Дневник травницы

Глава 18

«Шестой день месяца Холодной Метели.

Сегодня Крещенская ночь. За последние четыре дня я помогла появится на свет в общей сложности двадцати восьми младенцам. Тихо заплакала и заныла я на тройняшках. На благо, это были не первые роды мамы, отчего всё прошло относительно быстро и спокойно, если можно естественное рождение тройни спокойным. Осталось, по моим подсчётам, три женщины с подходящим сроком. И буду искренне верить, что именно сегодня они не соберутся произвести на свет детей.

Сегодня я снова иду к горам, собирать камелию по просьбе отца Андрия. И, кажется, если бы не он, суждено мне было сойти с ума или умереть от истощения. Однозначно нужно искать ученика к осени. Выхаживать схватки с роженицами могут и мамки со свекровями. А принимать роды, тем более сложные — совсем другое дело.

Нужно не забыть зайти к кому из соседей с просьбой снова покормить Яромира. Не хочется его оставлять, выздоровление только идёт, возможно всё что угодно, в том числе и судороги. Заразу я вывела, да, но ещё неизвестно, как она повлияла на мышцы повреждённой ноги и живота, не проверяли, давали пока зажить.

Уже пора спешить, иначе вернусь совсем поздно.»

Есения повязала тёплый шерстяной платок на голову поверх простого хлопкового, прикрыв всё, кроме самого лица. Поверх тёплого платья также был надет шерстяной вязанный свитер. Она сама когда-то купила пряжу и долгими зимними вечерами вязала его. Он не был красивым, а скорее кривым, неровным и даже неловким. Но шерсть делала его невероятно тёплым, что сейчас и нужно было. Что уж говорить о том, что помимо чулок, на ногах были две пары вязанных носков. Обув валенки, надев дублёнку и взяв варежки из цельной шкуры, Есения мягко растолкала Яромира. Солнце только взошло, мужчине ещё спать бы и спать, но ей нужно было его предупредить о своём отбытии.

— М… Что? — приоткрыв лишь один глаз и щурясь от света, Яромир пытался явно сосредоточить взгляд на девушке.

— Меня до вечера не будет, я попрошу соседей позаботиться о тебе.

— А… Ага… — и со спокойной совестью мужчина отвернулся, натягивая одеяло до самой макушки.

Есения хихикнула на такое и поспешила к выходу. Протестующе мявкнула Ночка, мол, возьми меня с собой. Она спрыгнула на пол с перекрышки печи и принялась тереться об ноги хозяйки.

— Нет, останься здесь, — кошка мяукнула недовольно, помахивая хвостом. — Не просись. Там слишком холодно даже для тебя. Охраняй лучше его, — девушка кивнула в сторону уже спящего Яромира и почесала кошку под подбородком.

Фамильяр недовольно мявкнула и одним лёгким прыжком забралась на кровать. Таким образом она показала, мол, иди, я всё сделаю. Есения мягко и слегка виновато улыбнулась и, схватив заплечный мешок, поспешила покинуть дом.

Деревня уже давно проснулась, начав готовится к празднику и первому базарному дню с Рождества. Местные и приезжие, несмотря на лютый мороз, активно сновали по улочкам, расставляя ящики с разными вещами, от простых деревянных украшений до фарфоровой тонкой посуды. Зычные местные и иностранные торговцы переговаривались на, казалось, всех языках мира, крича что-то, изредка даже ругаясь и смеясь.

Есения не стала идти сначала в сторону площади, толкаться среди людей, а поспешила к ближайшему, по правую сторону от спуска с пригорка, избу. Она не отличалась особым изяществом, но и бедной не казалась. Аккуратная, пусть и старая. Ровно, как и её хозяйка, Мария. Тут жила престарелая вдова со старшей из своих внучек. Дети её давно уехали на заработки в город, говорят, хорошо там устроились. А дочерей сюда для по очереди отправляли для помощи и заботе о бабушке да ради обучения будущих их как будущих жён. Есения постучала и, дождавшись хриплого «Заходи, дорогая», вошла в дом.

— Доброе утро, Мария. Вы всегда знаете, что это пришла я, — Есения по-доброму улыбнулась, подошла и мягко поцеловала сидящую на скамье сухонькую старушку в морщинистую щеку. — Как ваше здоровье? Ничего не болит? Лекарства ещё есть?

— Всё хорошо, деточка. Твоё снадобье ещё есть, не волнуйся, — Мария по-старчески хохотнула. — Мои колени уже ничто не вылечит, но благодаря тебе я могу ходить, пусть и недалеко. Ты что-то хотела, милая?

— Да. Присмотрите за Яромиром, пожалуйста. Ближе к полудню он проснётся, его нужно будет напоить отварами и накормить. Всё стоит уже в печи, в тепле. И в обед принести поесть. А к вечерней службе и я вернусь. Сможет Любава это сделать?

Но Есения не дождала ответа старушки.

— Отнесу, отнесу! Всё сделаю! — с печи высунулась лохматая светлая голова внучки, розовощёкой девчонки, совсем недавно начавшей переходить в девичество.

— Любава! — прикрикнула на неё бабушка. — От вертихвостка! С тобой соседскую девку старшую какую пошлю, что б глупостей не натворила!

Есения тихо хихикнула. В возрасте Любавы девки только начинали учится строить глазки молодцам постарше. Нередко это приводило к бедам, в том числе и к ранним беременностям. Поэтому их пускали на вечёрки только с более старшими сёстрами да подружками, а наедине с мужчиной не смели оставлять.

— Ну бабушка!.. — начала было возмущаться насупившаяся девочка.

— Бабушка права. Яромир пусть и красивый, но всё же взрослый мужчина. Сотворить с тобой он ничего сейчас не сможет, но позор на себя можешь навлечь. Замуж же за полюбившегося хочешь? Вот и береги свою честь для него. Да и ты разве хочешь так рано дитём обзавестись? Никаких гулянок, никаких вечёрок, будешь дома сидеть всё время.

Девочка совсем приуныла от такого. Девчонки её возраста не думают наперёд обычно, но тут её заставили это сделать против её же воли.

— Л-ладно… — грустно произнесла Любава. — Он меня точно не тронет, если я не захочу?

— Точно. Яромир безвреден. Он тяжело ходит по избе только с помощью палок, а ты о таком спрашиваешь, — Есения ласково ей улыбнулась и коротко поклонилась Марии. — Благодарю за вашу помощь. Не вернусь к концу службы — пошлите утром мужиков искать меня по дороге к южному склону.

Женщина лишь коротко кивнула в ответ с грустной улыбкой, а девушка поспешила покинуть дом. Ещё малейшее промедление приведёт к тому, что придётся возвращаться в полной темноте, а не в сумерках.

Лес встретил Есению тишиной, какая бывает в такие редкие очень морозные дни. Птицы, не желавшие замёрзнуть на холоде, нахохлились и спрятались поглубже в своих дуплах. Редкие, не впавшие в спячку, звери тоже предпочитали прятаться в своих норах или уходили ближе к горячим источникам.

Снег хрустел под валенками, создавая ничем не сравнимую приятную мелодию. Снег был неглубокий и уже хорошо уложившимся, отчего идти было легко. Есении было даже жаль, что пришлось оставить Ночку дома. Кошка постоянно сопровождала её в различных прогулках, исключением становились разве что походы к больным и роженицам. Там присутствие фамильяра лишь мешало. Несмотря на условно бессмертное тело, они всё же были живыми созданиями, которые покидали своих хозяев со смертью их магической силы. Пёс-фамильяр Веды, наставницы Есении, умер почти за три года до ухода из мира хозяйки. Наставница тогда тяжело заболела, ничто не помогало, они с Есенией уже прощаться собрались, как последний вздох издал пёс, а не женщина. Девушка тогда бережно закопала его как положено, глубоко под корнями пушистой ели, растущей недалеко от дома. А Веда навсегда потеряла способность колдовать.

Идя по заснеженным, спящим от земледелия полям и щурясь от слепящего солнца, Есения размышляла о своей жизни. Её магических сил было мало, отчего шанс потерять их раньше времени был огромен. Это не произойдёт точно ближайшие лет двадцать, может тридцать, но нужно быть готовой ко всему. «Кустарный пенициллин» был достаточно эффективен, как проверила и сама Есения, и некоторые доверившиеся ей коллеги. Но всё же одного антибиотика мало. Было бы прекрасно «изобрести» что-то ещё, но пока руки были буквально связаны неразвитыми технологиями. Создание того же инсулина могло быть на руку и помочь бороться с сахарным диабетом, но из чего точно это всё делалось девушка не знала и не решилась бы экспериментировать с настолько сложными вещами без нужных инструментов. Антибиотики она смогла сделать только спустя года экспериментов.

А ещё ей нужен ученик или ученица. Деревня с каждым годом разрастается всё быстрее, детей рождается в разы больше, чем умирает стариков. Скоро ей понадобится не только ученик, но ещё и вторая коллега на другом конце поселения. Но свои знания и умения Есении всё же необходимо передать. Ещё год-два от силы она может подождать, но это не может продлиться долго. Нужно будет тщательно присмотреться к детям и попросить помощи отца Андрия. Ему изредка приводят детей с пробудившейся магией, может среди них найдётся хоть один, желающий исцелять. Хотя спрашивать такое у шести-семилетнего дитя глупо, но было необходимостью.

За размышлениями Есения не заметила, как подошла к горячим источникам, у которых и росла нужная ей камелия. Невысокое, слегка крючковатое деревце, несмотря на сильный мороз, стояло всё зелёное, лишь слегка сверху припорошённое мокрым, но всё же не растаявшим снегом. Цветы, которые ещё почти две недели назад не раскрылись до конца, теперь уже начинали отцветать, опадая на белый снег пронзительного розового цвета лепестками. Девушка неспешно опустила на землю заплечный мешочек и достала оттуда небольшой горшочек с выгравированными ещё на этапе создания рунами по ободку горлышка. Он был создан как раз для того, чтобы переносить хрупкие и ценные предметы. Аккуратно острым краем топорика подрезая «ножки» у цветов, Есения отправляла один за другим в горшочек, не забывая быть острожной. Бутоны выбирала самые нераскрывшиеся, насколько это было возможно. Больше важных религиозных праздников в ближайшее время не будет, отчего камелия не понадобится. Вплоть до следующей зимы.

За работой девушка не заметила, как небо заволокли злые тёмные тучи, грозившие вот-вот обрушиться огромной стеной снега на головы тех, кто оказался вне дома. Когда Есения закончила, она наконец обратила внимание на небо и тихо выругалась. Идти обратно по темноте — половина беды. Но в метель всё становилось в разы хуже. Она может заблудиться, свернуть не туда, провалиться в яму, свалиться в овраг или даже наткнуться на решивших поохотиться на заплутавших животных и людей хищников. Приладив заплечный мешок поудобнее, Есения направилась обратно, ускоряя шаг, насколько позволял глубокий снег и силы. Идти на самом деле было недалеко. Летом это же расстояние заняло у неё бы от силы три часа времени. Но не зимой.

Когда за плечами осталась добрая половина пути, а впереди виднелся лес, по которому она шла в самом начале, поднялся злой, пронизывающий до костей ветер. Создавалось ощущение, что он хотел заморозить всех изнутри, проникнув до самых клеток и превратить их в микроскопические кусочки льда. А следом в лицо прилетел снег. Не маленькая, миленькая и красивая снежинка, а большая, сплетённая в большой комок ледяная крупа. И Есения стремглав побежала в сторону леса. Там можно будет хотя бы укрыться под ветками какой-нибудь пушистой ели, переждать непогоду. Всяко лучше, чем на голом поле под ветром.

Снег стеной, словно он был проливным летним ливенем, обрушился на землю, когда Есения, еле передвигая от пробежки ноги и задыхаясь с колотящимся сердцем где-то у горла, почти добралась до леса. Едва разбирая дорогу, спотыкаясь и щурясь, она кое-как добралась до первого попавшегося дерева. Ветер срывал с головы платок, отчего дальнейший путь проходил чуть наклонившись, от одного крупного дерева к другому, обнимая каждый ствол и переводя дыхание. Сил почти не оставалось, когда, о чудо, она увидела старую огромную ель с широкими большими ветками, склонёнными под тяжестью снега до самой земли. Есения собралась и на одной только силе воли побежала к спасительнице, стараясь не терять её их виду и заодно пожитки нигде не обронить.

Девушка не поняла, как так быстро оказалась под елью, но сидя именно там почувствовала, как дрожит. Её знобило от холода, ноги дрожали с непривычки от бега, а руки от осознания спасения. Сердце ухало в ушах, дыхание отдавало хрипотцой и совсем как будто не хотело восстанавливаться, было одновременно жарко от физической нагрузки и холодно от намокших только снаружи вещей. Ей бы развести костёр, посушить одежду, но вокруг не было достаточного количества топлива, а наружу выходить опасно.

Под ветками ели было в разы теплее, чем снаружи, отчего Есения пусть и не скоро, но более ли менее отогрелась, ведь внутри вся её одежда была ещё сухой и позволила сохранить остатки тепла, перестала дрожать и успокоилась, почувствовав накатывающую сонливость. Позволить себе заснуть в метель на улице было равно медленной и мучительной смерти. Недосып, нагрузка, недоедание и постоянная работа не сделает кого-то более энергичным. Есения устроилась поудобнее, обняв заплечный мешок и принялась наизусть, тихо, но выразительно декларировать известные ей стихи. Увы, вскоре уверенный тон сменился непонятным бормотанием, а после под ветками сосны всё погрузилось в тишину, прерываемую лишь шумом ветра снаружи.

Есения не поняла, как заснула, но пробуждение было неожиданным, словно её кто-то резко выдернул из сна за руку. Она испуганно огляделась и прислушалась. Вьюга всё ещё выла, но уже не столь протяжно, как будто потеряв часть силы. А ещё было темно настолько, что девушка почти не видела своих рук в плотных варежках. Вот-вот станет совсем темно, передвигаться станет невозможно. Есению сковал поистине нечеловеческий страх. Остаться одной, посреди морозной ночи в лесу… Да самому злобному врагу не пожелаешь! К горлу начала подкатываться истерика, а глаза начали щипать слёзы горечи, как вдруг она что-то услышала. Пронзительный кошачий крик и ржание коня донеслись до неё, а спустя сущие минуты возле девушки оказалась… Ночка! Кошка стремглав запрыгнула к ней на колени, принявшись громко урчать и тереться об хозяйку.

— Как?.. Как ты тут оказалась?..

Есения крепко обняла фамильяра и почувствовала, как непрошенные слёзы всё же покатились по замёрзшим щекам, а на губах расцвела улыбка. Откуда-то справа раздался храп и нервное топотание коня. Девушка, мягко прижимая к себе кошку и вещи, еле выбралась из своего убежища. Разогнувшись, она поняла, что дрёма на морозе сделала её состояние ещё хуже. Нос оказался заложен, горло немного осипло, а саму её знобило от поднявшейся температуры. Но её улыбка засияла ярче, несмотря на отвратительное самочувствие.

— Это ты его привела? — обратилась Есения к кошки и услышала в ответ утвердительное «мяфк».

Каким-то образом Ночке удалось привести сюда коня Яромира. К своему стыду, девушка до сих пор не знала его имя, обращаясь лишь милыми прозвищами. Конь мягко толкнулся мордой в её плечо, мол, что стоишь, залезай, поехали. Он ещё и навострил уши, когда в отдалении послышалось завывания волков, и начал нервно всхрапывать и перебирать копытами в нетерпении.

— Я не смогу на тебя забраться, ты слишком высокий, мой хороший, — устало произнесла Есения, ласково потрепав коня по холке.

Жеребец присел, тем самым позволив девушке сесть на него, пусть и седла на нём не обнаружилось. Ночка сама устроилась на голове у коня, явно будет выполнять роль навигатора, указывая путь обратно, домой. Есения же обхватила крепко руками и ногами жеребца, буквально уложившись на него всем телом и не забыв хорошо закрепить за спиной мешок, чтобы тот, не дай Бог, не потерялся и не был выброшен. Конь поднялся и потрусил в сторону выхода из леса, продираясь сквозь ветви и всё ещё идущий снег.

— Вези нас домой… — только и успела произнести девушка, прежде чем жар сморил её, и она впала в болезненную дрёму.

— Ворон, ты молодец! Доставил её живой!

Есения услышала сквозь сон голос Яромира и поспешила проснуться, но словно налитые свинцом веки отказывались подниматься, лишь слегка приоткрывшись. Она почувствовала, как мужчина своими обжигающе-горячими руками расцепил её сомкнутые вокруг шеи коня, а после мягко взял за талию, пытаясь стащить со спины животного. Девушка в этот момент поняла, что если Яромир сейчас попытается поднять её на руки, то пойдут прахом все её старания по его излечению.

— Не смей! — громко, насколько позволял сломленный голос, просипела Есения. — Я сама, отпусти!

Мужчина послушался, и девушка благополучно сама выпрямилась и села, чувствуя, насколько тяжела её больная голова. Она с трудом сползла с коня, чувствуя, как натыкается на поддерживающие её руки Яромира. Еле перебирая ногами, Есения зашла в дом, стараясь не спотыкаться и не натыкаться на стены. Ей так последний раз было плохо только в совсем юном возрасте, когда впервые ходила за камелией и заплутала по дороге обратно. Благо, на следующее утро мужики нашли её спящей под елью и принесли к наставнице уже сильно больной.

Есения, насколько ей позволяло состояние, быстро снимала с себя одежду. Её сил едва хватило на варежки, платок и валенки. Но крупные пуговицы на дублёнке отказывались хоть как-то подчиняться озябшим пальцам, отчего девушка начинала злиться. Спустя н-ое количество попыток в дело вмешался Яромир. Он убрал руки Есении и принялся быстро расстёгивать ей дублёнку.

— Какая глупость… Это я должна о тебе заботиться, как о своём больном, а не наоборот, — прохрипела она, вытирая ладонью покатившиеся слёзы.

— Если бы ты умерла там, на морозе, кто бы позаботился обо мне?

— И то верно, — девушка усмехнулась, на смех сил у её голоса не осталось, а когда дублёнка упала под своей тяжестью к ногам, прошептала: — Спасибо.

Она поспешила в ванную, на ходу расстёгивая пояс и снимая через голову тяжёлое от сырости платье. Закрывшись в комнате, она, трясясь от жара и переохлаждения одновременно, избавилась от всей одежды и, встав на табурет, оттуда шагнула в бочку с тёплой водой. Этого категорически делать нельзя было из-за накатившей болезни, но согреться после столь ужасного дня было необходимо.

Она сидела так до тех пор, пока зубы не перестали стучать, а сонливость снова не накатила. Тогда Есения медленно выбралась из бочки и, натянув на себя снятую ранее нижнюю рубаху, поспешила выйти. Не отходя далеко от двери, она села на колени возле большого сундука и принялась там копаться, кое-что ища. Наконец её воспалённый взгляд нашёл то, что искал. Прозрачная толстая бутыль с слегка мутной жидкостью янтарного цвета, в которой плавали пять заморских, очень похожих на чили, перчиков. Откупорив её, девушка сделала быстро два больших глотка и закрыла обратно. Острота напитка быстро дошла до Есении, обожгла нёбо и горло, пробив моментально нос и заставив на несколько секунд выпучить глаза. Эта перцовка использовалась только в лечебных целях и малыми дозами. То, сколько сейчас выпила девушка, хватило бы на то, чтобы поднять мёртвого из гроба, а не просто вылечить простуду за одну ночь

Есения несмело поднялась на ноги и огляделась. Все её вещи аккуратно весели, а в печь кто-то подкинул дров, отчего в комнате было даже жарковато. Яромир же расстилал на перекрышке большое одеяло, которое девушка использовала только в самые морозные ночи, когда печь не до конца помогала. Есения мягко коснулась плеча мужчины. Как бы она не болела, его здоровье должно быть превыше всего.

— Присядь, отдохни. Я сама всё сделаю.

На удивление, он не стал сопротивляться. Должно быть, обезболивающее ещё до её приезда перестало действовать, отчего даже просто стоять для него было мукой, пусть и не показывал вида. Наскоро Есения смогла заварить два травяных настоя для Яромира, на благо она ещё с утра оставила котелок с тёплой водой в печи. Дождавшись, когда он выпьет их, девушка принудительно уложила его на кровать, что-то говоря о здоровом и исцеляющем сне. Яромир на деле особенно не сопротивлялся, позволив наконец расслабиться. Боль его явно вымотала за последние несколько часов, отчего быстро сморило.

— Ты не должна болеть, слышишь? — сонно сказал он через некоторое время, а в ответ получил слегка грустную улыбку Есении.

Дождавшись, когда Яромир провалится в сон, девушка спешно, насколько могла, закрыла вход в печь заслонкой и погасила кем-то заботливо зажжённые свечи одним несложным заклинанием. Она с трудом забралась на перекрышку, где уже ждала, свернувшись в комочек, Ночка, и, едва её тело приняло горизонтальное положение, крепко уснула, кутаясь в расстеленное Яромиром одеяло.