Двуликий бог. Книга 2 (СИ)

Глава 21

Только чудом я сумела сохранить ребёнка в ту ночь. Получившие выговор стражники с завидной расторопностью избавились от Рагны, вернулись на своё место и даже осмелились постучать в двери, чтобы поинтересоваться, не желает ли разгневанная госпожа ещё чего-нибудь, и тем самым заслужить благосклонность. Их изворотливость и спасла положение. Не дождавшись ответа, один из молодых людей осмелился заглянуть в покои, где увидел окровавленную госпожу, лежащую на полу без чувств. Не растерявшись, воины разделились: один бросился за лекарем, другой поднял меня и перенёс в постель. Дальнейшая судьба моего нерождённого ребёнка перешла в руки Хельги — руки умелые и воистину чудодейственные.

Когда я пришла в себя, стояла глубокая ночь, тёмная, густая и непроглядная. Я ощущала всепоглощающую слабость, отчаяние и нежелание жить. Однако я находилась в том положении, когда несла ответственность не только за себя, а потому выбора у меня не оставалось. Одна лишь горечь. Я просила Хельгу оставить меня одну, но взволнованная лекарь не соглашалась, не слушалась приказов и поступала совершенно верно. Я пребывала в таком состоянии, что могла совершить поступок непредсказуемый и необдуманный, возможно даже, роковой. Меня нельзя было предоставлять своим мыслям, потому что отчаяние рождает безрассудство. И мудрая женщина просидела подле моей постели до самого утра.

За прошедшее время я так и не сумела сомкнуть опухших век. Я молчала, но слёзы всё лились и лились из глаз, заставляя их щипать и гореть, обжигая щёки. А когда они закончились, высохли, стало ещё хуже. Я уже не могла выразить боль и обиду и лежала в тупом исступлении, бездумным взором глядя перед собой. Я больше не понимала, кто я такая, кем являюсь в золотом чертоге, что намерена делать дальше. Было холодно. Было страшно и горько. Да, я с горечью осознавала, что без привязанности и покровительства Локи, я ничто в злом пламенном дворце, пустое место, безголосое и немощное. Всю силу и влияние, которыми я располагала, я черпала из любви повелителя. Но она закончилась.

Я пролежала в растерянности и бездействии до первых рассеянных лучей рассвета. Стоило расплывчатой полупрозрачной дымке робких солнечных отблесков коснуться лица, и я неосознанно села в постели, растёрла холодными ладонями бледное заплаканное лицо, переложила на одно плечо спутанные светлые волосы. Наверное, я совершила все эти незатейливые действия скорее по привычке, ведь с первыми лучами Соль я становилась госпожой. Так было всегда. До этого самого дня… А может, что-то ощутила, почувствовала, потому что через несколько минут после этого в покои явился Локи.

В отличие от меня, бог огня выглядел превосходно: часть медно-рыжих прядок собрана на макушке, чтобы удержать распущенные волны курчавых волос, и заплетена в маленькую косичку, подхваченную золотым кольцом, смуглое лицо сияло энергией и силой, глаза горели ярче юрких искр от костра, выразительные губы изогнуты в уверенной и самодовольной улыбке. Тёмно-алый, как запёкшаяся кровь, шёлк на его плечах оттенял удивительные огненные волосы и редкий цвет глаз, безупречной выделки кожа повторяла очертания длинных сильных ног. Такой гордый, такой привлекательный и такой… Чужой. Хуже всего было то, что он смотрел на меня с прежней нежностью озорного любящего взора. Всё осталось, как прежде. Всё, кроме моего вырванного из груди и растоптанного сердца.

Я не находила в себе сил заговорить с ним, не хотела бы даже видеть его лицо, а потому испытала облегчение, когда лекарь, поклонившись, отвела господина в сторону, ближе к дверям. Некоторое время они что-то обсуждали вполголоса. Говорила по большей части Хельга, бог обмана кивал и лишь время от времени вставлял уточняющий вопрос — я узнавала это по повадкам, снова и снова проклиная себя за то, что не могу отвести от него глаз. Наконец, собеседники замолчали. На несколько минут в покоях повисла тягостная тишина. Затем Локи похлопал женщину по плечу, приблизился к постели и сел рядом со мной. Склонив голову, я не смотрела не него. Тёплые ладони коснулись моего лба, тыльная сторона пальцев ласковым мимолётным движением прошлась по щеке.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он с такой невозмутимой простотой, что я поняла: он ни о чём не догадывается. Или же делает вид, что не догадывается. Я отстранилась, избегая его прикосновения, обратила холодный и пустой взгляд сначала на него, затем на лекаря. Проницательный ас всё понял. — Хельга, оставь нас. Отдохни, мне доложили, что ты провела у госпожи добрую половину ночи.

— Слушаюсь, повелитель, — лекарь ещё раз поклонилась, приоткрыла дверь и вдруг обернулась к нам. — Госпожа моя… Помните о ребёнке. Сильное волнение навредит и Вам, и ему. Прошу, будьте благоразумны, — на миг наши взгляды пересеклись: её — сочувствующий, добрый, материнский — и мой — безразличный, угасший, потерянный. Я слегка кивнула, сжала губы, хотя это было лишним — они больше не дрожали. Мы остались одни. Медленным сдержанным жестом я положила руки на покрывало перед собой, продумывая каждое движение. Мне не хотелось выдавать Локи своё состояние, хотя я ничуть не сомневалась, что мне ничего не удастся от него скрыть, как бы я ни старалась. Он молчал, но я ощущала на себе пронзительный взгляд внимательных золотистых глаз. Понимала, что он ждёт от меня ответа.

— Я хочу, чтобы ты выслал Рагну из своего чертога, — я не подозревала, что мой голос, которого я не узнавала, может быть таким сухим. Он не дрожал, как и губы, как и руки. Всё это осталось в прошлом, растаяло вместе с сумраком ночи. Наступил новый день, а значит, пришло время принимать решения, от которых не скрыться.

— Это ещё зачем понадобилось? — после продолжительного молчания, наконец, спросил Локи. Казалось, он был в равной степени удивлён и темой беседы, и переменой моего тона. Чутко угадывая настроение, супруг не давил на меня: не настаивал, не прикасался, не приближался. Его расслабленная поза и спокойный негромкий голос действовали, словно морок, внушали умиротворение.

— Она забылась и оскорбила меня, — я сплела пальцы, сжала ладони. Почувствовала, как губы против воли искривились от презрения. Не стоило доверять ей. Я сама допустила эту глупую ошибку. Не нужно было сомневаться в первом впечатлении. — Позволила себе сказать такое, что я едва не потеряла твоего ребёнка.

— А твоего? — снова выдержав паузу, уточнил Локи. Я не ответила, отвернулась. Нечто такое проскользнуло в голосе мужа, что резануло по сердцу. И я опять испытала боль, хотя, казалось, совсем уже обессилела и окаменела. — Раз так, разумнее будет вырвать девчонке язык в назидание всем остальным, а работу пусть выполняет. На ней многое держится, а ты сейчас не в том положении, чтобы перетруждаться.

— Ты готов искалечить её, но не расстаться? Почему? — сделав глубокий вдох и набравшись решимости, я взглянула ему в глаза. Печальные и заботливые, они не отнимали взор от моего измученного лица. Локи невесело усмехнулся, а затем раскрыл было губы, но я прервала его: — Не нужно прикрываться моим благополучием или благополучием чертога. Незаменимых слуг нет. На её место придёт другая, со временем научится. Оставишь Рагну, знай: мне не будет покоя. А впрочем, — добавила я, немного помолчав и покусывая нижнюю губу, — мне итак здесь больше не будет покоя.

— Потому что это служанка, которая мне удобна. Я знаю её с тех пор, как она была нескладной девчонкой, и доверяю ей. Рагна смекалистая, верная и трудолюбивая. Если она проявила дерзость, пусть поплатится за неё. Однако это не повод перечеркнуть её прежние заслуги и выставить прочь, — чем дольше я слушала его невозмутимый рассудительный голос, тем больше в глубинах груди закипал гнев. Ярость разливалась по жилам, потому что выходило, что Рагна права: для Локи она была незаменима. Глаза увлажнились, и я украдкой стёрла зарождавшиеся слёзы основанием большого пальца, злясь на себя.

— Не ты ли выставил прочь Эйнара за проступок куда более незначительный?.. — глаза Локи сверкнули непримиримой ненавистью, губы перекосило, но он сдержался, ничего не сказал, совладал с побледневшим лицом. — Выходит, Рагна тебе важнее госпожи?

— Я знаю, что между вами произошла ссора, но не знаю подробностей, — голос Локи стал ледяным, как бурный горный ручей, однако он изо всех сил старался держать себя в руках. — Тем не менее, у меня есть основания полагать, что ты разгневана не столько на неё, сколько на поступки, которые она совершала, подчиняясь моим приказам. Так ведь?

— Рагна сказала тебе? — отвернувшись к окну, тихим голосом уточнила я, испытывая смешанные чувства: облегчение, что он видит суть, и горечь, что в скором времени мне предстоит разговор, к которому, верно, я не готова. Локи криво усмехнулся, покачал головой, а затем достал из-за пазухи маленький предмет, сверкнувший на солнце, — я уловила движение краем глаза. Ведомая любопытством, я обратила взгляд на руки аса. Тонкие пальцы держали кольцо с огненным рубином. Драгоценный камень пересекала глубокая тёмная трещина. Я сомкнула ресницы, неправдоподобную улыбку исказило болью. Какая ирония, ведь точно такая же трещина теперь вгрызлась и в моё сердце.

— Слуги нашли его возле моих покоев, под утро принесли мне, — на губах бога обмана так и застыла печальная и язвительная усмешка, хотя в глазах вовсе не угадывалась ни радость, ни повод для смеха. Он приподнял искусно выполненный перстень перед своим лицом, наклоняя то в одну сторону, то в другую, улавливая солнечный свет на многочисленных гранях редкого яхонта. Задумавшись, он любовался им. — Объяснишь мне причину своего решения?

— Это будет нетрудно, — справившись с внезапной дрожью голоса, улыбнулась я одеревеневшими губами. — Это кольцо всегда было знаком твоей любви ко мне. Нет любви — нет кольца, — и тут я в который раз ощутила слёзы на своих ресницах. Становилось ясным: покуда не кончается боль, не высохнут и слёзы на глазах. Боль же моя была неизбывна. Локи выслушал молча, мне только показалось, что в какой-то миг узкие губы его дрогнули, затем так же молча зажал кольцо в кулаке.

— Я никогда не отказывался от любви к тебе, — произнёс он совсем тихо, словно слова давались ему с трудом, причиняли боль. Он выглядел таким искренним, трогательным, уязвимым, что… Нет. Я больше ему не верила. Богу лжи и лицемерия, боготворившему и обожавшему меня утром, чтобы ночью боготворить и обожать другую женщину. Что это за любовь?..

— Не лги мне, — я сдержала неуместный нервный смех, стиснула губы, но тон вышел на удивление жёстким. — Не лги и не умалчивай, уж это я заслужила, верно? За все те годы, что я провела подле тебя, оставалась тебе верна, делала всё для твоего благополучия. Я родила тебе наследника и, если провидение смилостивится надо мной, рожу второго. Я заслужила хотя бы твою честность, так что не смей лгать мне! Ты отказался от любви ко мне в тот миг, когда предал моё доверие. Тебе виднее, когда именно это произошло. Ты изменил мне, признайся!

— Заслужила, — Локи поднялся на ноги, прошёлся по покоям. Руки его дрожали от гнева, но тон оставался ровным. Я знала, чего стоило ему это деланное спокойствие, как он ненавидел любые обвинения и упрёки, особенно когда вины за собой не признавал. — Правда в том, что я не изменял тебе, более того, никогда не позволял себе совершить чего-то такого, что могло задеть твою честь как верховной богини и госпожи. А если и совершил по недоумию, то расплатился кровью и заслужил твоё прощение. Правда в том, что я ни разу не позволил себе взглянуть на другую госпожу как на объект сексуального влечения, хотя имел возможность обладать ими и не раз! А ещё в том, что как владелец чертога, ас и верховный бог я наделён правом иметь столько наложниц среди своих служанок, сколько пожелаю, и госпожа не смеет упрекнуть меня в этом. Знаешь почему, Сигюн? Потому что в противном случае она проявит неуважение и непокорность своему господину. Тебя ведь этому учили, не так ли? Знаешь обычаи Асгарда, в котором родилась?

— У тебя совести нет ровно так же, как и стыда! — вспыхнув, я резким движением откинула покрывало и поднялась с постели. Тело охватила мучительная слабость, но я устояла на ногах, сделала шаг к своенравному супругу, не обращая внимания на широкое тёмное пятно, окрасившее часть платья в алый цвет. Должно быть, в суматохе слуги забыли привести меня в надлежащий вид. — Ты искренне считаешь, что плотская связь с наложницей не является изменой?.. По закону Асгарда — да. А по закону сердца? — голос надломился, я покачнулась и полетела вперёд. Я упала бы, если бы бог огня не поймал меня в свои объятия — такие родные и в то же время ненавистные. Однако я не стала вырываться из его рук, подняла глаза к бледному лицу. — С каких это пор ты вообще начал прислушиваться к законам Асгарда?! С тех пор, как тебе это выгодно, не так ли? Так послушай, что я тебе скажу: любимых не предают! Не имеет значения, госпожа это или наложница, асинья, человек или гримтурсенка… Любимых не предают!

— Ты преувеличиваешь, — глухо отозвался супруг, не отводя глаз, полных сожаления и в то же время строгости, холодной надменности. — Что ты хочешь услышать? Что я отымел служанку?.. Десяток разных служанок?.. И раскаиваюсь в этом? Ничего подобного! Я никогда не прибегал к своему праву без особой необходимости. Если не понимал, что в противном случае не совладаю с собой и наброшусь на беременную госпожу, искалечу и её, и ребёнка. Речь о низменных природных потребностях, сравнимых с утолением голода или жажды. Они не имеют ничего общего ни с сердцем, ни с любовью. Только… Сама знаешь с чем. Мы оба понимаем, что пока ты пребывала в неведении, ты никогда не переставала ощущать мою любовь. Потому что она одной тебе и принадлежала. С кем бы я ни был, на губах всегда было только твоё имя.

Ответом ему послужила звонкая пощёчина, на какую мне хватило силы. Локи не воспротивился, лишь склонил голову, когда удар был нанесён. Я знала, что ему ничего не стоило перехватить моё запястье, остановить это унижение. Однако он пошёл на него и пошёл сознательно, в первый раз за нашу долгую жизнь. Я не испытала облегчения, напротив, по щекам катились горькие слёзы. Ощущая, что дрожу всем телом, я сделала шаг назад, покачала головой.

— Ты смеёшься надо мной?.. — прошептала губами, отказывающимися подчиняться. Наверное, я должна была разозлиться, но ощущала смех сквозь слёзы и горечь. Я улыбнулась сжатыми губами, склонила голову — маленькая, бессильная, униженная. Он протянул ко мне руку, хотел коснуться плеча. Я отпрянула. — Нет! — почти выкрикнула, дивясь, откуда прорвался голос. Локи сложил пальцы, опустил ладонь. — Оставь меня одну. Я не желаю тебя больше видеть и особенно — слышать!

Несколько минут повелитель поколебался, смотрел на меня долгим пронзительным взглядом, точно в последний раз. Я отвернулась, едва не хлестнув мужчину по лицу длинными волосами. Затем бог огня развернулся и отправился прочь, пылая от ярости — я узнала это по стремительному шагу, по удару с силой захлопнутых дверей. Выждав некоторое время, словно подозревала, что он вот-вот вернётся, я побрела к постели, присела на краешек и, закрыв лицо ладонями, снова горько зарыдала. Его высокомерный тон звучал в ушах, резкие слова обидели меня, ранили ещё больше. Он не только не намеревался признать свой вины, но и собирался в дальнейшем продолжать пользоваться своим правом, будь оно проклято! Ревность и обида пожирали меня, не давая сосредоточиться, собраться с мыслями. Голова горела.

Весь день я не покидала своих покоев, несмотря на уговоры Нарви, просьбы Иды и Асты. К вечеру Хельга уговорила меня поесть и выпить лекарство, и лишь тогда сын немного успокоился и вернулся к себе. Лекарь некоторое время присматривала за мной и ребёнком, затем оставила отдыхать в обществе верных служанок. Через час после её ухода, вновь поднялся жар, рождаемый наследником бога огня, ставшим ещё более неспокойным в связи с переживаниями его несчастной матери, однако я запретила девушкам звать лекаря и тем более повелителя. Пока я могла справиться со слабостью сама, хотя знала, что рано или поздно мне придётся увидеться с Локи. Если бы я ни от кого не зависела, то предпочла бы смерть, но ребёнок под сердцем неразрывной роковой связью приковывал меня к супругу. Я не могла им пожертвовать.

Когда золотой чертог, наконец, затих и отошёл ко сну, я решилась с кем-либо поговорить. Я приказала Иде подождать за дверью, и обеспокоенная девушка так не желала покидать покоев госпожи, что пришлось прикрикнуть на неё, чтобы спустить на землю. Я чувствовала себя скверно, потому что корить Иду за нескончаемую преданность было страшной несправедливостью с моей стороны. Однако я хотела как можно скорее остаться с Астой и побеседовать в тишине. Понимая это, сообразительная рыжеволосая девушка приблизилась ко мне, едва за подругой закрылась дверь, и, спросив дозволения, присела рядом со мной на край кровати.

— Вы очень напугали нас всех, госпожа Сигюн, — склонившись, взволнованно произнесла девушка, накрывая мою ладонь своей. Её натруженные пальцы были прохладными, приносили облегчение моим горящим рукам. Я улыбнулась уголками губ. — Никто ничего не понял, а когда Хельга обронила, что могло случиться страшное, я думала, у меня сердце остановится в тот миг… — я прервала её жестом, высвободив одну ладонь, поглядела на служанку. Как и я, Аста уже перестала быть совсем юной девушкой, превратившись в красивую и сильную молодую женщину. Время шло, всё менялось.

— Ты верна мне, Аста? — помолчав, спросила я. Такой уж верно это был день — состоящий из одних пауз и недомолвок. Какое счастье, что хотя бы он подходил к концу. Впрочем, я подозревала, что отныне много долгих горьких дней выпадет на мою долю. — Верна, как когда-то в юности?

— Моя госпожа, я люблю Вас всем сердцем, — миловидное веснушчатое личико служанки на миг озарилось сестринской нежностью, глаза заблестели. — С самого начала Вы были всей моей жизнью. Я останусь верна Вам до последнего вздоха. Я никогда — клянусь Вам, госпожа, — никогда Вас не предам!

— И я люблю тебя, Аста, — наклонившись к ней, я коснулась лбом её лба, доверительно понизила тон, — ты и Ида — вы мне как сёстры. Вы были со мной и в печали, и в радости. Однако теперь нас ждёт только горе… Не спрашивай! Послушай меня и ответь… Ты знала о том, что делала Рагна? Подумай, как следует, ведь в последнее время ты к ней ближе всех остальных.

— Я не понимаю, госпожа, — помолчав и наморщив лоб, Аста как будто пыталась что-то припомнить. Затем подняла на меня взгляд искренне потерянных глаз и развела руками. — Не понимаю, о чём Вы говорите. Рагна и впрямь приблизила меня к себе, учила, доверяла трудные, по её мнению, дела. Однако она очень ловкая и скрытная девица, из неё и словечка не вытянешь! Всё, что я знаю, так это то, что она ложится спать последней в чертоге, гасит свечи, проверяет, чтобы все были на месте…

— И приводит наложниц к господину, — бесцветным тоном добавила я. В тот же миг глаза Асты расширились, и она поглядела на меня с таким ужасом и недоверием, что всё прояснилось: служанка не имела и не могла иметь к развлечениям Локи никакого отношения. Осознав смысл моих слов, бедняжка побледнела и покраснела одновременно.

— Но… Но, госпожа… Как же это?.. — пролепетала поражённая девушка, рождая печальную ухмылку на моих губах. — Не может быть! Я в это не верю! Ну, то есть, Рагне-то я никогда до конца не доверяла, но чтобы повелитель…

— Я не желаю, чтобы ты обсуждала действия и решения повелителя, — поспешила прервать я. Как и прошлой ночью, было слишком больно слышать и вспоминать о предательстве. Аста смутилась, замолкла, но теперь смотрела уже более осознанным, сочувствующим взглядом. Я постаралась пропустить унизительную жалость мимо себя. — Я попрошу тебя кое о чём, Аста. Это трудное и опасное дело, и ты поклянёшься мне держать его в тайне. Никто не будет знать о нём, кроме нас двоих, — я дала ей время поразмыслить, но преданная служанка согласилась сразу же, заверив, что трудности не пугают её, и поклявшись широкой кроной Иггдрасиля хранить молчание. — Я хочу, чтобы ты тенью следовала за повелителем, пока он находится в чертоге, следила за каждым шагом, особенно после заката, и обо всём докладывала мне. Я хочу знать, кто и с какой целью входит в его покои, и чем они там занимаются. Ты должна быть очень осторожна, потому что Локи внимателен и догадлив. Ты поняла?

— Поняла, госпожа моя, — выслушав, кивнула Аста. — Не волнуйтесь, я не подведу Вас, — её серьёзное сосредоточенное личико так тронуло меня, что я улыбнулась уголками губ, но улыбка эта стала такой же печальной и обманчивой, как и все остальные. Я ощутила себя бесконечно одинокой, как в свои первые дни, проведённые под кровом золотого чертога. И хотя теперь я была здесь хозяйкой, выяснилось, что я до сих пор никому не могу доверять. Холод и вызванная им дрожь растекались по телу, побеждая даже жар нерождённого ребёнка. Я ощущала его, когда Ида вернулась в опочивальню, когда ласковые девушки улеглись с двух сторон от меня, согревая своим теплом, когда они заснули. Я же так и не сумела сомкнуть глаз и всё думала о том, чего ждать дальше. Как бы ни старалась, я не находила решения, и от этого мне становилось по-настоящему страшно.