Звон монет в моем потайном кармашке был приятнее любой музыки. Четыре короны. Не богатство, но дыхание. Пока артефактчик копался с моим «железным хламом», я отправилась на рынок.
Это был не просто базар. Это был хаос звуков, запахов и магии. Торговцы с самодвижущихся повозок, запряженные рогатыми лошадьми, выкрикивали цены. В воздухе витал запах специй, жареного мяса и озона от малых артефактов, охлаждавших еду. Я шла, сжимая в кулаке монеты, чувствуя себя голым нервом. Каждая трата должна быть оправдана.
Я купила самое необходимое: муку, соль, дрожжи, ячмень и хмель. Без работающего холодильного камня брать скоропортящиеся продукты было безумием. Пока что мой «трактир» сможет предлагать лишь хлеб и, если повезет, собственное пиво. Рассчитывая рецептуру в уме, я ловила на себе странные взгляды. Девушка, сама несущая тяжелые мешки, — здесь это было не в порядке вещей.
По пути назад я увидела его. Фрол-кузнец. Могучий, с руками размером с мою голову, он стоял у своей кузни, опираясь на косяк, и смотрел на меня оценивающим, хозяйским взглядом. Взглядом, который говорил: «Скоро ты будешь моей проблемой».
Наш взгляд встретился. Я не опустила глаза. Не ускорила шаг. Я шла ровно, с прямой спиной, неся свою ношу. Его удивление было почти осязаемым. Он привык видеть испуганную мышку, а перед ним шла… кто-то другой. Я чувствовала его взгляд на своей спине, пока не свернула к своему трактиру.
Вернувшись, я снова ощутила гнетущую атмосферу запустения. Пахло тоской и безнадежностью. Это нужно было менять. Немедленно.
Я скинула платок, закатала рукава и нашла в подсобке самое жалкое подобие метлы. Я не была приучена к тяжелому физическому труду, но десять лет хирургических дежурств и ношений пациентов дали свою выносливость. Я вымела пыль и паутину, отдрала столы до древесной фактуры, выбросила весь хлам. Потом принялась за бочки. Ту, где плавала мышь, я без сожалений выкатила во двор. Остальные отмыла с песком и щелоком.
Это был не ремонт. Это была санация. Обеззараживание территории.
К вечеру я сидела за чистым столом, пахнущая потом и щелоком, и считала оставшиеся монеты. Две с половиной короны. Завтра артефактчик озвучит свой ценник. Сердце сжималось от тревоги, но руки были твердыми.
Я взяла графитовый стержень и на обратной стороне своего «Плана реабилитации» вывела новый заголовок:
«РЕЦЕПТ №1. СВЕТЛОЕ ПИВО. ОСНОВНОЕ».
Я писала не интуитивно, как любая деревенская варщица, а с точностью химика. Процентное соотношение ячменного солода и воды, температура затирания, время осахаривания, количество хмеля для горечи и аромата… Я рассчитывала все, исходя из скудного оборудования, что у меня было. Это была не кулинария. Это была биохимия. Та самая, что когда-то помогала мне понимать процессы в организме пациенток.
Внезапно в дверь постучали. Резко, нетерпеливо. Я вздрогнула. Было уже темно. Я подошла к двери, не открывая.
— Кто там?
— Открывай, хозяйка, с повинной головой!
Голос был пьяным и наглым. Я приоткрыла дверь на цепочку — ее пришлось вкрутить одной из первых. На пороге стоял один из тех грузчиков, что приходили днем. Он шатался.
— Марька! Пивка! Протрезвляться надо! — он попытался просунуть в щель руку.
Холодная ярость поднялась во мне. Это было именно то, с чем мирилась прежняя Мариэлла. С тем, что ее заведение — место, куда можно вломиться среди ночи и требовать обслуживания.
— Закрыто, — сказала я ледяным тоном. — Утром.
— Да ты что, стерва?! — он рванул дверь. Цепочка натянулась, но выдержала. Его пьяное лицо исказилось злобой. — Я тебя щас…
Я не стала его слушать. Я отошла от двери, взяла тяжелый чугунный котелок, висевший у печки, и вернулась.
— Уходи, — сказала я спокойно. — Пока цел.
Он что-то прокричал, снова дернул дверь. В этот момент я резко распахнула ее на цепочке, и его рука, просунутая в щель, оказалась в ловушке. Он взревел от неожиданности и боли. Я подняла котелок.
— Я не буду тебя предупреждать, — мой голос прозвучал тихо, но так, что его было слышно даже сквозь его пьяный рев. — Следующий удар — по пальцам. Хочешь остаться калекой?
Он замер, уставившись на меня выпученными глазами. В них был не только алкоголь, но и животный страх. Он увидел не истеричную вдову, а холодную, решительную женщину с железом в руках. Он что-то пробормотал, я ослабила нажим, он выдернул руку и, спотыкаясь, побежал прочь в темноту.
Я закрыла дверь, повернула ключ и прислонилась к косяку. Сердце колотилось. Руки дрожали. Но не от страха. От адреналина. От ярости.
Я посмотрела на чугунный котелок в своей руке. Он был тяжелым и надежным. Как и моя решимость.
Заведение «У Степана» с этой ночи закрылось. Скоро здесь откроется что-то другое. И его хозяйкой буду я.