Дневник травницы

Глава 16

Стоило всем гостям рассесться, а Есении поставить последнее на стол, ещё одну кружку и тарелку с ложной для Деяна, оказалось, что места ей присесть нет совсем. Готовясь к прибытию родственников, она рассчитала всё с точностью, совсем не ожидая каких-то неожиданностей. И прибытие Деяна поставило её в немного неловкую ситуацию.

— Есения, я… — поднявшийся со своего места, аккурат возле печи, Анастасий был тут же грубо посажен за плечо назад.

— Сиди! — чётко приказала Есения, всё ещё пытаясь сообразить, что ей делать.

— А может мне к соседям за каким стулом сходить? — подал идею Деян, сидящий напротив Яромира.

— Напугаешь бедных бабок одним только своим видом, а мне потом лечить их, — покачала головой девушка, разочаровано вздыхая. — Лучше я сама схожу.

— А если я подвинусь? — произнёс Яромир.

Этим он словил негодующие, даже немного гневные взгляды братьев, хитрый-хитрый смеющийся от Милы и полный непонимания и смятения Есении. Согласно писанию основной исповедуемой религии в их царстве, чужие друг другу мужчина и женщина не могли оставаться наедине, жить под одной крышей и даже сидеть настолько близко друг к другу без венчания в церкви. Конечно, нередко пылкая и полная страсти молодёжь нарушала запреты, вступала в порочную, по мнению церкви, связь. Нередко невесты на венчании прятали под юбками уже начавший округляться животик, а потом вся семья уверяла, что младенец родился раньше срока, охали и ахали, что новоявленная невестка не доносила. Но целители, не дураки, знали, что дети доношенные, и тактично молчали, принимая скромные и не очень подарки от родственников. Лучше уж пусть первенец недоношенный, чем невеста порченной пошла под венец.

На мгновение Есения призадумалась. Они с Яромиром без малого больше недели живут под одной крышей. И это как-то никого не волнует. Да, пока он восстанавливается от ранения, ничего “невинной деве” не сможет сделать. Но и что будет после, волновало Есению мало. Скорее всего так только ему можно будет сесть на коня, он умчится по своим делам или вернётся в отчий дом. Сейчас и бояться чего-то бесполезно, а родственники будут свидетелями того, что ничего грешного не происходит. Ну так, на всякий пожарный случай.

— Хорошая мысль, — с улыбкой произнесла девушка.

— Сестра! — почти синхронно на разные тона произнесли братья.

— Побойся Бога! — начал увещевать Анастасий. — Грех это!

— Мы тебя потом замуж не выдадим! — поддержал его негодование Деян.

Есения по-доброму рассмеялась и с улыбкой цепко взяла братьев за уши, как в детстве, когда они шалили. Не ожидавшие такого, мужчины подскочили со своих мест, ойкая и айкая, словно дети малые.

— Во-первых, замуж я не собираюсь, да и поздно мне, — произнесла девушка, обращаясь к старшему. — Понял?

— Да понял я, понял! Отпусти! — обиженно произнёс Деян, сев обратно и потирая ставшее красным от хватки ухо.

— А ты! — обратилась она ко второму брату. — Будешь петь о грехе, напомню, что Яромир живёт со мной уже неделю. Хотели бы — согрешили! Понял?

— Да… — смирился Анастасий, понуро опустив голову и сев на стул обратно.

— То-то же!

Есения, отчитав братьев, легко обошла покрасневшую от сдерживаемого смеха Милу и принялась устраивать себе «сидение» на кровати. Яромир аккуратно, в том числе и с её помощью, пересел ближе к ещё горячей печи. Сложив толстое, пуховое одеяло, девушка положила его за спину мужчине, чтобы тот мог прислониться, когда станет хуже или устанет. Как бы не храбрился Яромир, говоря, что справится, Есения понимала, что даже под всеми обезболивающими, к вечеру его обязательно сморит. Усевшись рядом, девушка, для точно отсутствия какого-то нежелательного и невольного контакта, поставила между ними небольшую подушку. На это лица братьев расслабились, как бы одобряя.

— Давайте же приступим! Зря что ли столько готовила?

Когда с обедом(а для кого-то и завтраком) было покончено, а люди лениво потягивали ещё тёплый морс вместе с ароматно пахнущим вишнёвым пирогом с корицей. Племянник давно уснул на паласе в обнимку с мирно урчащей Ночкой. Братья тихо, не желая разбудить прикорнувшего, сморённого вкусной едой Яромира, хвалили кулинарные способности сестры. Есения в ответ лишь улыбалась, изображая смущение и неловкость. Благодаря наставнице и матушке Евгении, она получила все необходимые знания для хозяйки. Это, конечно, не очень ей нужно было в обычной жизни, но в такие дни было приятно делать всё своими руками. Их мирный разговор был прерван излишне громким восклицанием Мила, до этого рассматривающая вышивку на ткани:

— Это что, моя скатерть?!

Есения, едва не подпрыгнув на месте от испуга, повернулась в сторону сестры.

— Конечно, твоя работа, — с улыбкой произнесла девушка. — Я бережно храню её для особых случаев.

— Я тебе новую подарю, ещё лучше!

— Не нужно, — помотала головой Есения. — Я ценю твой труд, каким бы он тебе сейчас ужасным не казался, — она взяла ладони сестры в свои. — Ты прекрасная мастерица, любая твоя вышивка подобна волшебству. Ты создаёшь то, что многим даже не под силу. Но не стоит забывать, с чего ты начала. Не стоит забывать всё то, что ты со всей любовью сделала для нас, — заметив выступившие слёзы на глазах Милы, девушка поспешно обняла её, привстав и перегнувшись через стол, почувствовав, как предательски начали слезиться и жечь её собственные очи. — Я постелю эту скатерть и спустя сорок лет, когда мы будем дряхлыми старушками, и только внуки смогут тебя привезти ко мне.

— А я буду надевать подаренную тобой рубаху на все праздники, — сказал с улыбкой Деян, мягко, насколько было возможно, похлопывая младшую сестру по плечу. — Я женюсь в ней, детей буду крестить и велю похоронить в ней.

— Вышитый тобой рушник будет украшать храм или часовню в приходе, о котором мне доведёт заботиться, а очелье подарю будущей супруге, — Анастасий, до этого сидевший чуть сгорбившись, приосанился. — Гордыня — грех, но мне не грешно гордиться тобой, сестра.

— Бла-благодарю вас, мои родные… — до этого всхлипывающая Мила разрыдалась как маленькая девочка.

Остальные родственники мягко и по-доброму рассмеялись, пытаясь теперь подбодрить и успокоить сестру. Когда она перестала уже даже хныкать, все увидели раскрасневшиеся щёчки и глаза девушки. Мила, не желая оставаться так, скрылась за дверью ванной комнаты.

— Раз вы оба заговорили о браке… — сказала с хитрой улыбочкой Есения, стоило сестре удалиться. — Рассказывайте!

— Я… — после недолгих молчаливых переглядок братьев, начал говорить младший. — Я скоро должен буду принять сан, а до этого должен жениться. Матушку мне уже нашли в женском монастыре. Она милая, кроткая и набожная, сироткой в раннем детстве осталась. Я с ней виделся, мы друг другу по нраву. Игуменья София и ректор семинарии Алексий не против нашего союза и будут свидетельствовать на венчании этой осенью.

— Ты будешь с ней счастлив? Любима ли она тебе? — задала беспокоивший её вопрос девушка.

— Любима, сестра. Лучшей жены мне не сыскать, — смущённо улыбнулся ей Анастасий.

Есения увидела в его глазах искреннее счастье. Должно быть, девушка, что будет его женой, поселилась в его мыслях не вчера, а очень и очень давно. Оставалось лишь желать им благополучия, любви, поддержки и здоровых детей.

— Добро, — целительница обратила свой взор на второго брата. — Ну а ты? Ты решил оставить службу?

— Не совсем…

— Ну и когда жениться надумал, братец? — сказала с озорной улыбкой вернувшаяся Мила. — И кто ж эта несчастная, что будет ждать тебя у окошка, да детей от редких ваших встреч рожать?

— Мила! — разгневался Деян. — Ты хоть послушай сначала!

— Вещай, брат, вещай, — произнесла Есения, пытаясь успокоить брата.

— Я не ухожу со службы. К лету князь перебрасывает дружину нашу, из пяти десятков хлопцев, на охрану… деревни Соловки! — с торжествующей улыбкой произнёс он.

— Сюда?! Но как же?..

— Князь приказал начать строить оборонительную стену и помогать перестраивать дома, охранять всех, от мала до велика. Деревня уж больно быстро растёт, не иначе как скоро даже вторая целительница понадобится да свои войска. И я… и я решил наконец унаследовать землю и жениться.

Есения прикрыла рот, чтобы не завизжать и тихо плакала с улыбкой в глазах. После смерти родителей земля, принадлежащая их семье, отошла до взросления детей под крыло старосты деревни. Он, на благо, был честным и хорошим человеком. Землю вспахивали и засеивали всей деревней, тщательно заботясь о ней. Часть урожая, пусть и меньшая, отходила семье священника, в чьём доме жили сиротки, а оставшееся отдавалось остальным жителям деревни поровну. На удивление, за года никто из детей не слышал ни слова упрёка в свою сторону, а люди не жаловались на работу не на своей земле.

Согласно законам, земля делилась между сыновьями. Но Анастасий, ещё в раннем возрасте ушедший учиться церковному делу, отказался от своей доли. Сестры же ничего, кроме приданого и денег, не забирали из отчего дома. Разве что Есения, вопреки законам, забрала дом наставницы после смерти, но на подобное закрывали глаза, ворча только, что целители вне законов и правил. Деян же из-за своей службы у князя не мог никак унаследовать земли и начать ими управлять. Но теперь…

— Я нескончаемо рада, Деян, — утирая слёзы рукавом, произнесла девушка. — Отец и матушка гордились бы тобой.

Родственники ещё недолго обсуждали какие-то, казалось, неважные и одновременно важные вещи, вспоминали смешное детство вместе. Мила рассказывала о свекрах, что с теплотой и нежностью, несмотря на разницу в статусе, приняли невестку как дочь, а маленького внука обожали и баловали. Они, будучи купцами, предложили ей научить такому же вышиванию многих мастериц, нанять их за деньги к себе, а их рукоделия продавать путешествующих по всему свету торговцам, да самим развозить. Деян же рассказал о последней осенней охотничьей вылазке, где они случайно разбудили недавно погрузившегося в зимнюю спячку медведя. Лесной хозяин едва не разодрал бравых вояк, но слаженная их работа привела к победе над ним. Из его шкуры жёнке князя, княгине, сшили тёплую, но ужасно тяжёлую шубу. Анастасий не мог похвастаться ратными или торговыми подвигами, лишь рассказал, как ему доверили перепись древнего, возрастом не меньше пяти веков, священного писания. Его тяжёлые страницы хранили груз времён, труд поистине искусного переписчика, выводящего каждую букву часами, рядом с которыми меркли все драгоценные камни мира.

Солнце начало заходить, когда гости засобирались уходить. Им предстоял пусть и недолгий, но путь назад. Святослав, разбуженный после приятного дневного сна, раскапризничался, желая остаться в обнимку с кошкой подольше. Его удалось умыть, переодеть и даже снова накормить. Когда все были готовы к выходу, остатки пирога отданы каждому в дорогу, только тогда проснулся Яромир. Будучи заспанным, он медленно передвигаясь на костылях и зевая, всё же проводил гостей до самого порога, а Есения же вышла на улицу, на прощание взяв с родных обещание навестить её и провожая их удаляющиеся в сгущающихся сумерках фигуры взглядом.

— Ты давно не спал, верно? — девушка вернулась в тёплый дом, когда из поля зрения исчез последний гость.

— Не хотел вам мешать.

— Подслушивать — плохо. Или тебя этому в детстве не учили?

— Учили, учили, — рассмеялся Яромир. — Они — хорошие люди. Ты можешь ими гордиться.

— Да…

И снова предательские слёзы побежали по её щекам. Никогда она так много не плакала от счастья и горечи, чем в этот день.