Чужими мы (не) стали (СИ)

6.

Опущенные плечи, как надломленные крылья. Кончики коротких волос выбиваются из-под черного платка. Потухший взгляд полный тоски и боли. Два дня прошло с похорон отца, а мама все стоит у окна, словно ждет его... Ростислав вот-вот появится из-за поворота. Скинет обувь и громко провозгласит:

— Нина, я пришел! Ставь чайник. Пряников твоих любимых мятных купил.

Мария боялась оставить ее одну. Отпуск взяла на работе. Собрав немного вещей в сумку, переселилась в родительскую квартиру. Мама брала ее руку и гладила как котенка, что-то рассказывала из воспоминаний о нем. Глотала слезы, стараясь держаться... Если не ради себя, то ради дочери. Молчание от Маши — лучшее утешение, честное слово. Она просто кивала. Готовила на двоих. Отбивалась от звонков бывших сослуживцев отца и дальних родственников.

Все случилось внезапно. Похороны состоялись быстро. Был узкий круг родни.

Сестра отца успела только-только. Максим, нужно отдать ему должное подсуетился с ритуальными услугами. Муж Маши стоял рядом задумчивый, обхватив ее за хрупкие плечи. Она позволяла, просто не замечая ничего вокруг Ее центром внимания был гроб, что исчезал за толстым слоем земли. Крест с фотографией папы в военной форме. И мама, что качалась на ветру тонким деревцем, чтобы понять, что у тебя было, сначала нужно это потерять. Отец был стержнем, опорой. Не любил громких слов. Жил с уверенностью, что так надо, там правильно.

Один Бог знает, что он наворотил, чтобы сохранить вот это уважение к себе после смерти. Никто уже не даст Марии четкого ответа, как так вышло, что категоричный и всегда правильный полковник Голубев, сам наставляющий молодежь на путь истинный... Сошел с пути. Лгал им много лет.

Маша долго думала, как ей поступить. Рассказать матери о письмах? Понятно, что не сейчас. Или совсем никогда. Второй удар не каждая женщина выдержит. Горе должно устояться в смирении. В желании жить дальше сложно нести одной в себе такую ношу. Мария спала очень плохо, урывками. Как в детстве, падаешь с высоты. Вздрагиваешь, просыпаясь. Сердце бьется в чокнутом ритме... Глаза папы виделись и его последнее: «Прости, Маша». Вероятно, та ночь таки будет преследовать ее до конца жизни.

Изредка звонил Макс, и она отвечала короткими фразами, пряталась от него за скорбью и мнимой занятостью... Пока мама ее не спросила, напрямую.

— Маша, у вас с Максимом ссора? Ты будто стесняешься его, сторонишься. Я ведь вижу, — заглянула в ее глаза. Материнский инстинкт сработал даже сейчас Мария понимала, что мама видит все оттенки ее неправды, знает ее как облупленную. Ничего не скроешь.

«А это идея! Переключить родительницу на другое. Чуть снизить градус ее траура и страданий». Внутри нее дрались два коршуна. Один говорил: «Стоп! Твоих проблем только не хватало». Другой: «Правильно! Расскажи и послушай, что скажет умная женщина». Победил второй, вальяжно чистивший перышки и сплевывая куски от соперника.

— мама, я видела мужа с другой в кафе. между ними явно что-то есть... Если не близость, то около того, — маша рассказала все в подробностях, что видела.

Нина Ивановна внимательно слушала. Иногда закатывала рукава кардигана, словно хотела кое-кому надавать по сусалам.

— мам, я сама с ним разберусь. Ладно? Сейчас это не так важно.

— что, по-твоему, тогда важно, чем отношения в семье? — грустно ответила мать.

Схватила свою кофту под горло, будто замерзла... Летом. При температуре в квартире выше нормы. Словно, холод у нее шел изнутри. Полярный.