Двуликий бог. Книга 2 (СИ)

Глава 18

Много случилось приключений с тех пор. Много мы встретили закатов и рассветов. Мир неизбежно менялся, и мы вместе с ним. Менялся Локи. В память врезались несколько самых важных дней, особенных, иногда страшных событий, из-за которых бог огня стал… Стал тем, кем стал. Но тогда я ещё ни о чем не подозревала. Наивно радовалась, провожая мужа в новое путешествие вместе с Тором, которому требовался сообразительный и ловкий спутник. Верховные боги направлялись в Утгард — таинственное королевство, затерянное, если верить легендам, где-то в снегах Йотунхейма. Я знала, что Утгард — сосредоточение магии, особого колдовства, подвластного лишь древнейшим среди йотунов, но вместе с тем место очень опасное и коварное. Только самый сильный, смелый и хитроумный мог найти дорогу туда, да и то если заручится поддержкой кого-нибудь из его жителей. Бог грома желал взглянуть на дивный край из редких песен, а бог огня не мог не соблазниться многообещающими приключениями и новыми знаниями.

Мы расставались понимающими и любящими супругами. Я не могла больше сопровождать двуликого бога — подросший Нарви носился по золотому чертогу, словно маленький ураган, и в отсутствие отца подчинялся только мне одной. Я уже не смела оставить бойкого мальчонку на попечение слуг: они попросту не справлялись с унаследованным юным господином темпераментом. Да и, признаться, последнее своё путешествие в Йотунхейм я вспоминала с бессознательным содроганием. Оно сполна удовлетворило моё любопытство, позволив сложить о крае турсов очень полное и красочное представление. Оттого-то я и не стремилась больше перечить своему повелителю — он оказался прав безраздельно. Про Утгард асы знали лишь крупицы, так что их ждало путешествие ещё более трудное и непредсказуемое, чем когда-либо прежде. Мне в нём было не место, и я оставалась подле маленького сына.

Нарви становился чудесным ребёнком — живым, любопытным, непоседливым, немного озорным. Как и все необычные дети Асгарда, он рос и развивался с пугающей быстротой, рано начал ходить, а уже через несколько дней бегал с такой уверенностью, что никто из не ожидавших такой прыти слуг не мог за ним угнаться. За те долгие месяцы, что повелитель пропадал в Утгарде, его наследник научился складывать первые слова, общаться с миром, к чему он стремился уже с самого раннего возраста, и теперь, смешно не выговаривая некоторые звуки, выспрашивал окружающих обо всём на свете. Иногда он так ставил вопрос или давал такой ответ, что поражал меня: мой крошечный ас мыслил совсем как взрослые, и, казалось, ему мешал только чуть заплетающийся ещё язык.

Я не могла нарадоваться успехам сына и всячески способствовала его живому интересу к происходящему. Все в чертоге обязались отвечать на вопросы маленького господина, рассказывать и показывать ему, чем и отчего занимались, каким образом служили его отцу. Днём при всякой возможности Нарви не отходил от Варди, бегал за ним, повисал на руках. Юноша смеялся и таскал мальчика на плечах, убегал от него или догонял, а затем догадался выстругать для бойкого господина маленький и лёгкий деревянный меч. Этот простой дар любимого слуги стал для ребёнка бесценным. Он не расставался со своим мечом даже в постели, засыпал, обнимая его, точно родной.

После захода солнца Варди обретал покой, а милость Нарви переходила на Иду. Ласковая девушка рассказывала нам обоим сказки или пела легенды о великий героях и страшных великанах, и я подчас засыпала раньше, чем непоседливый сынишка, сморённая усталостью. Мальчик никогда не осмеливался будить или беспокоить меня, с молоком матери впитав разницу в обращении со слугами и господами. Уже в своём юном возрасте он проявил нехарактерную хитрость и наблюдательность, всегда чутко ощущал, когда можно надавить и добиться своего, а когда мудрее и выгоднее будет промолчать. Я глядела в его тёмные соколиные глаза, следила за мимолётными движениями порыжевших бровей и видела в нём точное отражение отца. Для меня оставались непостижимы те чудеса природы, которые создают наследников, столь безукоризненно похожих на оригинал.

Меня не удивляло, что Локи и Нарви были неразлучны. Я смирилась даже с тем, что по возвращении из долгого путешествия повелитель весь день проводил вместе с сыном и только под вечер приходил ко мне. Первое время я не могла этого принять, страдала так, что заламывала руки. Я ревновала супруга к собственному сыну и, осознавая это, страшно корила себя и раскаивалась. Однако я не привыкла делить любимого аса с кем бы то ни было, пусть даже с собственной кровью. Против воли вспоминались ядовитые слова Бальдра о том, что Локи всегда будет любить себя больше, чем всех остальных. И глядя, как он возится с сыном, похожим на него, точно две капли воды, я с болезненной досадой осознавала, что отец не преувеличивал. Однако затем господин приходил в мои покои, увлекал меня в постель и… Ах, я забывала все свои горести и ревность. Теми ночами мы всегда оставались без сна: сначала исступлённо сливались в акте любви телами, затем — душами, беседуя и обсуждая успевшие произойти события до самого утра.

А из Утгарда Локи вернулся иным. Он никогда не говорил мне, в чём дело, что такого могло произойти в колдовском краю турсов, но с той поездки он замкнулся в себе, стал жёстче, злее, непримиримее. Прошёл мимо сына, бросившегося к его ногам, точно и не видел его, миновал прислугу, не удостоив выслужившихся и кивком головы, лишь на мгновение задержал на мне взгляд, а после скрылся в своих покоях и не покидал их два дня. И что-то такое таилось в его коротком взоре, что я на миг окаменела, и ледяная дрожь сковала руки и спину. Я угадала в нём одно из тех противоречивых состояний, что вмещали в себя и ярость, и ненависть, и разочарование, и уязвлённое самолюбие. Мне давно не приходилось видеть мужа таким, и я испугалась. Сердце пропустило удар, а я сама — вдох. Вдруг почувствовала себя виноватой, но быстро сообразила, что на мне нет и не может быть вины. Ни на ком из нас. Поэтому бог огня не задержался ни на миг: чтобы не пролить на невинных и любимых свой кипучий гнев.

Мне потребовалось слишком много времени, чтобы понять причину происходящей в нём перемены. И за это время, утерянное мной, двуликий бог делался всё упрямее, всё требовательнее, всё язвительнее. Он без конца сражался, точно жаждал испытать свою силу, а затем всё чаще начал пропадать вне своего чертога, не возвращаясь даже ночью. Он стал ещё более скрытным, чем обычно, и представлялось невозможным выведать у него самого, что же творится с ним. Когда напряжение между нами достигло высшей точки, я решила воспользоваться его отсутствием, чтобы побеседовать со вторым асом, который мог бы пролить свет на происходящее. Мне посчастливилось застать Тора в Асгарде, и ласковые хозяева с радушием приняли меня в Бильскирнире — громовержец более искренне, его переменчивая супруга — менее.

Тем не менее, меня угостили от всей души, а после предоставили возможность побеседовать с сыном Одина с глазу на глаз. Это было не самое верное решение с моей стороны с точки зрения уважения к его госпоже, однако вопрос, который я намеревалась с ним обсудить, казался мне уж очень тонким и деликатным для чужих ушей. Простодушный Тор поведал мне, отчего Локи вернулся в Асгард сам не свой. Оказалось, на своём пути асы повстречали самого Утгарда-Локи — могучего великана и искусного колдуна, правителя Утгарда. Тогда путники ещё не ведали, кто предстал перед ними, ибо хитрый турс принял другое обличье. Йотун проводил их в чудесную страну, покинув лишь у дверей в чертог своего господина. А затем, незаметно сбросив колдовство, встретил их уже самим собою и принял в просторных палатах с благосклонностью, редкой для турса и чародея. Да только чтобы остаться его гостем в Утгарде необходимо было проявить свою силу и таланты, доказать своё превосходство в каком-либо деле. Там и повстречались впервые Локи и Логи.

Логи, как поведал мне Тор, выглядел обыкновенным великаном, а оказался, в конце концов, древним духом огня — одним из тех, кто никак не моложе Одина-Всеотца, а то и старше, мудрее. Как бы ни был хорош и умел Локи, он оставался асом и проиграл в соревновании первородной стихии, пусть и заточённой в плоть и кровь. Громовержец замолк, пожевал губами, но мне и не требовались дальнейшие пояснения. Я знала, как никто другой, насколько болезненным для самолюбия гордого аса могло стать подобное поражение. Однако поражение поражением, но ведь вскрылось — одинаково поразив и Тора, и меня — существование древних богов, величественнее и могущественнее асов, которым прежде не было равных.

Все мы ведали о происхождении Эгира, однако считали его последним представителем древней природной силы, стареющим, угасающим. А оказалось, что всё это время мы были слепы. Оказалось, верно, что и самый хитроумный среди богов не подозревал, что подчинил своей воле лишь частицу всего огненного могущества. Этого неуёмные амбиции Локи снести не могли. Я полюбопытствовала у Тора, что же произошло после. Помрачнев и поколебавшись, честный ас признался, что и слуг, и его самого ожидала та же участь. Они все проиграли силам, происхождения которых не ведали, покуда сам Утгарда-Локи не раскрыл их, посмеявшись над своими неумелыми гостями и посрамив их. Глядя на пунцовеющие, как у девицы, щёки громовержца, я догадывалась, что вероломный турс опозорил их знатно. Тем больше бед это сулило мне.

С того дня Локи становился всё более одержимым поиском силы и власти, а я ничего не могла изменить. Всё, что оставалось мне, — это быть рядом с ним, утешать и поддерживать, даже если избранный путь я не считала верным. Я стала ещё более восприимчивой и гибкой, чем прежде, потому что неожиданные вспышки гнева переменчивого супруга участились, и теперь от моей сообразительности зависела судьба не только обитателей золотого чертога, но и маленького сына. Я научила Нарви осторожности, пониманию, когда к отцу можно приблизиться, а когда лучше сидеть тихонько. Мне посчастливилось хотя бы в том, что чуткий ребёнок, ощущавший угрозу прежде, чем она успевала возникнуть, сам чувствовал, когда дозволено стоять на своём, а когда настойчивость обернётся самыми нежеланными последствиями. Я благодарила провидение за такого разумного и рассудительного мальчика, как наш сын!

Несмотря на вновь пробудившуюся страшную и необузданную суть Локи, которую нам обоим долгое время удавалось сдерживать, повелитель старался быть справедливым ко мне и особенно к сыну. Если на меня он изредка и поднимал руку в порыве гнева, то Нарви ни разу не тронул и пальцем. Правда, сообразительный мальчишка столбенел уже при звуке изменившегося ледяного голоса отца, так что для понимания и покорности ему не требовалось рукоприкладство. Он рос таким же изворотливым и хитрым, как и его повелитель. И всё же я боялась. Боялась каждый свой день, что Локи забудется и покалечит сына. Ни любовь, ни другая привязанность не останавливали его, когда взор застилала дикая ярость, — я помнила об этом с пронзительной жуткой ясностью. Есть события и поступки, которые не забываются.

Одно из таких событий произошло много лет спустя. Теперь мы уже были вынуждены каждый день посещать сад доброй Идунн, потому что беспечная молодость оказалась небесконечной. Нарви вырос в красивого и ловкого юношу да только и делал, что скакал верхом и сражался на мечах. Этому искусству его обучал Хакан, как когда-то Локи обучал его самого. Варди, оставшись близким другом подросшего господина, учил его стрелять из лука, чтобы пробивать одной стрелой другую, чего не умел даже повелитель. Остальные знания и умения Нарви постигал у Всеотца, который, с годами не утратив привязанности к богу огня, взял под своё покровительство его сына как лучший друг и ближайший соратник.

В тот день я посетила Йотунхейм снова, спустя долгое время с последнего злополучного происшествия. Почти весь Асгард собрался на пышный пир у Эгира, заскучавшего в своём отдалённом чертоге на севере. Древний повелитель штормов был одним из немногих в краю турсов, кто водил с асами давнюю и крепкую дружбу и принимал их с радостью и размахом. Широким жестом доброго хозяина приглашены были все: асы и ваны, их жёны и дети, а также слуги. К моему большому удивлению, Локи пожелал, чтобы я сопровождала его в обиталище великана. Я робела при мысли о возвращении в Йотунхейм, однако с недавних пор повелителю стало совершенно невозможно перечить. И я покорялась его воле.

Я помню, как сейчас, что весь день и весь вечер меня терзало смутное предчувствие. Ранним утром я проснулась с неясной тревогой, которая уже ко второй половине дня набрала такую силу, как никогда прежде. Я не находила себе места, сердце билось, точно загнанный зверь, не успокаиваясь ни на минуту, так что даже Локи обратил внимание на мою нездоровую бледность и подозрительную молчаливость. Поверив его весёлому расположению духа, я открыла супругу причину своего беспокойства, но он не воспринял наитие всерьёз. Бог огня согрел и утешил меня, как в прежние времена, был ласков, внимателен, но в то же время бесконечно от меня далёк. Мысли его занимало нечто совсем иное. И от этого я встревожилась только сильнее.

Пир у Эгира гремел весь день и весь вечер, брага лилась, не переставая. Накануне хозяин оплошал и не сумел угостить часть прибывших заранее гостей, как следует, и на второй день искупал свою вину в двойном размере. Асы хохотали и спорили, Локи и Тор вспоминали свои приключения, части из которых и я стала свидетелем, кое-где привирая и приукрашивая, отчего их истории всё больше походили на легенды. Браги скользил ловкими пальцами по струнам своей сладкозвучной арфы и подбирал мелодии и окончания, явно намереваясь обратить сказы двух асов в прекрасные песни. Идунн склонилась подле него, заслушавшись и прикрыв глаза от удовольствия.

Многие навестили Эгира, всех и не перечислить. Моё внимание привлекли ледяные бледно-голубые глаза, сверкавшие ненавистью. Скади и Ньёрд давно уже не жили вместе, не приходились друг другу мужем и женой, как и предсказывал Локи. Однако они сумели сохранить тёплые дружеские отношения, что для меня оставалось загадкой. Может быть, богиня зимы не забыла доброго обращения Фрейра и его ласкового отца, может, и правда питала когда-то к богу лета нежные чувства, но на пиру Эгира они сидели вместе. Асы привыкли к ней, и, хотя Скади вернулась в ледяной чертог своего отца, где проводила большую часть времени, по-прежнему считали её своей, супругой одного из них.

Когда наши взгляды встретились, я невольно вздрогнула: красивое правильное лицо гримтурсенки пересекал уродливый широкий шрам, тянущийся от уголка губ до самого виска. И по ярости в её обычно безразличных глазах я догадывалась, кто мог его нанести. Если мои предположения были верны, то Скади ещё повезло, что каким-то чудом она не рассталась с жизнью. Должно быть, провидение уберегло, не иначе. Чаще всего Локи доводил задуманное до конца. Он тоже заметил ледяную красавицу, и выражение самодовольства, промелькнувшее на его лице, развеяло мои сомнения. Бог обмана с ядовитой усмешкой на губах склонил голову в знак деланного почтения, отчего великанша стиснула зубы, сжала драгоценный кубок с такой силой и ненавистью, что погнула его. В тот миг мне в голову пришла страшная и жестокая мысль: лучше бы он убил её, покончил с этой враждой раз и навсегда. Ведь Скади не забудет, она обязательно вернётся, чтобы отомстить.

Предчувствие снова напомнило о себе, всколыхнулось в груди, мешая дышать. Когда оно поднималось изнутри, охватывая и увлекая меня, словно волна, я понимала, что уловила нечто важное, связанное с грядущими событиями. И Скади являлась их частью. Подло так говорить, подло так даже думать, но лучше бы Локи расправился с ней, не ограничившись страшным напоминанием через всё лицо. Заразительный смех бога лукавства отвлёк меня от мрачных мыслей, вернул в реальность. Вспоминали невесту Трюма, и повествование казалось таким надуманным и преувеличенным, что в него бы и не поверилось, если бы я сама не присутствовала при описываемых событиях. Это была наша тайна: Локи, Тора и меня, и даже простодушный громовержец, единожды поклявшись, так никогда больше и не выдал её.

Пиршество уже окутала глубокая ночь, когда асы и ваны начали расходиться — кто по гостевым покоям чертога Эгира, упившись до смерти, кто по коням и колесницам. Локи выцепил меня из толпы, чтобы поделиться вестью, пронзившей меня подобно удару молнии. Он оставлял меня одну на долгое-долгое время ради путешествия в Мидгард. Один возвращался в мир людей, чтобы изведать их жизнь и набраться новой мудрости, а потому искал себе спутника. Я знала, для Локи это предложение, от которого нельзя отказаться. Знала также, что каверзный ас вовсе не мудрости ищет в срединном мире. Однако всё было решено. Моего мнения не спрашивали, только ставили в известность. Что-то защемило в груди, и я, верно, бросилась бы на колени перед Локи в присутствии верховных богов, чтобы умолять его остаться, если бы повелитель не поймал меня за плечо.

Его ледяной взгляд лишал всякой надежды, до боли сдавившие плечо пальцы как бы говорили: «Замолчи и не позорь меня!», лицо окаменело, однако предчувствие, направлявшее меня, оказалось такой силы, что я отринула страх и сомнения прочь, приблизилась к повелителю вплотную и обратила на него взор пронзительных глаз. Едва слышным дрожащим голосом я умоляла его остаться, напоминала о своём ощущении, которое ещё ни разу не обмануло и не подвело меня, заклинала, едва не плакала. Я просила его подумать, изменить своё решение, но Локи не пожелал слушать. Он оборвал меня и с присущей ему язвительной жестокостью посмеялся над моими пустыми страхами и сомнительными ощущениями, оттолкнул от себя, отвернулся.

Я ощутила себя совершенно бессильной. Я смотрела, как он вставал плечом к плечу со Всеотцом, и понимала, что не могу преодолеть предназначения, побороть судьбу, как бы ни рвалась, как бы ни кричала, что бы ни делала. Мой любимый мужчина уходил, смеясь, только ему характерным жестом запрокинув голову и запустив ладонь в волосы, а я знала уже тогда, что больше никогда не увижу его таким. Видела с пронзительной ясностью: что-то произойдёт, нечто такое, что изменит весь привычный нам мир. Я провожала взглядом его сильную спину, как в последний раз, а затем вдруг ощутила тупую ноющую боль в шее под затылком, жар, нарастающую пульсацию. Судорожным движением руки я зажала больное место, поморщилась и лишилась чувств.

Я видела странный сон. Выдру, сидящую на островке посреди быстрой реки и разрывающую зубами лосося. Ловко брошенный камень, пробивший зверю череп и погубивший его, а затем одну только его шкурку, разложенную на холодной земле. Колдовскую сеть необыкновенной ширины, волочившуюся по дну, и огромную щуку, рвущуюся в ней, когда добычу выволокли на берег. Рыбина задыхалась, открывая и закрывая рот, била плавниками, а затем вдруг обернулась в уродливого цверга, и я похолодела, потому что уже видела его однажды в видении, насланном на меня чарами золотого цветка. И снова я узрела бесценное сокровище, горы золота и драгоценных камней, редкого оружия и сияющих щитов. Но не оно влекло меня во сне.

Кольцо на пальце коротышки. Золотое кольцо, которое он прятал за спиной, кольцо с оттиском руны власти, дающее небывалое могущество. Проклятое кольцо, вобравшее в себя ненависть, и боль, и страх, и алчность, и жестокость. Я не решилась коснуться его во сне. Просто не смогла, пусть оно и взывало ко мне. Нет, блеск золота не манил меня, не сумел поработить. И в тот же миг всё исчезло, смешалось, явило мне шкуру убитой выдры, каждый волосок которой был накрыт золотой безделушкой или драгоценным камнем. Маленькая шкурка, стоившая бесценного сокровища. И кольца власти, что опустилось на неё последним, придавив к земле оставшийся ус.

Острая боль вырвала меня из забытья, отчего я не сумела узнать, что же произойдёт дальше. Застонав, я приоткрыла глаза, которые слепил яркий солнечный свет. Дрогнувшие кончики пальцев сами собой потянулись к шее, к тому злосчастному месту, на котором в своё время Локи вырезал защитные руны. Давно забытые и зажившие шрамы вскрылись, подобно свежим ранам, и закровоточили. Я ощутила это, коснувшись горячей вязкой крови, стекавшей по шее, и не сумела сдержать судорожного вздоха, разбудив спящего на полу у подножия постели лекаря. Хельга встрепенулась. Оказалось, что я не приходила в себя три долгих дня. Оказалось, что раны действительно открылись, и защитное заклинание было сломлено. Оказалось, что мой странный сон был и не сном вовсе, а видением, пророчеством.

Миновало больше года с тех пор, как Один и Локи покинули Асгард, а я ни на минуту не забывала таинственное предсказание судьбы. Те месяцы я прожила, как в тумане, словно во сне, и сумела сохранить рассудок только благодаря поддержке и утешению подросшего сына. Ему едва исполнилось семнадцать лет, однако Нарви уже успел повзрослеть, слишком многому ему довелось стать свидетелем за свою короткую жизнь, увидеть, узнать, прочувствовать. Сын оказался наделён поразительным даром проницательности, его соколиные глаза видели всё, что творилось внутри собеседника. Нарви видел и различал ложь, его было невозможно обмануть ни с добрыми намерениями, ни со злыми. Сын бога обмана сам презирал и отвергал неправду и неискренность. Его твёрдое плечо и неиссякаемая преданность и любовь к госпоже спасли, исцелили меня, позволили выстоять в то неясное и непростое время.

По моим ощущениям, истекла вечность, прежде чем верховные боги возвратились в Асгард. Только появление их не принесло ни асам, ни ванам обычной радости и облегчения. Страх и скорбь разлились в воздухе, солнце скрылось в мутной дымке, птицы оборвали свои трели. Всё вокруг замерло, затаилось. Я ощутила ледяное дыхание зимы, беззвучные шаги смерти. Один и Локи шли неразговорчивые, мрачные, понурив головы, словно побеждённые. А за ними в город вошла она. Та, кому могущественнейшие из асов больше не могли воспрепятствовать.