Дотла 2. Красная королева

Глава 24. Маленькая принцесса Вилли

Вика.

День свадьбы.

– Вика, ты самое прекрасное, что со мной случилось в жизни. Я совершил столько ошибок и безумно рад, что ты нашла в себе силы простить меня и принять мою любовь…

Дэн произносит клятву, и я знаю – несмотря на то, что вся эта свадьба фальшивка, а наши улыбки самое неискреннее, что есть в этом мире, сейчас Денис говорит совершенно серьёзно. Знаю, он хотел, чтобы всё было по-настоящему, поэтому использует последнюю возможность признаться мне, достучаться. Сказать о своих чувствах в самый эпичный и неподходящий момент.

Понимаю, но, к сожалению, одной любви недостаточно.

Недостаточно сгорать от желания друг к другу, недостаточно мечтать дышать одним воздухом, сходить с ума и умирать от одной улыбки человека, чтобы быть с ним счастливой.

Недостаточно.

– Я люблю тебя с первой нашей встречи, с того самого дня, когда ты потерялась среди корпусов нашего старого университета. Я как сейчас помню твоё воздушное платье, огненные локоны и самые красивые в мире глаза…

Его голос дрожит, а я стою здесь, как падший ангел, который всё ещё пытается прикрыть свои грехи невинным белым платьем. Полчаса назад я изменила ему. И хоть эта свадьба чистая фикция, и мы не вместе, всё равно чувствую себя отвратительно. За полчаса до церемонии я позволила вылезти своему внутреннему демону, альтернативной версии себя, и разрешила Стасу дойти до конца.

Позволила тёмной стороне захлестнуть меня, взять контроль над разумом и как следует оторваться напоследок.

Я переспала со Стасом. Безрассудно и очень грязно. Словно хотела в последний раз почувствовать себя живой перед тем, как всё рухнет.

– Я готов положить к твоим ногам весь мир, только дай мне шанс всё исправить…

Чувствую себя чудовищно. Осознаю проблему, понимаю, что навеки застряла между двумя братьями и должна разрубить раз и навсегда этот порочный круг.

– Я люблю тебя, Виола!

Виола.

Это больше не моё имя – это сигнал к действию оперативной группы. Теперь оно навсегда останется в полицейских отчётах как название операции, отпечатается в памяти отца как клеймо предательства. Он будет гнить в тюрьме с моим именем на губах, будет знать, что его посадила родная дочь. Его маленькая принцесса Вилли.

Но Вилли больше не существует. Есть Вика, Виктория, победительница, правда, я совсем не ощущаю себя таковой.

В момент, когда вместе с моим именем раздаются оглушительные выстрелы, вижу, как в одно мгновение белоснежные орхидеи окрашиваются в цвет крови, как замертво падают охранники отца, и я теряюсь. Накрывает паническая атака, хотя прекрасно понимала, что должно произойти. Двое бойцов спецназа жёстко бьют Дэна по ногам и валят на землю. Его должны задержать вместе с отцом, чтобы всё выглядело правдоподобно, и он не смог понять, кто его предал. Но я всё равно пугаюсь, не ожидала, что это будет настолько жестоко.

Силовики приказывают всем лечь лицом в пол, рычат, тычут дулами автоматов и быстро устраняют всякое сопротивление – или силовым приёмом, или пулей в ногу.

Лежу на земле, прогретой беспощадным кипрским солнцем. Меня не трогают, но это не уменьшает дрожи. Плитка обжигает щёку, а в ушах стоит звон от выстрелов.

Что я наделала? Отец меня не простит.

А будет ли он мстить? Это конец, или я, наоборот, открыла ящик Пандоры, и теперь меня ждёт будущее в бегах?

Пока мысли мечутся в моём сознании, путаясь и сплетаясь в тугой клубок, заставляя меня окончательно потеряться, внезапно становится тихо. Даже птицы перестают щебетать – будто весь мир замер в ожидании. Поднимаю голову и вижу: военных в масках почти не осталось. Им на смену пришли пара сотрудников полиции и двое следователей в вальяжно одетых рубашках. Один из них – высокий, с усталыми глазами – направляется ко мне.

– Мисс Арула, поднимайтесь, вам ничего не угрожает, – вежливо просит меня человек на чистом русском. В голосе слышится профессиональная мягкость – так говорят с жертвами, а не с преступниками.

– Спасибо, – позволяю поднять себя за локоть и выпрямляюсь.

– Меня зовут Николай Литвинов, я куратор вашего несостоявшегося жениха.

– Куратор? – переспрашиваю, не понимая. Должность звучит странно в контексте всего произошедшего.

– Да, объясню всё позже. Прежде, думаю, вам необходимо переодеться. Наши сотрудники сейчас работают в доме, но я позабочусь о том, чтобы вам выделили помещение, и вы могли привести себя в порядок.

Киваю и следую за мужчиной. Меня продолжает колотить от произошедшего, я мало что соображаю, поэтому просто безвольно подчиняюсь и делаю так как мне говорят.

Через полчаса уже сижу в полицейской машине и еду в участок для дачи показаний.

***

Меня не повели в стандартную комнату для допросов. Литвинов предложил побеседовать в одной из уютных комнат для пострадавших. Здесь было всё, чтобы создать иллюзию спокойствия: кофемашина, удобный диван и даже плазменный телевизор на стене. Но никакой комфорт не мог заглушить напряжение, которое висело в воздухе.

Прошло уже около получаса. Я сижу с чашкой кофе в руках, пытаясь удерживать внимание на словах своего собеседника. Литвинов говорит спокойно, словно мы обсуждаем погоду, а не разрушенные жизни. Он успел рассказать, что работает в ФСБ, курирует Дениса с первого дня его вербовки и участвует в разработке моего отца совместно с Интерполом.

– Мисс Арула, спасибо за содействие и помощь в задержании. Не каждый осмелится сдать собственного отца, даже если он крупнейший производитель и поставщик наркотиков.

– Не беспокойтесь об этом, он был не лучшим отцом, – криво улыбаюсь и отпиваю ещё немного кофе.

– В любом случае, вы очень смелая, и поверьте – своими действиями вы спасли множество людей.

– И погубила тоже, – тихо добавляю, вспоминая, как умирали люди, среди которых я выросла.

– Мисс Арула…

– Не надо, – резко перебиваю его. – Не называйте меня так. У меня русский паспорт, в котором я Виктория Кузнецова. Мисс Арула больше не существует.

– Извините, – он понимающе кивает. – Виктория, эти жертвы были неизбежны. Кто-то из убитых был вам дорог?

– Нет, – отвечаю быстрее, чем следовало бы. – Но смерть есть смерть, даже если они были к ней готовы.

– Вы правы. Из-за своей работы я воспринимаю всё это по-другому, и это неправильно, но, к сожалению, избежать жертв во время подобных операций очень сложно.

Киваю и кутаюсь в плед, который мне выдали сотрудники скорой помощи, несмотря на то, что на улице жара, меня все равно знобит, кажется, холод идёт изнутри – от того места, где раньше было сердце.

– Дениса отпустят? – хрипло задаю вопрос, не зная, какой порядок действий в таких случаях.

– Конечно. Сейчас он на допросе у нашего подразделения, после чего мы отвезём его в штаб-квартиру, откуда его можно будет забрать.

– Забрать?

– Да, Денис передал нам контакты своего брата как доверенного лица, с кем связаться в случае, если ему что-то понадобится или он… – Литвинов не заканчивает фразу, пытается подобрать более мягкий синоним.

– Погибнет?

– Да, простите, таков протокол.

– Но он жив и его отпустят?

– Да, не переживайте. Денис блестяще справился со своей задачей. Думаю, его даже наградят.

Снова машу головой, и мы погружаемся в слегка неловкое молчание. Вижу, что он ещё что-то хочет спросить, но не осмеливается.

– Виктория, есть ещё кое-что…

Я съёживаюсь в ожидании новой шокирующей информации.

– Ваш отец… он хочет поговорить.

Молчу, чувствую, как ускоряется пульс и отдаётся неприятной болью в висках. Во рту появляется металлический привкус страха.

– Вы вправе отказаться, но преступники такого уровня на особом контроле у Интерпола. Его могут отправить в закрытую тюрьму, дать пожизненный срок, и это может быть вашей последней возможностью увидеться с ним.

– Да, я понимаю…

Литвинов изучает меня сочувственным взглядом, ожидая ответа. Но, не получив его в течение пары минут, решает не давить и дать мне немного больше времени на раздумья.

– Ладно, в общем… я дам вам минутку. Вернусь через час, а вы пока попейте кофе. Я попрошу кого-нибудь принести вам еды. Отдохните, и когда будете готовы – дадите ответ. Договорились?

– Да, спасибо.

– Вам спасибо. Отдыхайте.

Он выходит из комнаты, а я не могу сдержать рвущуюся из сердца истерику. Папа… Я его уничтожила. Он был отвратительным отцом, он убийца, тиран, мафиози… но он меня вырастил, дарил подарки и играл со мной в настольные игры – до шести лет, конечно, но в те редкие моменты, которые я помню, он был моим отцом. Настоящим отцом.

Оплакиваю крупицы своего счастливого детства, и слёзы полосуют щеки противными щиплющими солёными ручейками, оставляя горький привкус на губах. В груди растёт ком, который не даёт дышать.

Через час Литвинов приходит за ответом, и я соглашаюсь. Мне необходимо взглянуть в глаза отцу, принять в последний раз его гнев, прожить и пережить этот момент. Нам нужно поставить точку в истории отцов и детей.