Доля Ангелов

Глава 7

Эдвард был удивлен, когда Шелби не вскочила на ноги и с раздражением не побежала к двери. Ведь настоящие христианки, когда их работодатель сообщает, что хочет поцеловать, как правило, обижаются и убегают. Но чем дольше она оставалась, уставившись на него с его ботинком в руках, тем больше он пугался.

«Она не должна быть такой», — подумал он про себя. Он нагнулся к ней, но она отодвинулась, окончательно забыв про чертова доктора.

— Иногда земля должна принять бурю, — прошептала Шелби.

— Что?

Она просто дернула головой, поднявшись на коленях.

— Это не важно.

И она была права. Ничего не было особенно важным, когда она поцеловала его, ее губы были мягкими, застенчивыми, словно она ничего не знала о соблазнении.

Для него это не было большой проблемой.

Эдвард взял все в свои руки, стараясь быть более внимательным к ней, нежели с любой другой женщиной… ну, с которыми он был когда-то. Он легко прошелся руками по ее торсу, притянув ее между своими ногами, вверх по ее груди. Под толстовкой ее тело было упругим, таким же как у него, но по другой причине. Оно была упругим из-за физического труда, здоровья, данного природой, и ее усилий от работы с животными, которые весили на тысячу фунтов больше, нежели она сама, подвозя им литры кормежки, а также таская наполненные тачки опилками, делая километры ходок от конюшни к сараю, от пастбища к пастбищу.

Она не носила бюстгальтер.

Он обнаружил, потянув толстовку вверх ей через голову, что у нее не было даже внизу майки. Ее груди были идеальны, маленькие, упругие, как и она вся. Ее соски были девчачьими розовыми и для него это был полный сюрприз…

И он сделал правильный выбор — остановившись.

Несмотря на жажду, которая царапала когтями его брюхо, желая попробовать ее сладость, кое-что гораздо более важное стукнуло ему по затылку.

— Ты девственница? — спросил он.

— Нет.

— Мне кажется, что ты лжешь.

— Есть только один способ узнать это, не так ли?

Странное, непривычное сомнение, заставило его оцепенеть, он отвернулся, не потому, что ему не нравился ее полуобнаженный вид, а потому, что он вообще на это решился. С ее скромностью, ее неловкостью, ему захотелось наброситься на нее и взять, подобно тому, как берет мужчина, заявляя права на женщину, обнаружив, что она ничья.

И еще она не испугалась, а наоборот, как бы дала понять, что позволяет ему это сделать, это и многое другое.

Отведя глаза в сторону, он раздумывал над этой ситуацией, в некоторой степени эта черта была свойственна ему всегда, быть собственником, еще до того, кем он стал… но он вдруг увидел деньги.

Одну тысячу долларов.

Десять сто долларовых купюр, которые лежали веером.

На тумбочке у двери.

Он оставил деньги для одной из проституток в прошлую пятницу, он исправно платил за то, что они были с ним. И в самом деле, женщина той ночью (за исключением того, что она вела себя и была одета именно так, как он и хотел, чтобы…) реальная женщина сама пришла к нему.

Его Саттон.

Они занимались сексом, потому что он предполагал, будто она настолько идеальный двойник Саттон Смайт. Какая же была первая подсказка? Когда все закончилось, женщина не взяла денег, они остались лежать на столике. А вторая? На следующее утро он обнаружил ее клатч на столике у кресла и когда открыл его, в нем было водительское удостоверение Саттон.

Иногда, он задавался вопросом — произошло ли это на самом деле или был лишь сон. Хотя напряжение между ними, когда он вернул ей клатч ядерным… да, это должно быть все же произошло.

И он точно знал, почему занимался с ней сексом. Саттон была классной, достойной, блестящей бизнесвумен, в которую он был влюблен уже много лет. Почему она разрешила ему прикоснуться к себе, поцеловать ее и войти внутрь?

Да, она сказала, что тоже была влюблена в него. Но разве это может быть правдой?

Эдвард сосредоточился на дочери Джеба. Расправив ее толстовку, он аккуратно прикрыл ее наготу.

— Никакого врача, — сказал он отстраненно. — Мне не нужно.

— Вам необходим врач.

Немного смущало, насколько она спокойно поднялась и пошла к телефону, как будто ничего не случилось. Взяв трубку древнего, настенного телефонного аппарата, он нахмурился, возмущаясь ее прагматизмом.

— Мое дал мне номер, — объяснила она, начиная набирать диск указательным пальцем. — Доктор Колби, правда ведь?

— Вот, черт возьми, если ты знала его имя и номер, зачем доставала меня?

— Я давала вам шанс стать разумным, но мне не стоило рассчитывать на это.

— Черт побери.

Повернувшись к нему, она приложила трубку к уху.

— Я просила вас не произносить имя Господа всуе в моем присутствии и не сквернословить. И я знаю, что вы никогда не влюбитесь в меня. Вы всегда будите ее.

— Какого черта ты несешь? — выстрелил он.

— Вы произносите ее имя во сне. Типо Сат… Саттер?

Эдвард запрокинул голову назад и закрыл глаза от отчаяния. Может, это все ему привиделось. Скорее всего, что да, он просто отключился у стойла Наба, и все это видение, ставшее результатом пойла, которое в настоящее время бежало у него по крови.

Он надеялся на это.

— Мисс Смайт? Еще кофе?

Саттон вернулась в реальность, улыбнувшись пожилой женщине в униформе с кофейником в руках. Эллин Айзекс работала в семейном имении очень давно, насколько помнила Саттон, она чем-то напоминала бабушку и всегда заставляла ее вспоминать о Ханне Груэн из «Нэнси Дрю».

— Нет, спасибо, миссис Айзекс. Как не печально, но мне пора ехать.

— Машина ждет вас.

Саттон промокнула рот дамасской салфеткой с монограммой и поднялась.

— Я пойду за отцом.

Миссис Айзекс улыбнулась и поправила накрахмаленный белый передник, висевший спереди на ее сером платье.

— Отец в своем кабинете. И я сообщила ему, что ты уезжаешь.

— Спасибо.

Фамильная столовая была маленькой и очаровательной, размером пятнадцать на пятнадцать, оконный проем находился между основной кухней особняка и официальной столовой. В окнах, наполненных светом, особенно в утренние часы, виднелись кирпичные стены, увитые плющом и тщательно ухоженные клумбы роз в семейном саду, а также имелись соответствующие старой школы Colefax и Fowler всевозможные растения. Это комната была одной из самых любимых комнат ее матери, пока она была жива. Саттон с братом вместе со всей семьей всегда здесь завтракали перед школой, общаясь и сообщая новости. После того, как умерла ее мать, а Винн уехал в университет Виргинии, в этой комнате проводили время только она и отец.

И когда она уехала в Гарвард, здесь завтракал только ее отец… и потом миссис Айзекс начала сервировать ему утреннюю трапезу у него за столом, в кабинете.

Это стало привычкой, которая так и осталась, даже когда Саттон вернулся из бизнес-школы при Университете Чикаго и начала работать в корпорации «Ликеро-водочные заводы Саттон».

Она сложила салфетку рядом со съеденной половинкой грейпфрута, булочкой, разрезанной пополам и оставшейся скорлупой в держателе для яиц, сваренных в крутую, и задалась вопросом, почему каждое утро она продолжала завтракать здесь в одиночестве?

Возможно, дань прошлому, а может фантазии о будущем.

Огромный дом, в котором она жила с отцом, и каждый был сам по себе (за исключением, когда приезжал Винн) состоял из двадцати пяти тысяч квадратных метров и исторически содержался в тщательном великолепии, все предметы старины передавались из поколения в поколение, множество картин и экспонатов музейного значения, ковры из Персии, за исключением некоторых, ручной работы из Франции. Это было великолепное убежище, где латунные перила и светильники, обрамленные золотыми листьями, сверкали от бесчисленной полировки, а свисающие хрустальные люстры мерцали у потолка, отбрасывая свет на стены, дерево стало более теплых оттенков со временем, отдавая свою теплоту, как зола в топке.

Но этот дом был одиноким.

Звук ее шпилек глухим эхом раздавался в самом сердце пустоты, ее учили, как следует правильно ходить спокойным шагом, когда она направилась к передней части дома, проходя мимо гостиной и библиотеки, комнаты отдыха и дамских комнат. Здесь ничего не было неуместным или не кстати, все было с тщательностью убрано, нигде не было ни пушинки или пылинки.

Двери в кабинет отца была открыта, и он поднял глаза от своего стола.

— А вот и ты.

Его руки рефлекторно легли на ручки кресла, врожденный такт, когда женщина входила или выходила, он всегда вставал. Но это был бессильный жест, сил у него уже не осталось, от чего стало грустно, он не мог уже сделать простое движение, но она решительно проигнорировала это.

— Ты собираешься поехать сейчас или позднее? — спросил он, опустив руки на колени.

— Мы собираемся, — она обогнула стол и поцеловала его в щеку. — Пойдем. Финансовый Комитет начнется через сорок пять минут.

Рейнольдс Винн Уилшир Смайт IV кивнул на угол стола.

— Я читал материалы. Дела идут хорошо.

— Мы немного мягки в Южной Америке. Думаю, что нам нужно…

— Саттон. Присядь, пожалуйста.

Нахмурившись, она заняла место напротив него, скрестив лодыжки под столом и поправляя свой костюм. Как обычно, она была одета в Армани, персикового цвета, один из любимых своего отца.

— Что-то не так?

— Пришло время объявить о нашем решении.

От его слов она пришла в ужас и ее сердце замерло.

Позже, она будет вспоминать каждую мелочь, как они сидели друг напротив друга в его кабинете… насколько он был красив с седой шевелюрой в своем прекрасно сшитом костюме в тонкую полоску… и как ее руки, так же как и его, лежали на коленях.

— Нет, — категорически ответила она. — Еще не время.

Рейнольдс попытался протянуть к ней руку, но его ладонь шлепнулась на кожаное пресс-папье, и на мгновение Саттон захотелось закричать. Вместо этого, она проглотила свои эмоции и соединила с ним руки на середине, склонившись над великим простором его стола, подминая кипы бумаг.

— Моя дорогая, — он улыбнулся ей. — Я так горжусь тобой.

— Остановись, — она сделала вид, что поглядывает на запястье на свои золотые часы. — Мы должны идти, чтобы встретиться с Коннором, прежде чем мы начнем…

— Я уже сказал Коннору, Лакшми и Джеймсу. Пресс-релиз будет опубликован в «Таймс» и «Уолл Стрит Джорнал», как только в твоей трудовой договор будут внесены изменения. Лакшми займется этим, как мы и говорили. Это уже не касается только меня и тебя.

Саттон почувствовала холодок страха, такой же, когда у вас начинают волосы вставать на затылке, и вы начинаете усиленно потеть.

— Нет. Это не законно. Договор должен быть ратифицирован правлением.

— Они приняли его вчера вечером.

Она откинулась на спинку кресла, сосредоточившись. Жесткое кресло впилось в лопатки, и по какой-то нелепой причине она подумала о количестве рабочих по всему миру. Тысячи и тысячи. И сколько они производили бутылок, перегоняя бурбон, различное вино, а потом водку, джин и ром, разной ценовой категории. Десять миллиардов в год это почти четыре миллиарда валовой прибыли. Она вспомнила, как ее брат как-то ее спросил, как она чувствует себя по этому поводу.

Винну еще два года назад было объявлено, как будут разворачиваться события в семейном бизнесе. И он отлично понимал, что она единственная в их семье, не считая отца конечно, была с головой, заточенной на бизнес.

Саттон посмотрела на отца… и тут же забыла о корпорации.

Ее взор затуманился слезами, она отбросила всю воспитанность и вернулась в тот момент, когда потеряла свою мать.

— Я не хочу, чтобы ты умирал.

— Как и я. И я не собираюсь никуда уходить, — он невесело засмеялся. — Но болезнь Паркинсона прогрессирует, и я боюсь, что это более похоже на правду, чем мне бы хотелось.

— Я могу сделать что-нибудь? — прошептала она.

Он кивнул.

— Я не отдам тебе свою позицию, потому что ты моя дочь. Любовь хороша в семье, но не приветствуется в бизнесе. Ты сменишь меня, потому что ты именно тот человек, который поведет нас в будущее. Все очень отличается от того, когда мой отец передал мне свой кабинет. Сейчас все… настолько глобально, настолько нестабильно при жесткой конкуренции. И ты понимаешь эти проблемы.

— Мне нужен еще один год.

— У тебя его нет, прости, — он снова двинул своей рукой, а затем стиснул зубы от разочарования… потом взял себя в руки, скрыв свои мучения. — Запомни это. Я не зря потратил последние сорок лет своей жизни стремясь превратить кого-то в того, кто не подходит для этой работы. Ты можешь это сделать. Кроме того, ты сделаешь это. У тебя просто нет другого выбора, ты должна преуспеть.

Саттон опустила взгляд на их переплетенные руки. Он все еще носил свое простое золотое обручальное кольцо. Отец не женился второй раз. Он даже ни с кем не встречался. Он спал с ее фотографией, стоящей рядом с кроватью на тумбочке, и ее ночные рубашки до сих пор висели у него в шкафу.

Такая романтическая дань может и была настоящей любовью. И фактически одна часть его была скорее всего преданностью и уважением к его умершей жене, а вторая часть — болезнью, подтачивающей его здоровье, может это и было его данью.

Болезнь Паркинсона оказались изнурительной, тоскливой и страшной. И она тоже была существующей реальностью, богатые люди не живут в специальном классе, они тоже подвержены прихотям судьбы.

На самом деле, за последние пару месяцев ее отец заметно стал более медлительным, и в дальнейшем все будет только усугубляться, пока он не окажется прикован к постели.

— Ах, папа… — выдохнула она.

— Мы оба знали, что так произойдет.

Сделав глубокий вдох, Саттон поняла, что это был единственный раз, когда она показала свою уязвимость. Это был ее единственный шанс честно признаться, насколько ей страшно — в тридцать восемь лет встать у руля огромной корпорации, на которой покоиться успех ее семьи… а также смотреть в лицо смерти своего отца.

Смахнув слезу, она увидела мокрое пятно на пальце и сказала себе, что больше не будет слез, как только она выйдет из дома. Как только она доберется до штаб-квартиры, все будут внимательно рассматривать ее, оценивая в качестве нового лидера. И да, выползут змеи из-под деревьев, пытаясь подорвать ее и появятся люди, которые не воспримут ее всерьез, потому что она женщина и член семьи, а ее собственный брат скорее всего разозлиться.

Что не менее важно, она не могла теперь показывать свою слабость даже перед отцом. Если она проявит слабость, он будет беспокоиться правильный ли выбор сделал и, возможно, можно только предположить… стресс не поможет в его состоянии.

— Я не позволю нам упасть, — сказала она, встретившись с ним взглядом.

Облегчение отразилось на его красивом лице, и его взгляд был настолько открытым, непосредственным, что чуть ли не заставил ее опять заплакать. Но он был прав — она уже не могла позволить себе так открыто проявлять свои эмоции.

Любовь касалась семьи, но для бизнеса она не подходила.

Поднявшись на ноги, она обошла стол и обняла его, а когда выпрямилась, расправила плечи.

— Я хочу продолжать использовать тебя, как консультанта, — заявила она. И было смешно услышать, но ее тон уже не был похож на просьбу, обычно она не так разговаривала со своим отцом. Скорее тон напоминал, так генеральный директор разговаривает со своим предшественником.

— Всегда, — пробормотал он, склонив голову. — Это было бы честью для меня.

Она кивнула и отвернулась, прежде чем он увидел «трещины» на ее фасаде. Саттон уже была на полпути к двери, когда отец произнес:

— Твоя мама сейчас улыбается.

Саттон остановилась и чуть не заплакала. О, ее мама. Зачинщица, всегда боровшаяся за права женщин, когда это не приветствовалось на Юге, в их родной семье.

Да, ей бы очень понравилось, что она стала генеральным директором — это правда. Это было все, за что она боролась и требовала.

— Я не из-за этого выбрал тебя вместо брата, — добавил он.

— Я знаю, — все они знали, почему Винн не тянул на эту должность. — Я на конференц-связи с тобой во время финансового заседания, даже если ты и здесь. Я ожидаю, что ты внесешь свой вклад, как всегда делал.

Опять же, это прозвучало, как не просьба.

— Конечно.

— Ты будешь участвовать в заседании правления, как член правления в отставке. Я назначаю тебя, это первое мое официальное назначение к следующему заседанию правления. И ты также будешь участвовать в заседаниях исполнительного комитета и на всех заседаниях трастового фонда, пока будешь жив.

Пока она говорила все время продолжала смотреть в сторону.

Довольный смешок ее отца был полон отцовской гордости, он явно правильно передал свои бразды правления от бизнесмена-к-бизнесвумен, она снова начала усиленно моргать.

— Все, что пожелаешь.

— Я буду дома в семь вечера к ужину. Мы поедим у тебя в комнате.

Обычно к этому времени он лежал в постели, устав от борьбы за восстание своего тела.

— Я с нетерпением буду ждать.

Саттон направилась к двери его кабинета, потом остановилась, оглянувшись назад. Рейнольдс казался таким маленьким за своим столом, даже несмотря на физические изменения этого мужчины, сама мебель осталась прежней.

— Я люблю тебя.

— И я люблю тебя, почти так же сильно, как любил твою маму.

Саттон улыбнулась. И продолжила свой путь, взяв портфель у столика рядом с дверью, прежде чем выйти в теплое майское утро.

У нее дрожали ноги, когда она одна шла к Bentley Mulsanne. Она представляла, как раньше отец обгонял ее на своей электроколяске, издающий ззззжжж, звук, который она решительно старалась игнорировать.

— Доброе утро, мисс Смайт.

Дон в униформе водителя, был шофером ее отца в течение двух десятилетий. Он открыл перед ней заднюю дверь, стараясь не встречаться глазами… не из неприязни или недоверия.

Конечно, он уже все знал.

Она сжала его руку.

— Вы будете на этом месте столько, сколько будете в состоянии работать.

Мужчина выдохнул с облегчением.

— Все для вас.

— Я заставлю его гордиться мной.

В этот момент он посмотрел на нее. В его глазах мерцали слезы.

— Да, вы сделаете это.

Кивнув, она села в машину, дверь с приглушенным стуком закрылась. Мгновение спустя они двинулись с места через внутренний дворик, выезжая за пределы поместья.

Как правило, она обсуждала с отцом дела, пока они добирались в другой конец города, она взглянула на пустое сиденье рядом, ее вдруг осенило, что за день до этого они в последний раз вместе ездили в штаб-квартиру корпорации. Последняя поездка… она не думала, что она последняя.

Не так должно было все произойти.

Она думала, что будет еще много у них всего впереди, его постоянное наставничество и бесконечные поездки бок о бок.

Маячивший отказ от должности по-своему прекрасен, пока ты не войдешь в курс дела, не так ли? Но когда ты выходишь из своего теплого пруда заблуждения, реальность вызывает дрожь, которая холодным жалом кусает тебя. И если бы перегородка была опущена, отделяющая салон от водителя, она бы, наверное, сильно рыдала, причем с такой силой, словно собиралась на похороны отца.

Вместо этого она опустила ладонь на сиденье, на котором он всегда сидел и посмотрела в тонированное стекло. Они двигались по Ривер-Роуд, присоединившись к потоку машин, которые направлялись к живым артериям города, к магистралям и мостам делового района Чарлмонта.

Существовал только единственный человек, которому она хотела бы позвонить. Единственный мужчина, чей голос она хотела бы услышать. Единственный… способный понять ее на подсознательном уровне, что она чувствует в данный момент.

Но Эдвард Болдвейн больше не интересовался производством бурбона. Он больше не был наследником их конкурента, также как и не был ее «двойником» со своим сарказмом, сексуальностью, раздражением, которого она так долго желала.

И несмотря на то, что он был вторым в компании «Брэдфорд Бурбон», он дал ясно понять, что не хочет иметь с ней никаких отношений.

Несмотря на ту, сумасшедшую встречу… в коттедже сторожа в конюшнях в Red & Black.

Она до сих пор не могла поверить в случившееся.

После стольких лет фантазий, она наконец-то была с ним…

Саттон с трудом вытянула себя из этой черной дыры, вспоминая их последнюю встречу, когда они сидели в его грузовике, возле ее дома, и спорили по поводу ипотеки, которую она предоставила его отцу, буквально за день, как умер Уильям.

Вот вам и готовый материал для фильмов Hallmark.

Но несмотря на все, Эдвард все равно был тем, с кем она хотела бы поговорить, он был единственным человеком, кроме ее отца, чьим мнением она дорожила. По крайней мере, до его похищения. Она бы обязательно сразу же позвонила ему, и он бы ответил на первый же ее звонок и поддержал бы, а с другой стороны, поставил бы ее на место.

Он был именно таким.

И тот факт, что он уже не был таким, как прежде.

Еще на одну потерю больше.

Еще одно, о чем следует сожалеть.

Еще один кусочек траура.

Она положила голову на подголовник и посмотрела на реку, и ей захотелось, чтобы все было как тогда.

— О, Эдвард…