Доктор для следователя

Глава 7

Холодный воздух, идущий от камня, был слабым, но неумолимым. Он был моим первым реальным достижением. Победой логики над магическим фатализмом. Но одной победы было мало. Нужно было наступать.

С оставшимися двумя коронами в кармане я чувствовала себя чуть увереннее, но до открытия трактира было как до луны. Нужно было запустить производство. И начать я решила с хлеба.

В кладовке я нашла закваску. Вернее, то, что от нее осталось — засохший комок, пахнущий унынием и забвением. Прежняя хозяйка, судя по всему, не утруждала себя кулинарными подвигами. Мне пришлось возрождать ее с нуля, по смутным воспоминаниям из книг по биохимии и кулинарных шоу, которые я смотрела в редкие минуты отдыха. Мука, вода, терпение. Это напоминало выращивание бактериальной культуры в чашке Петри.

Пока закваска вызревала, я принялась за пивное сусло. Рассчитанные мною пропорции ячменного солода и хмеля вызывали скептическую усмешку у поставщика, старого Бориса, торговавшего зерном на рынке.

— Девка, ты с ума сошла? Столько хмеля — пиво горьким будет, как полынь! — качал он головой, отмеряя мне зелье.

— Так и задумано, — парировала я, отсчитывая медяки. — Чтобы чувствовалось.

Он пожал плечами, списав мои странности на горечь утраты и женскую глупость.

Дни превратились в череду монотонных, выматывающих ритуалов. Я месила тесто, выставляла его подниматься в самое теплое место у печи, следила за температурой сусла в медном чане, который с трудом удалось отдраить до блеска. Мои руки, привыкшие к стерильным перчаткам и точным инструментам, теперь были исцарапаны, в мозолях и пахли дрожжами. Я засыпала, едва дойдя до кровати, и просыпалась с первыми лучами солнца, чтобы проверить, как идет брожение.

Это был не труд. Это была одержимость.

Однажды утром, когда я выставила на крыльцо остывать первую партию хлеба, мимо проезжала самодвижущаяся повозка, груженая рудой. Один из грузчиков, тот самый, что приходил ко мне пьяным, сидел на облучке. Его взгляд скользнул по мне, по дымящимся на солнце буханкам, и на его лице промелькнуло нечто, похожее на уважение. Он молча кивнул. Я ответила тем же. Война не была окончена, но перемирие было заключено.

Наступил день, когда нужно было разливать первое пиво по бочкам. Я зачерпнула немного кружкой. Цвет был правильным — золотисто-янтарным. Аромат — хмелевым, с легкой фруктовой нотой. Я сделала глоток.

И... не скривилась. Это было пиво. Настоящее, чистое, с приятной горчинкой и освежающим послевкусием. Оно не тягалось с лучшими сортами из моего прошлого, но оно было на световые годы впереди той кислятины, что здесь пили. Внутри что-то екнуло — смесь гордости и дикого облегчения.

В тот же день я повесила на дверь табличку, грубо сколоченную из доски, на которой углем вывела: «Открытие послезавтра. Новое пиво. Свежий хлеб».

Вечером, когда я гасила лучину, до меня донесся стук в боковую калитку, ведущую во двор. Я насторожилась, взяла в руки кочергу. Но за калиткой никого не было. На пороге лежал небольшой сверток. Я развернула его. Внутри была копченая колбаса и круг сыра. И записка, нацарапанная корявым почерком: «Удачи, хозяйка. От соседей».

Я стояла с этим свертком в руках, и по щеке потекла предательская слеза. Я смахнула ее, рассерженная на собственную слабость. Но в груди что-то оттаивало. Это была не жалость. Это было признание.

Завтра — открытие. Агония или триумф? Я не знала. Но я знала одно: я больше не невидимая вдова, за которой присматривают из милости. Я стала фактом. Проблемой. Надеждой. Хозяйкой.

Я посмотрела на свое отражение в темном окне. Изможденное, уставшее лицо, но с горящими глазами. Глазами Марии Погребенкиной. И, кажется, понемногу — глазами Мариэллы, которая наконец-то нашла в себе силы не просто выживать, а жить.