Доктор для следователя

Глава 16

Пергамент с угрожающей надписью я сожгла в печи, наблюдая, как пламя пожирает неизвестный почерк. Предупреждение было получено. Теперь главное — не поддаваться панике. Паника — это неряшливость, а неряшливость в моих новых обстоятельствах равносильна смерти.

Я не стала менять распорядок. Трактир работал как часы. Но теперь каждое утро, открывая ставни, я незаметно проверяла запоры на предмет следов взлома. Каждую ночь, гася лучину, я ставила у двери простейшую сигнализацию — поставленную на ребро медную монету. Падение — и я проснусь.

Я усилила и свои «медицинские» запасы. Теперь в моем арсенале были не только целебные, но и защитные составы. Порошок из коры колючей сливы, вызывающий сильный кашель и удушье при вдыхании. Густой отвар гнилюка, при контакте с кожей оставляющий болезненные, долго не заживающие волдыри. Я не собиралась нападать первой. Но дать отпор была обязана.

Прошла неделя. Затем другая. Ничего. Поселок жил своей жизнью, окутанный осенней дымкой. Ни новых смертей, ни подозрительных незнакомцев. Начинало казаться, что записка была лишь чьей-то жестокой шуткой.

Как я ошиблась.

Однажды поздно вечером, когда я уже собиралась закрываться, в трактир вошел человек. Он был одет в дорожный плащ, скрывавший фигуру, а капюшон — лицо. Он двигался бесшумно, как тень, и сел за столик в самом углу, откуда мог видеть и вход, и всю основную залу.

— Пинту эля, — произнес он, и его голос был ровным, без эмоций, словно скрип несмазанной двери.

Ладонь у меня на мгновение вспотела, но я кивнула и налила пива. Подходя к его столику, я постаралась разглядеть лицо под капюшоном, но там была лишь тьма.

— Холодно стало к ночи, — пробормотала я, ставя кружку. Бессмысленная фраза, чтобы разрядить напряжение.

— Да, — коротко ответил он, не двигаясь. — Скоро станет еще холоднее.

Он не притронулся к пиву. Просто сидел. Я чувствовала его взгляд на себе, тяжелый и изучающий, пока я убирала последние кружки и протирала столы. Воздух в трактире стал густым, как сироп.

Наконец я не выдержала.

— Мы закрываемся.

Он медленно поднял голову. В щели капюшона мелькнул бледный подбородок.

— Я знаю.

Он встал, бросил на стол монету и вышел так же бесшумно, как и появился. Пиво в кружке осталось нетронутым.

Я заперла дверь, прислонилась к ней спиной и попыталась унять дрожь в коленях. Это был он. Я знала. Это не было доказательством, это было животным чутьем. Он пришел, чтобы посмотреть. Оценить. Напугать.

На следующее утро монета, которую я ставила на ребро, лежала на полу. Кто-то пытался открыть дверь. Безуспешно.

Следующей ночью я не спала. Сидела в темноте подсобки, завернувшись в плащ, с зажатым в руке скальпелем. Я слышала каждый шорох снаружи, каждый скрип старого сруба. Но никто не пришел.

На третью ночь я уснула, сидя на стуле, от изнеможения. Мне приснился странный сон. Я стояла в своем трактире, но он был пуст и залит лунным светом. На одном из столов лежала девушка с темными волосами — Аннели. Она была бледна, но жива. Она открыла глаза и посмотрела прямо на меня.

«Он боится тебя, — прошептала она беззвучно. — Ты пахнешь чужим знанием. Чужой смертью. Он придет не как вор. Он придет как… пациент».

Я проснулась с криком, застывшим в горле. Лунный свет все так же лежал на полу серебряным прямоугольником. В трактире было тихо. Но сон повис в воздухе тяжелым предзнаменованием.

Он придет как пациент.

Холодный ужас сковал меня. Это имело смысл. Идеальный способ подобраться ко мне близко, пока я буду беззащитна, с руками, занятыми инструментами, а не оружием. Пока мое внимание будет приковано к мнимой болезни, а не к реальной угрозе.

Я подошла к окну и смотрела на спящий поселок. Где-то там, в ночи, он ждал. Выжидал подходящий момент. Играя со мной, как кошка с мышью.

Но я не была мышью. Я была хирургом. И если он явится под маской больного, я буду готова. Врачевать… или вскрывать. В зависимости от того, что он принесет с собой.