Чужими мы (не) стали (СИ)

11.

Восемь лет назад

Нина знала о той женщине все: цвет волос, размер обуви. Знала, какого оттенка у Разгуляевой осеннее пальто. Что она прикидывается любительницей животных и подкармливает бездомных кошек. Знала все ее болезни, записанные в медицинской карте. Знала, что работая в офицерской столовой, Валентина никогда не досаливала супы. Слушает Розенбаума. И во всех своих бедах винит сына.

Мальчик рос замкнутым и трудным. Вздрагивал от резкого звука. Учился с двойки на тройку. Был с лишним весом и стеснялся себя. Его часто обижали другие дети в школе.

Нина никогда не видела Разгуляву, не слышала ее голоса. Все понаслышке.

Откуда? — спросите вы. Оттуда. Безжалостное братство жен. Даже не сестринство. Ей докладывали звонками на работу, будто считали своим долгом донести, что у нее за спиной творится.

— Нина, ты могла бы ему сказать, что знаешь. Голубев совсем берега потерял.

Валька хватается, что в Геленджик поедет этим летом за его счет Типа, сыночку нужно здоровье поправить. Как ты вообще это допускаешь? Я бы прибила, сунься мой к другой бабе, — выговаривала ей жена командира части. — А хочешь, мы ее турнем отсюда? Только скажи, Нин.

— Нет не нужно, Катя. Сама как-то разберусь, — прикрывая глаза от усталости, она смотрела на еще одну стопку тетрадей, где нужно разобрать каракули третьеклашек. Дома не забыть испечь Машин любимый пирог со скумбрией.

Перестирать рубашки мужа. Пропылесосить ковер, который давно истерся и просился на выброс.

— Ой, Нина, знаю, как ты разберешься! Ну, ладно, твое дело... Пока-пока.

— Пока, — выдыхала Голубева уже в короткие губки стационарного телефона, чувствуя, что сердце сжимается в спазме боли. Нужно поискать таблетку под язык в сумочке, чтобы унять тахикардию.

Поплакать? Ей почему-то виделось, что Разгуляева того и ждет — ее слез и страданий. Хочет, чтобы она сдалась и подарила Ростислава насовсем. Отпустить в форточку: «Лети, голубь сизокрылый.

В учительской прохладно из-за открытого окна. На подоконнике вянет герань.

Каждый считает своим долгом ее полить и заливает вконец. Вот, так и ее, Нину, все кому не лень учат жизни, как ей нужно поступить в семье. Где поставить точку. Кому суп пересолить.

У мужа там сын от другой женщины и Голубев к нему мотается. Не часто, но все же.

Нина потянулась погладить живот, где уродливый неровный затвердевший шрам «украшает» половину брюха. Второго ребенка она родить Голубеву никогда не сможет, да и поздно уже. Возраст не тот. Эта отметина — как напоминание, что существование людское хрупко, как у бабочки — мотылька. Беззаботно порхаешь, не зная, где крылышки можно обжечь.

Нину порезал в подворотне какой-то отморозок, кода она вечером шла из магазина. Позарился на батон и кефир в пакете? На кошелек, где было триста шестьдесят рублей до зарплаты? Преступника так и не нашли... Но, главное было другим.

Голубев рыдал у ее больничной кровати, стоя на коленях, просил прощения.

Обещал, что исправится.

— Ниночка, только не покидай меня. Я без тебя не вывезу. Если бы ты знала, родная, как я виноват. Один раз.. Всего один раз оступился и всю жизнь приходится расплачиваться за свой поступок. Неужели мне нет прощения? Ладно мне... Тебя-то за что судьба наказывает?

Нина выжила чудом. Открыв глаза после второй операции, поняла, что не хочет ничего менять. Ростислав изменил, предал свои же идеалы? Искренне раскаивается? Так, она ему — не судья. Наказанием Голубеву станет ее «знающее» молчание.

муж все понимал, читал по глазам. Пытался выйти на разговор, чтобы объясниться и рассказать всю неприглядную правду. Нина уходила от его хватающих рук, умоляющих глаз. Однажды, когда Ростислав, хлебнув «смелой воды», полез в откровения, Нина ушла из дома на сутки в тапочках и домашнем халате.

Отсиделась в школьной подсобке у дяди Вани, который отвечал за хозяйственную часть. Пили чай в подстаканниках. Разговаривали о простых житейских вещах. Дядь Ваня рассказывал, как травить тараканов и ставить ловушки на крыс. Да, очень нужные сведения. Крыса завелась, которая пожирала семейный бюджет... Только вывести совсем не просто.

Там. У него. Сын! — это решало многое. Она устала бороться с самой собой: Как же я? А, Маша? Парнишку, который ни в чем не виноват тоже жалко. В один момент, просто отпустила ситуацию. Она не двужильная, чтобы держать в слабых руках якорь. Обиды пожрут ее изнутри, ничего не останется. Ей еще дочку поднимать, замуж выдавать, да внуков нянчить.

После ее побега, Ростислав понял, что жену лучше не трогать с откровениями.

Нина хлебнула из-за него горя. Командировки сошли на «нет». Голубев отбивался от Вальки переводами денег.

Дома установился холодный мир, спокойная тишина, к которой ни душа, ни сердце уже не тянулось. Голубевы жили дальше, как две половинки разбитой зеркала, нелепо перетянутого скотчем. Ради дочери. Ради воспоминаний прошлого. Ради уважения к себе самим. Со временем не осталось злости, ни желания чего-то доказывать. Одна тайна на двоих, и зарытый секрет в нижнем ящике стола.