Время отмеряли капли крови, которые стекали с его ножа.
Каждый вдох становился труднее — не от холода, а от тяжести его взгляда, будто он втягивал в себя моё дыхание, мою волю, мой страх.
— Кто ты? — дрожащим от страха и волнения голосом спросила я, чувствуя, что от одного его взгляда сбивается моё дыхание, как у животного, пойманного в ловушку.
Он не ответил. Но в его молчании было что-то завораживающее, опасное и хищное.
Я выдохнула, глядя на нож в его руке. Он словно захотел, чтобы я его увидела, поэтому повернул его в руке так, что тусклый свет упал на серебристый металл.
Этот нож в его руке шептал мне ответ.
У меня внутри все похолодело.
— Зачем ты это сделал? — прошептала я.
Рука в чёрной перчатке, словно в замедленной съёмке, поднялась в воздух. Я замерла, не в силах отвести взгляд от этого таинственного жеста.
Сердце колотилось так, будто пыталось предупредить меня: «Он опасен». Но тело уже перестало слушать разум. Я паниковала. Тихо, молча, глядя как завороженная на его руку.
Убийца медленно коснулся своих губ. Этот жест был простым, но в нём таилась скрытая сила. Его большой палец прижался к тому месту, где под маской скрывались его губы. Он задержался там, словно давая мне возможность почувствовать этот момент, прежде чем продолжить.
“Он что? Приказывает мне молчать?” — пронеслось в голове среди лихорадочных мыслей.
Затем, с грацией хищника, он медленно провёл пальцем, словно ведя им по своим губам, от одного уголка рта к другому. Это движение было наполнено чувственностью, оно казалось интимным, почти личным. Жест был безмолвным, но он говорил громче любых слов.
Я ловила его взгляд и чувствовала, как пульс под кожей становится громче, чем любые слова.
В этом жесте не было угрозы. В нем было что-то похожее на… обещание, что моё имя уже на его губах. Обещание, что он пробовал его на вкус, и этот вкус навсегда останется с ним.
При этом убийца не проронил ни слова.
Но я почувствовала, словно он коснулся не своих губ, а моих. Резкий выдох и оцепенение.
Черная перчатка указала на меня, а потом он прижал руку к своей груди, оторвал ее и снова прижал.
Он заявил права на меня. “Ты — моя”, — шептал мне этот жест. Права, которые я чувствовала каждой клеточкой своего тела.
Снег хрустнул под ботинком, нарушая тишину.
Этот звук был единственным в этом мире, который существовал сейчас. Мир сузился до нас двоих: меня — в разорванном платье, с кровью, которая ещё не успела застыть на губе, и его — в тени, с холодным лезвием ножа в руке и моим именем.
Разум замедлился, а сердце ускорилось, будто пыталось компенсировать недостаток мыслей.
Я понимала, что моя жизнь ничего не стоит. Что он может разрушить ее движением руки. Но вместо того, чтобы отнять ее, убийца развернулся и направился прочь плавной походкой хищника. Ветер поднял его плащ, и я смотрела на его походку. Широкие плечи не двигались, но двигались его узкие бедра.
Я же осталась стоять на месте, как вкопанная, надеясь, что холодный воздух, врывающийся в мои лёгкие, вернёт мне прежнее самообладание.
Убийца исчез в тени, но его присутствие осталось в дрожи в коленях, в том, как мои пальцы сами сжали юбку, будто пытаясь победить панику и страх.
Я провела языком по разбитой губе, где ещё не засохла кровь.
И вдруг поняла: вкус крови теперь смешался с внутренней дрожью, которая все еще не унималась после его жеста.