Двуликий бог. Книга 2 (СИ)

Глава 9

Несмотря на все старания изобретательного и упорного лекаря, Хельге так и не удалось избавить повелителя от проклятых ремней, сковавших израненные губы. Как, впрочем, и не потревожить хрупкий покой изведённого болью господина. В один миг Локи распахнул глаза и в гневе оттолкнул зазевавшуюся служанку прочь, да с такой неожиданной силой, что бедная женщина едва не упала, после чего стремительно поднялся на ноги. Ярость перекосила его бледное усталое лицо, и я поняла, что допустила ошибку. Конечно, я не знала, что оковы не поддадутся острому лезвию, но могла предугадать. В противном случае, что помешало бы решительному и выносливому Локи избавиться от них своими руками? Выходит, мы лишь причинили страдавшему асу лишнюю боль, когда должны были её облегчить. В этом, конечно, была вина и Хельги, но прежде всего моя — как госпожи, не оказавшейся достаточно мудрой и дальновидной.

— Не нужно, — попросила я спокойным ласковым голосом, поймав супруга за запястье, когда его рука уже разрезала воздух в замахе. Я не хотела, чтобы гнев вспыльчивого бога огня обрушился на служанку, которая не заслуживала жестокого обращения. Не за такой незначительный проступок. Ощетинившийся мужчина обернулся. — Поверь мне, — добавила тише, чтобы слышал только он, с надеждой и сочувствием глядя в его глаза, раскалявшиеся, точно драгоценный металл в горне. Раны изводили его, и Локи становился слишком вспыльчив даже для себя самого. Наряду с горящими злым огнём глазами, начинал вспыхивать край его медных волос. Так бывало, только когда двуликий бог окончательно терял над собой власть.

— Оставь нас, Хельга, зайдёшь позже, — приказала я тоном, не терпящим возражений, пока растерявшаяся служанка была ещё цела. Мудрая женщина не осмелилась перечить, лишь ловко собрала свои лекарские принадлежности и, поклонившись, вышла. До конца проснувшись и придя в себя, Локи опустил руку, шумно выдохнул через нос, склонил голову. Я всё ещё не отпускала его запястье, помедлив, проскользнула к ладони, чтобы сплести наши пальцы. — Пойдём со мной, повелитель. Мне не нужен лекарь, чтобы облегчить твою боль, — снова обратив на печального и злого мужа взгляд, полный неисчерпаемой любви, я с осторожностью коснулась его щеки свободной ладонью, погладила её дрожавшими от волнения кончиками пальцев, после чего потянула любимого аса за собой.

— Уберите здесь всё, Рагна, — на миг задержавшись у дверей и обернувшись к поражённо замершей служанке, велела я. Даже не подняв головы, Локи дожидался меня. — Освободившийся зал — это к лучшему. Наведите порядок, о его наполнении я распоряжусь позже, — Рагна кивнула и без промедления приступила к работе: созвала слуг, раздала указания, отвлекла от нас нежеланное внимание. Повелитель покидал зал, всё так же понурив голову и скрыв лицо волосами, я перехватила мужа под локоть и вела по замысловатым переходам золотого чертога. Бог лукавства был так отрешён от мира в тот вечер, что, казалось, не узнавал собственного дворца. Я вздохнула. Моя боль никуда не ушла. Нет, по-прежнему было невыносимо смотреть на страдания того, кого я любила больше жизни, больше свободы, больше самой себя. Однако быть сильной и решительной оставалось моим единственным выбором. Слуги золотых палат не должны были видеть своего хозяина в таком состоянии, узнать о его позоре, заподозрить даже малейшую слабость. И в тот миг я как преданная госпожа должна была ему помочь.

К счастью, добрая половина прислуги собралась на звуки погрома, чтобы поглядеть на происходящее, и в другой части чертога было много тише и спокойнее. Я приоткрыла высокую тяжёлую дверь и вошла в зал купален. Среди таинственных переливов горного хрусталя господствовало умиротворение. Ни звука, только негромкое журчание воды да девушка-служанка, зажигавшая множество свечей — одну за другой. Я отозвала её коротким сердитым кивком головы. Мы остались наедине в красивом просторном зале, где в тот вечер не было места кому-то ещё кроме нас двоих. Раздражающие шум и суета оставались за закрытыми дверьми и забывались. Локи приподнял подбородок и удивлённо взглянул на меня. Хоть какое-то осознанное чувство наконец-то коснулось его волевого лица, и мне стало легче. Всё это лишь короткое поражение, болезненное, но проходящее. Я рядом, и сила моей любви может смыть самую злую насмешку, укрыть от самого подлого посягательства.

Ободряюще улыбнувшись, я вновь увлекла потерянного супруга за собой, выбрала одну из своих любимых купален, окружённую густой зеленью и множеством свечей в массивных драгоценных подсвечниках. Мои пальцы снова коснулись любимого лица, с нежностью прошлись по скулам и вискам, проскользнули в огненно-рыжие курчавые пряди. Потянувшись к мужу, я коснулась кончиком носа его щеки, вдохнула его запах — такой родной и незаменимый, а после бережно спустила рубашку с его плеч.

Лёгкая ткань одежд ниспадала на холодный камень, а мы обнажёнными входили в тёплую воду, чудодейственно снимавшую если не хворь, то изнеможение. Я сидела за спиной Локи и гладила его широкие плечи, намыливая тело, разминала затёкшую после неудобного сна шею и усталую спину. Повелителю под стать я не произносила ни единого слова, да речи и не были нужны, чтобы выразить мою любовь и глубокую привязанность. Много важнее были прикосновения заботливых рук, и шелест неровного, чуть возбуждённого дыхания, и робкие несмелые поцелуи горящих губ. Нет, слова слишком часто становятся лишними. В моменты сильного отчаяния тем более.

Со временем Локи расслаблялся, я понимала это по затихающему ровному дыханию, по более податливому телу, сбросившему с себя первое каменное напряжение, по доверчиво откинутой на моё плечо голове и прикрытым от удовольствия глазам. Разумеется, я не могла знать, что испытывает тот, чьи губы сшиты, но я смела надеяться, что Хельга всё же притупила боль, а мои чувственные и нежные прикосновения позволят ему отвлечься и забыться хоть на некоторое время. Важнее всего в тот поздний вечер, плавно переходивший в ночь, было вернуть богу обмана самообладание и невозмутимость, устойчивое спокойствие, утешить его. В противном случае, мы могли и не пережить новую вспышку разрушительного гнева. Я — так уж точно.

Признаться, тогда у меня не было возможности задуматься, что произошло, что это вообще такое было, и как я сумела остаться цела, заработав только слабость и головокружение, хотя кожа моя должна была сойти начисто после полученных страшных ожогов. Я решила поразмыслить об этом позже. Я нужна была здесь и сейчас. И я отдавала всё, что имела, повелителю своего сердца. Концы несобранных волос упали в воду, но я не обращала на них ни малейшего внимания, всё оно было обращено только на красивого сильного аса, на котором в тот миг почти не было лица. Если не считать, конечно, пугающее лживое выражение, что придавали ему силой сомкнутые губы. Я терялась в догадках, как такое могло произойти, что должно было случиться, чтобы Локи позволил сотворить подобное с собой. Была ли это неожиданная расплата за отрезанные волосы Сив? Наказание казалось слишком изобретательным и жестоким для Всеотца и уж тем более для его простодушного и отходчивого сына. Но тогда кто? Как?..

Локи уронил голову мне на грудь и тут же сдавленно простонал, встрепенувшись. Мне показалось, он заснул в моих руках. Не сумев сдержать тихого смеха, я наклонилась и поцеловала его за ухом, провела ладонью по потемневшим от воды густым волосам и намылила их. Ладони скользили по сильному притягательному телу мужа, большей частью скрытому под гладью воды, и, несмотря на обстоятельства, в этом незамысловатом действе было столько соблазна, столько скрытого напряжения, что меня бросило в жар. Хотя я понимала, что мои мысли должны течь в совершенно другом направлении, я ничего не могла поделать с собой. Руки дрожали. Дыхание пропадало. Губы трепетали. Рассердившись на саму себя и неподвластную разуму плоть, я встряхнула волосами, подняв ворох брызг, но руки, тем не менее, лишь чувственнее гладили привлекательного аса, который… Никак не реагировал на искушающие прикосновения.

В мыслях я усмехнулась: чего, впрочем, я могла ожидать? Даже несмотря на его ненасытный сексуальный темперамент, Локи был ранен и истощён. Его скверное состояние и ещё более скверное настроение обольщению не способствовали, что являлось вполне здоровой реакцией на происходящее. Нездоровым, скорее, было моё отношение к действительности: несмотря на изуродованное лицо мужа, я не только ничуть его не боялась и не смущалась, но и испытывала к нему невыносимое влечение. Не знаю, были ли тому виной изменения, которые его ребёнок вызывал во мне, или сильное волнение, что мне довелось пережить, но я ничего не могла поделать с собой. Может, это было и к лучшему: несмотря на то, что я не могла получить желаемое, мои полные чувства и страсти прикосновения определённо возвращали повелителя к жизни.

Некоторое время спустя, когда мы покинули зал купален и поднимались в покои, я обратила внимание, что Локи начал обретать своё привычное хладнокровие. Гордый бог огня расправил плечи, поднял голову, зачесал назад огненно-рыжие непослушные волосы, и к его красноречивому взору наконец вернулось осознанное выражение. Глядя на него, я с радостью и облегчением понимала, что самая страшная минута миновала, разрушительная слабость, на миг сломившая лукавого аса, отступила. Значит, мои усилия были не напрасны. Значит, не зря всё же я являлась госпожой золотого чертога. От сердца у меня наконец отлегло, и я сумела вздохнуть полной грудью впервые за этот злополучный вечер.

Я направлялась в покои повелителя, но двуликий бог остановил меня, удержав за запястье, плавным кивком головы указал на двери, ведущие в мою опочивальню. Я удивилась, но не стала спорить. В первое мгновение я испугалась, что Локи решил проводить меня и уйти, чтобы остаться в одиночестве, и от этой тревожной мысли, моё едва затихшее сердце защемило, но, к счастью, непредсказуемый супруг обнял меня за талию и вошёл в покои вместе со мной. Я запоздало догадалась, что хитроумный мужчина, должно быть, пожелал скрыться от назойливой прислуги ярусом ниже — слишком уж заговорщицким был его вид, когда господин прикрыл за собой деревянные двери, опередив зазевавшуюся стражу. Думаю, молодые воины остались под впечатлением нового образа и без того сурового хозяина.

Покои оказались убраны, опрятны и пусты. Час уже был поздний, и верные служанки разошлись по постелям, предоставив меня воле супруга и надёжному взору бдительных стражников. Свечи колыхались, наполняя небольшое пространство уютом, очаг едва тлел. Было на удивление тепло, так что Локи позволил пламени в камине затихнуть совсем и, сделав несколько шагов в сторону, решительно распахнул двери на веранду. Свежий ночной воздух ворвался в опочивальню, и дышать стало легче. Постояв у входа на террасу и размышляя о чём-то своём, бог обмана, наконец, вернулся к постели и тяжело опустился на неё. Усталые тёмные глаза слипались. Я к тому времени успела сменить расшитый дневной наряд на просторное и простое ночное платье, расплести косы, державшие распущенные волосы за ушами.

Неторопливо и грациозно приблизившись к утомлённому супругу, я с невыразимой нежностью коснулась его плеч, второй раз за вечер стянула с них рубашку из тонкой ткани, освободила от пояса, обуви, нижних одежд и завалила аса в манящую мягкость своего ложа. Свечи плавились и догорали. Я лежала на боку, с бережным трепетом прижимая к груди голову любимого мужа, очень скоро провалившегося в сон. Я была этому рада, потому что если что-то и могло исцелить его, вернуть гордому богу огня силы, так это крепкий здоровый сон. Некоторое время я бодрствовала, охраняя его покой, затем начали тяжелеть и мои собственные веки. День выдался таким трудным, волнительным, страшным. Какое счастье, что он, наконец, закончился. После всего пережитого засыпать рядом с Локи в одной постели было пределом моих незамысловатых мечтаний.

К моему большому удивлению, весь следующий день своевольный господин не отпускал меня от себя ни на шаг. Не то чтобы двуликий бог испытывал недостаток самостоятельности или уверенности в себе — более самодостаточного аса я не знала — скорее мне пришлось на время стать его речью и устами. Дело в том, что если я могла угадывать желания Локи по мимолётному рассерженно сверкнувшему взгляду, презрительному движению уголка губ или выразительному изгибу бровей, то слуги понимали бессловесного повелителя далеко не сразу, что выводило несдержанного полувеликана из себя. Как и накануне вечером, я старалась утешить и отвлечь любимого супруга, и поначалу мне это даже удавалось.

Поздним утром зашла Хельга, и, поддавшись нашим ласковым уговорам, Локи позволил лекарю ещё раз осмотреть и обработать раны на лице. Однако поговорить нам не удалось — беспрекословным жестом хозяин выставил служанку за дверь. Я вздохнула со скрытой досадой, потому что мне хотелось очень о многом расспросить мудрую женщину. Ведь беда не ограничивалась молчанием и изуродованными губами: зашитый рот не позволял богу лукавства ни есть, ни пить, и, если с голодом выносливому асу доводилось сталкиваться не впервые, то мучимый жаждой он мог ослабеть значительно быстрее. Всё это грозило привести к непредсказуемым и страшным последствиям. Я так переживала за него, что и сама забывала о воде и еде.

Мне пришлось опомниться, только когда в покои решилась подняться Аста. Среди моих приближенных именно весёлая рыжеволосая служанка отличалась безрассудной смелостью и не робела перед повелителем в отличие от Иды и даже в редких случаях Рагны. С достоинством поклонившись и обратив взор сверкающих уверенных глаз на бога огня, девушка вежливо, но настойчиво попросила отпустить госпожу хотя бы к дневной трапезе, раз уж утренняя была упущена, с самым серьёзным видом напомнив нам обоим о моём положении. Аста была права: я не должна была забывать о ребёнке ни на минуту, даже если моё благополучное состояние и самочувствие и позволяли мне отвлечься. Голодное и жалобное урчание моего живота, вторившее тактичному напоминанию спутницы, решило исход. Локи нехотя отпустил меня с Астой.

Ещё на лестнице я отправила сообразительную служанку за Хельгой и Варди, оставшись в сопровождении Иды, ожидавшей нас за дверью. За время недолгой трапезы (я ничуть не сомневалась, что нетерпение и упрямство супруга обязательно сделают её таковой) я должна была многое успеть. Но, пока я не выяснила, какие события привели к столь злополучному для меня происшествию, я не могла понять и решить, что же предпринять. Первой в столовый зал явилась лекарь, точно она и сама только искала удобного случая, чтобы переговорить с госпожой. Ида и Аста с Варди остались ждать снаружи — я не желала, чтобы кто-то услышал и узнал то, что мне поведает собеседница, потому что не ожидала от неё добрых вестей.

Так оно и было: Хельга оказалась взволнована не меньше меня, тревожным шёпотом она поспешила пояснить мне, как скоро аса может убить сильное обезвоживание, и сколь мучительным будет этот процесс. Времени было совсем мало, и даже редкая выносливость бога огня не давала нам значительного преимущества. Слушая Хельгу, я старалась оставаться спокойной, хотя уже догадывалась, как, должно быть, побледнело моё лицо. Сердце то и дело пропускало удар, точно совсем сбилось с привычного ритма, забылось, затерялось где-то в глубине груди. То, о чём рассказывала лекарь, было страшно, но всё это можно было превозмочь, если бы только знать, как избавить Локи от проклятых ремней, что за неведомая сила наделила их непреодолимой прочностью. Только я не знала. И потому призвала Варди.

Стражник поклонился, скорым шагом пересёк зал и остановился у стола в нерешительности. Я позволила ему сесть напротив, в стороне от Хельги, и устремила на собеседника ожидающий взгляд внимательных глаз. Я могла сомневаться в преданности Варди, но никогда не сомневалась в его сообразительности: юноша был догадлив, предусмотрителен и достаточно независим, когда того позволял случай, чтобы исполнить мой приказ прежде, чем он был отдан. Я знала, пронырливый слуга уже разузнал всё, что я желала от него услышать. Это читалось в его лукавых самодовольных глазах.

— Я слушаю тебя, Варди, — пришлось нарушить тишину первой, чтобы дать стражнику слово. Молодой человек был хорошо воспитан и старался никогда не раскрывать рта без позволения господ. Этим, признаться, он иногда доводил нетерпеливую и встревоженную госпожу до изнеможения.

— Госпожа моя, надеюсь, Вы в добром здравии? Не глядите на меня так рассерженно, ведь я выяснил всё, что могло бы заинтересовать Вас. Мне не удалось добраться разве что до Свартхейма, но я знаю, что повелитель отправился туда тем же вечером после тинга, а уже утром вернулся в Асгард с торжеством. Видите ли, госпожа, нет мастеров умелее и искуснее тех, что работают для бога огня, и нет другого господина, с кем бы скрытные цверги водили такую дружбу и питали такую привязанность. Едва миновала ночь, а тёмные альвы выковали из слитка чистого золота тончайшую паутину, что легче и изящнее белокурых волос госпожи Сив.

Как только повелитель вошёл с ними в зал совета, где заново собравшиеся верховные боги ожидали его возвращения, как сияние вдвое ярче жарких лучей Соль озарило его. Он возложил тончайшие диковинные нити на остриженную голову богини плодородия, что со стыдом и скорбью скрывалась за плечом сына Одина, и, клянусь, они заструились по её плечам точно золотой водопад и тотчас приросли к голове, словно родные, делая её только милее и краше.

Словами не передать, моя госпожа, как обрадовались и возликовали асы и асиньи, как взволнованно встрепенулась и ожила прекрасная Сив, как тотчас смягчился отходчивый громовержец. Только Всеотец восседал на своём троне с непоколебимой суровостью, смотрел строго и грозно, ничего не забыв. Но, говорят, на этом чудеса не закончились, госпожа Сигюн. Повелитель не был бы самым ловким и хитроумным богом в Асгарде, если бы не выманил у мастеров-цвергов такие непостижимые уму вещицы, что на несколько мгновений зал совета затих, онемел. Только ему ведомо, как очаровал и заговорил он жадных злобных карликов, чтобы они отдали ему даром такие поразительные диковинки, да только с собой господин Локи принёс копьё такой искусной выделки, что оно не ведает промаха, госпожа.

Мне не довелось ещё увидеть его, но говорят, оно сияет холодным светом, точно лунный луч, что шлейфом тянется за Мани. Имя копью Гунгнир. Его бог огня преподнёс Всеотцу взамен его излюбленного посоха-копья. Пусть сожгут лжеца искры Муспельхейма, но, говорят, никто прежде не видел господина таким покорным и обходительным, как когда он преклонил колено перед Всеотцом, передавая бесценный дар. Суровый лик Одина тронула прежняя благосклонная улыбка, а взгляд грозного глаза — былая симпатия и привязанность, — Варди замолк на миг, чтобы перевести дыхание. Захваченная его рассказом, я пододвинула слуге кубок с водой промочить горло.

Начало повествования бойкого стражника сильно обрадовало меня: я была спокойна за богиню плодородия и гордилась ловкостью остроумного супруга. Это было очень дальновидным и находчивым с его стороны — задобрить рассерженного и разочарованного в побратиме Всеотца. Я знала, каких усилий стоило гордецу-Локи признать свою неправоту хотя бы в угоду собранию верховных богов, склониться перед кем-либо, будь то даже владыка Асгарда, проявить смирение. Мой непревзойдённый льстец, он был способен прокрасться в сердце кого угодно, не только недоверчивого цверга, но и мудрого отца асов, к каждому умел он найти подход, если только того желал. Тем не яснее, однако, становилось его жестокое и вероломное наказание. Набрав в грудь побольше воздуха, Варди, между тем, продолжал:

— Всеотец остался очень доволен столь полезным для Асгарда даром, взгляд его прояснился. Но и это не всё, госпожа моя. Дождавшись, пока возбуждение асов утихнет, повелитель достал из своих одежд крошечное судёнышко, что умещается на ладони. Таких чудес, признаться, никто не видал прежде. Это самый настоящий корабль, имя которому — Скидбладнир. Он меняет свои размеры и может быть так просторен, чтобы вместить целое войско. Судну этому всё нипочём, госпожа, оно может ходить по самому бурному морю, и никакой шторм не страшен ему вовсе. Корабль Скидбладнир бог огня вручил Фрейру — повелителю ванов. Говорят, он был немало удивлён, но уж очень рад. С непринуждённым изяществом господин сумел осчастливить всех присутствующих и снова втереться к ним в доверие — асы и ваны ликовали так, что Глядсхейм ходил ходуном и гудел, точно пчелиный улей.

Казалось, боги простили сына Фарбаути, даже могучий Тор повеселел так, что с одобрением хлопнул господина по плечу (боюсь, как бы он не выбил из него дух от избытка чувств), и все с любопытством расспрашивали, как же сумел он выманить у цвергов такие бесценные и нужные вещицы. Я слышал, будто бог хитроумия отвечал своим собеседникам с большой важностью, если не сказать хвастовством. Простите меня, госпожа, я лишь передаю Вам всё, что узнал, в малейших подробностях. Молвил повелитель, что нет никого талантливее и искуснее тех карликов, что водят с ним дружбу и работают по одному его слову, а остальные и неловки, и безобразны. Асы развеселились ещё больше, от одного к другому передавая острое словцо бога огня, и всё тем и закончилось бы, да только… — Варди не сумел договорить. Двери распахнулись, и на пороге залы показалась взъерошенная и смущённая девушка из числа тех, кто в силу своей юности и неопытности только учился прислуживать должным образом и без конца посылался с мелкими поручениями из одной части чертога в другую. На щеке её красовался красноречивый розовый след от оплеухи — я с досадой узнала эту широкую ладонь. Повелитель требовал меня к себе. После увиденного я не осмелилась перечить.