступа к большему. Необходимой до смерти близости.

Кажется, впервые мы с Марком понимаем друг друга без слов. Секунда — и он резко протаскивает меня к стене — то ли еще в гостиной, то ли уже в коридоре, — рывком, не позволяя опомниться, подхватывает края моей футболки и стягивает ее одним движением. Его мгновенно приклеившийся к груди взгляд пробирает до мурашек и спазмов внизу живота.

На мне нет бюстгальтера (какая сумасшедшая вообще способна в нем уснуть?), еще увлажненные слюной Марка соски болезненно напряжены, и, оттого, что он до сих пор их не коснулся, хочется стонать от отчаяния и рвать на себе волосы.

Я хочу…

Господи, я хочу столь много и так нестерпимо, что ожидание похоже на исключительно жестокую пытку.

Наши глаза встречаются, но лишь на долю секунды (дольше — опасно: мы вспомним, а значит опомнимся), и вдох застревает у меня посреди горла. Черные зрачки, окольцованные тонкой синей каймой, кажутся всепоглощающей бездной. Той самой, в которую смотреть нельзя.

Марк снова бросает плотоядный взгляд на мою грудь. Пробегается по распахнутым губам кончиком языка, оставляя на них поблескивающую в тусклом свете ламп слюну, и задумчиво прищуривается. У меня подгибаются колени.

Предвкушение его губ на моей коже оказывается едва ли не ярче реальности. Я чувствую фантомы горячих поцелуев прежде, чем Марк успевает наклониться ниже и, обхватив каждое полушарие ладонью, уверенно их сжать.

Так, будто сейчас далеко не первый наш секс. Так, будто он имеет право.

Подушечки больших пальцев проходятся по вершинкам отвердевших сосков грубой лаской. Оглаживают, ритмично и с оттяжкой. Надавливают. Поддевают легким ударом снизу, отчего я вдруг резко теряю баланс и приглушенно всхлипываю. И сама прижимаюсь к Марку сильнее.

Выгибаюсь дугой, гулко впечатываясь в стену затылком. Подставляюсь под руки и губы, что-то неразборчиво то ли шепчу, то ли только стону.

На моих ключицах и груди нет оставленного без внимания места. Мокрые следы, едва заметные в момент свершения, но зато хорошо ощутимые воспалением после укусы. Когда Марк чуть сжимает зубами кожу у ребер, я хватаюсь за его короткие волосы. Сильно и требовательно.

Он шипит. А я рада причинить ему хотя бы самую незначительную боль. Почему — не помню, но желаний ставится лишь больше с каждой новой секундой.

Я смелею. Давлю Марку на затылок: безотчетно, без понимания, что случится дальше, — просто хочу вынудить его встать передо мной на колени.

И он подчиняется.

Прижавшись полураскрытыми губами к моей коже, он неторопливо спускается вниз, прочерчивая мокрый след кончиком языка — от ложбинки по линии живота к пупку. А затем… ниже.

Он расстегивает пуговицу на моих джинсах, молнию — не потянув за язычок, а нажимая полусогнутым пальцем, заодно надавливая на еще скрытый бельем лобок. Меня ведет. Ничего более эротичного в моей жизни еще не было.

И, наверное, не будет. Поэтому я готова взять все, что Марк способен мне дать. Но лишь этой ночью.

Я послушно переступаю через спущенные к щиколоткам джинсы, пока мужские ладони с наглым довольством скользят по моим ногам, то и дело цепляя кружево трусиков. Пока и те не слетают вниз.

Поймав мой взгляд своим — наглухо черным и одурманенным, Марк прижимается губами к внутренней стороне моего левого бедра. Невыносимо близко и столь же невыносимо далеко.

И делает глубокий, порочно сладостный вдох. А затем, подхватив мою ногу под колено, закидывает себе на плечо.

Ахнув, я едва не падаю от неожиданности и пробившего меня на сквозь возбуждения неведомой прежде силы.

Это пошло. Это завораживающе прекрасно.

Немыслимо.

Это последнее, о чем я успеваю подумать, прежде чем горячий рот накрывает мои половые губы, а чувствительную сверх меры кожу бедер оцарапывает колючая щетина.

Собрав выступившую влагу языком, Марк принимается посасывать клитор. Из меня вылетает громкий протяжный стон. Новый, неизведанный ранее вид удовольствия проносится по моему телу толчком — от центра между ног к каждому нервному окончанию без исключения.

В глазах меркнет, словно ласка Марка сносит последние предохранители в голове, контроль над собой оказывается полностью утрачен. Меня несет на волнах неги и безумия в неизвестность. Может быть, впереди безопасная гавань, а может — горный водопад, ледяной и смертельный.

Дернувшись и пошатнувшись, я в панике взмахиваю рукой в поиске опоры. Пытаюсь держаться за стену позади, но безуспешно. Я успеваю испугаться, что сейчас упаду и эта невыносимая, тягуче сладкая ласка закончится, не успев начаться.

Нет, только не сейчас, пожалуйста… Я…

На мои бедра вдруг ложатся горячие ладони и надежно фиксируют, не позволяя сдвинуться с места. Держат крепко: настолько, что спустя несколько часов на бледной коже наверняка останутся синяки, но сейчас последствия совершенно неважны. И сила, угадываемая в этом простом движении мужских рук, только отчаяннее возбуждает.

Я судорожно выдыхаю. Облизываю пересохшие губы и, снова глухо ударив затылок о стену, приоткрываю потяжелевшие глаза. В мареве желания и ночном полумраке зрение возвращается не сразу, но вскоре я ловлю на себе ответный взгляд, и содрогаюсь от очередного афтершока.

На мгновение Марк отклоняется и делает жадный глубокий вдох. А я, кажется, обретаю еще одно эротическое воспоминание: дикие, пьяные от желания глаза, блестящие от моей смазки щетина и рот, проступивший на шее кадык и часто вздымающая грудь, столь некстати скрытая под рубашкой.

— С-сними… — хриплю я, не отдавая себе в том отчета.

К счастью, Марк по направлению моего взгляда понимает, что именно от него требуется. Секунда — и измятая рубашка летит в сторону.

Я видела его обнаженный торс и прежде, но именно сейчас меня пробирает, как никогда. Во рту скапливается слюна, кончики пальцев колет от потребности коснуться, а пульсация внизу живота и между ног становится еще более ощутимой.

До этой ночи я не испытывала желания подобной остроты, и, как ему противостоять, не знаю. У меня нет ни воли, ни благоразумия. Остановиться просто нельзя.

Руки сами тянутся к Марку. Я хочу дотронуться до него как можно скорее, почувствовать его кожу своей, вызвать в нем те же ощущения, что он рождает во мне. Я хочу стать его мучением и его наслаждением в равной степени.

Он до сих пор стоит на коленях, потому коснуться выходит лишь коротких волос и колючей щеки. Я чувствую проступившую у висков и на лбу испарину, вижу, как еще ярче вспыхивает пламя в беспросветно темных сейчас глазах.

Марк льнет к моей ладони и торопливо облизывает губы. Наше дыхание, не успев замедлиться, разгоняется вновь. Я сглатываю.

Подобно подкрадывающемуся к добыче хищнику, Марк начинает подниматься. Грациозно, медленно и уверенно, не скрывая наполненного обещанием взгляда.

Моя ладонь скользит вслед за его выпрямляющимся телом: по царапающей щетиной щеке к мощной, пылающей жаром шее, выпирающим ключицам, упругой, вздымающейся от возбужденного дыхания груди и, наконец, напряженному рельефному животу. Подрагивающие то ли от нетерпения, то ли от волнения пальцы замирают у линии пояса.

Заметив мою нерешительность, Марк вдруг подталкивает меня вперед, заставляя прогнуться в пояснице. Наши бедра впечатываются друг в друга, сквозь ткань его брюк — единственную преграду между ним и моей обнаженной кожей, — я чувствую твердость и тепло.

Дыхание тут же срывается. Ладони холодеют, низ живота сводит жаждущей болью.

Решившись, я вытаскиваю из петли пуговицу на поясе, неловко, в очевидной спешке расстегиваю молнию, задевая — вполне намеренно, — проступающий под ширинкой бугор, и Марк шипит сквозь стиснутые зубы.

Лежащие на моих бедрах ладони сжимаются крепче и приходят в движение, как только я помогаю брюкам опасть на пол. Звук их приземления — глухой, почти выдуманный, — бьет по вискам.

Дрожь в теле становится физически заметной. Наверняка Марк прекрасно чувствует, как раз в две доли секунды меня подкидывает к нему еще ближе. Его член упирается в мое бедро через тонкую ткань боксеров, и интимность нашей позы ошарашивает все мои органы чувств.

Страх и нетерпение — сумасшедший коктейль, требующий немедленного действия, но мы оба почему-то замираем в нерешительности. Реальность колеблется — ни туда ни сюда, — и между мной и Марком в этом безвременье снова что-то кардинально меняется.

Характер наших прикосновений становится иным. Мы больше не торопимся — напротив, как будто стараемся замедлить возобновившийся ход часов. Больше нет порывистости и дикости, каждый жест плавен и вдумчив.

Марк наклоняется ко мне и целует. Совсем не так, как целовал сегодня. Абсолютно противоположно тому, как целовал все месяцы до, когда я верила, что любима.

Он больше не сминает мои губы и не терзает их словно в наказание. Его поцелуй — ласка в ее истинном значении, бессловесное признание (пусть и истинное лишь в эту самую секунду) и наслаждение — мной и для меня.

Я отвечаю, приподнявшись на носочках и цепляясь за его плечи для равновесия. Ноги совершенно не держат, но быть как можно ближе к нему — жизненная необходимость. Словно любой лишний сантиметр пространства между нашими телами сулит забвение и гибель.

Я хочу влиться в него, соединиться кожа к коже, обратиться в одно. Я хочу его в себе. Быть с ним. Быть им.

Когда Марк, стащив боксеры вниз, вводит в меня член, мы не отводим друг от друга широко раскрытых глаз. Я замираю, не смея дышать.

Размазав влагу по входу, он медленно толкается внутрь и выскальзывает обратно. Я сипло стону.

Все повторяется. Снова и снова. До тех пор, пока меня не начинает трясти, как в лихорадке.

У Марка не менее сумасшедший вид. Пот бежит по его лицу ручейками, губы сжаты до такой степени, что на скулах играют желваки, взгляд не просто дикий — обезумевший.

Я не понимаю, зачем он мучает нас обоих. Зачем эта пытка кратчайшим удовольствием, что копится, и копится, и копится, но никогда не оказывается достаточным.

Все мое тело напряжено до предела. Я будто никак не прыгну с обрыва, а лишь, разбежавшись, зачем-то торможу у самого края и зависаю над пропастью. И так без конца.

Не выдержав, я сама толкаю бедра вперед и обхватываю Марка ногой, вжимаю его в себя, вынуждая войти до упора.

— Блять… — Жар его дыхания опаляет мою шею, горячие губы утыкаются в излом у плеча, пробивая тело еще одним уколом удовольствия.

Я стону и суетливо дергаюсь. Отмерев, Марк начинает двигаться. Резко и быстро, набирая дикий темп. Я снова теряю ориентиры в пространстве.

— Марк… Еще…

Он вбивается в меня сильнее. Закрыв глаза, я могу только прижиматься к нему изо всех сил, ощущать, как он двигается во мне, слушать, как наши тела пошло ударяются друг о друга.

Поцелуи смазываются. Я впиваюсь в плечи Марка кончиками ногтей, одновременно пытаясь и удержаться на ногах и притянуть его тело еще ближе к своему.

Жар окутывает нас с головы до ног, воздух вокруг тяжелый и влажный настолько, что проникает в легкие с трудом. В ушах стоит гул, через который почти не проникают внешние звуки.

С глухим стоном Марк ускоряется. Кажется, я вскрикиваю.

Ощущения становится невыносимыми. Я то мечусь в пределах того ничтожного пространства, что еще существует между стеной и Марком, то застываю, сжавшись и в очередной почти взлетев к пику, пока наконец выкручивающая жилы мука не оборачивается самым сильным оргазмом в моей жизни.

Глухой стон Марка проносится по моему телу разрядом тока, отчего расходящаяся внизу живота пульсация будто на мгновение прекращается, но только чтобы стать еще ярче и приятнее. Я вздрагиваю от особенно ощутимой вспышки и на выдохе не могу сдержать тихого всхлипа.

Зарывшись носом в изгиб моей шеи, Марк делает еще несколько толчков и каменеет, едва я чувствую, как внутрь выплескивается сперма. Ноги тут же подкашиваются, причем у нас обоих.

Как только Марк выходит из меня, я сползаю по стене вниз, мечтая свернуться прямо здесь, на полу, в комочек и пролежать так сколько потребуется. Тело до сих пор будто обнаженный провод, и ощущений слишком много.

— Блять… — Раздается вдруг в тишине.

Вздрогнув, я резко открываю глаза и сразу вижу застывшего напротив Марка. У него шальной, еще пьяный от оргазма взгляд, в котором патока удовольствия медленно размывается выплескивающимся из берегов ужасом осознания.

Его реакция отрезвляет меня за секунду. Воспоминания наполняют голову, мысли проносятся в голове очищающим ураганом, после чего возвращаются привычные гнев, обида, стыд и вина.

Я отвратительна самой себе. Да и Марк отвратителен мне не меньше.

— Альбина… — выдыхает он виновато, так и не отведя взгляд от моего лица. — Прости.

Я трясу головой. Кажется, по щекам бегут слезы, но сил убедиться нет.

— Уходи, — сиплю я, уставившись в темный пол. — Просто… уходи.