Девочка для ледяного (СИ)

Глава 17. Он

Когда Лизетта вышла из дома и направилась к карете, я оказался быстрее, быстро и бесшумно вытащив ее из кареты, зажав ей рот. Кучер не заметил. Пустая карета тронулась и направилась к воротам.

— Ммм… — жалобно промычала Лизетта в мою руку, икая от ужаса.

— Ты — подарок для моей девочки, — прошептал я, склонившись к ее уху. — Представляешь, как она обрадуется, увидев твое мертвое тело?

Ее удивленные глаза расширились от ужаса. Она пискнула, как котенок, и только потом осознала, что случилось секундой ранее и почему мой нож в крови.

Ее пальцы разжались, документы выпали из ее рук.

Я смотрел на ее лицо, видя сережки моей девочки, сверкающие в ее ушах. Я сорвал их.

— Ты ведь знаешь, что это принадлежит моей девочке, — прошептал я. — Ты недостойна их носить.

Лизетта рухнула на снег, когда я разжал руку, удерживающую ее.

Разве это подарок? Нет. Это не подарок должен быть красивым. Он же для нее…

Я вспомнил, как ждал. Ждал, когда моя девочка получит записку.

В тот момент, когда она вышла вместе с мужем, я стоял и следил за ней. Ловил каждое движение. Удивление. Страх.

Неужели не понравилось?

И тут я услышал, как меняется ее голос. В нем нет ужаса. В нем едва слышное восхищение и сила. В этот момент она почувствовала, что за ее спиной стою я.

Она стояла, дрожала, постоянно смотрела по сторонам. Моя девочка искала меня. И я решил позволить ей меня найти.

Я пожирал ее взглядом. Я хотел всё.

Её дрожь.

Ее дыхание.

Даже кровь на ее губах, когда муж ее ударил.

Подожди, моя девочка. Просто подожди немного. Я знаю, что подарю тебе завтра. Я заставлю его просить прощения.

Я вдохнул морозный воздух и вспомнил, как она стояла у окна в этой уродливой рубашке, босая, волосы собраны в косу, всё в ней — как вызов — я забыл, зачем пришёл.

Я хотел взять её.

Не с нежностью.

Не с лаской.

Силой.

Сорвать с неё всё. Разорвать эту уродливую рубашку. Сжать её горло, чтобы она не могла дышать — только от меня.

Я хотел, чтобы она забыла, что у неё есть разум. Пусть корчится, пусть плачет, пусть умоляет.

Но пусть перестанет быть куклой с равнодушными уставшими глазами.

Она ждала меня. Я видел, как ее взгляд блуждал по саду, словно она искала меня глазами. Ладно, моя девочка, играем дальше.

Я стоял за ней в её комнате. Она почувствовала мой шаг. Как будто я уже внутри неё.

Я смотрел на ее плечи, на ее шею, на отражение ее бледного лица в зеркале и думал о том, как бы я её разорвал. Как бы я заставил её кричать, чтобы она сама не слышала себя. Как бы я вжимал ее в кровать, чтобы она забыла, что у неё есть имя.

Я чувствовал, как её тело словно отзывалось на мои мысли. Улавливал малейшие движения. Короткий вдох и долгий выдох, словно она сама себе не верит. Да, моя девочка, ты просто еще не поняла…

Я жадно смотрел, как её грудь тяжело поднималась, словно ей тяжело дышать, когда я рядом.

Я не касался её.

Я не говорил.

Я просто стоял.

И ждал, чтобы она сама сломалась.

Она прошептала: «Зачем ты здесь?». Я не ответил.

Потому что ответ был в моих штанах, в том, как они напряглись, как вздулись.

Я не хотел её целовать. Я хотел вобрать её в себя. Чтобы она перестала быть собой. Чтобы она стала моим дыханием, частью меня, а ее крики стали моим голосом. Я хотел запечатать её рот. Чтобы она больше не могла сказать «нет». Чтобы она больше не могла дышать — если я не позволю. И чтобы каждый вздох был для меня.

Она думает, что я убью ее, а я думаю, как бы я разорвал эту уродливую рубашку.

Как бы я впился в неё — не ножом. Пальцами. Губами. Телом.