Двуликий бог. Книга 2 (СИ)

Глава 34

Когда Один пришёл ко мне снова, рана на лице успела затянуться. Если бы только все раны затягивались так же быстро… Я не снимала траур и позабыла, как улыбаться. Мои родители погибли, а любимый супруг и сыновья были зверски убиты. Судьба ничего не оставила мне, всё отобрала! Не пощадила, не сжалилась, не простила. Чем, чем я заслужила подобный исход? Пережить и потерять всех, кого я так сильно любила, одного за другим! Мысли о том, чтобы свести счёты с жизнью, посещали меня всё чаще, становились навязчивыми. А я… и правда не находила причины жить дальше. Моё жалкое никчёмное существование утратило смысл. Мне больше не о ком было заботиться, не за что бороться. От меня и самой уже ничего не осталось. Но провидению этого оказалось недостаточно! Словно измываясь надо мной, оно заставляло меня жить с невыносимой болью и скорбью, воплотившись в воле Всеотца.

Несмотря на все сказанные страшные слова и брошенные проклятия, Один не позволил мне умереть. Вернул в золотой чертог, ставший злой насмешкой, чудовищным напоминанием, и приставил своих личных слуг, следивших за каждым моим шагом. Я не понимала, отчего отец ратей так дорожил моей кровью, ведь оставался ещё Форсети — наследник, спокойный, сдержанный и покорный. Пристальное внимание праотца ко мне в обход старшего брата наводило на пугающие мысли. Я как могла отгоняла их, выдворяла из своей головы, однако сердце тревожно замирало. После всего пережитого я не верила, что судьба хоть раз улыбнётся мне, что оставит хоть крошечный лучик надежды, чтобы не сойти с ума от горя. И я не готова была узнать ужасающую правду. Новую потерю я бы точно не сумела пережить.

Когда владыка богов и людей вошёл в мои покои, я сидела в кресле у очага, бездумным и пустым взором уставившись в огонь. Жаркие языки пламени стали моим последним утешением, напоминанием о любимых асах. Я не поднялась со своего места, не удостоила повелителя асов и взглядом. Я ненавидела его со всей силой, на которую была способна моя измученная душа, и не желала видеть суровое лицо, слышать сухой голос. Голос убийцы и лжеца. Голос подлеца, погубившего своего названного брата и двух невинных молодых наследников. К несчастью, моего мнения никто не спрашивал. Двое слуг Одина схватили меня под руки и вынудили подняться, приблизиться к собеседнику. Стиснув зубы, я упорно избегала грозного взора.

— Ты презираешь меня, дочь Бальдра, — без приветствий начал старший среди богов. Голос Всеотца остался старческим и чуть скрипучим, но больше не было в нём былого тепла и любви, как не осталось их и во мне. Захлебнувшись отвращением, я искривила губы. — А сама слепа, не видишь истины. Локи заслужил свою судьбу. Знай же, что именно он вложил в руку Хёда стрелу из омелы, которая единственная могла убить твоего отца. Совпадение ли это? А после, приняв облик старухи Тёкк, бог обмана отказался оплакивать всеми любимого аса, чтобы позволить Хель оставить его в своих владениях. И это могло быть ему прощено, если бы не страшные слова, каким он дал волю на пиру у Эгира, потешаясь над роковой судьбой богов в час Рагнарёка, воспевая торжество Сурта…

— Не смей произносить имени господина, — прошипела я не хуже ядовитой змеи, вся сжавшись и напрягшись, точно готовясь к смертоносному прыжку, последнему удару. — Убийца, оправдывающий убийцу… Неужели ты думаешь, что я поверю твоим словам после того, как ты на глазах безутешной матери жестоко погубил её сыновей?.. Ты растерзал их, и моё сердце окаменело. Ты отнял у меня мужа, и тем самым вырвал его из груди. Ты, обрёкший меня на этот брак, предрекавший счастье! Что пошло не так, Один-Всеотец? Я полюбила? Приняла сторону Локи? Отказалась подчиниться? За что ты так беспощадно казнил меня?.. — древний бог сжал губы, но ничего не ответил. Мне показалось, что стареющее лицо побледнело, а мудрое око потускнело, утратило ясность. Передо мной стоял не грозный владыка, а угасающий смертный, тщетно пытавшийся претить смене времён. — Молчишь? И верно. Сотворённому тобой нет оправдания! Не унижайся до такой мерзкой лжи. Не смей порочить мой слух и память о повелителе. Знай, что я не отказываюсь от своих слов: я проклинаю тебя и весь твой род! Я буду проклинать тебя до последнего вздоха и умру с проклятием на остывающих губах.

— За столько лет ты так и не поумнела, — зло выдохнул он после короткого безмолвия. Руки владыки на миг дрогнули, но он сдержался, и всё же над золотым чертогом сгущались тяжёлые сине-серые тучи, а в своды ударял внезапный гром, грозя обрушить их на мою голову. Я понимала: Один вне себя от ярости, и в гневе он страшен. Увы, меня уже ничто не могло испугать. Чего устрашится несчастная мать и жена, в одночасье потерявшая и детей, и мужа? Чем смутить скорбящую дочь, лишившуюся обоих родителей в один и тот же день? О нет… Всё, что осталось судьбе, — это отнять мою собственную ничтожную жизнь. А ей отныне я не дорожила вовсе. — Ты останешься в покоях. Я запрещаю тебе покидать свой чертог, и моя стража проследит за тем, чтобы ты оставалась благоразумна, Сигюн. Как жаль, что провидение предрекло пережить Рагнарёк тебе, а не твоему достойному разумному брату.

— Что ты такое говоришь?.. Что провидение уготовило Форсети?! Что ты видишь?! Стой! — утратив к пленнице всякий интерес, Всеотец вышел. Я бросилась за ним, но слуги Одина поймали меня под руки, не дали ступить и шагу из своих покоев, как бы я ни рвалась, как бы ни кричала. Я извела себя так, что в конце концов без сил обвисла во власти чужих стражников. По щекам текли злые слёзы, меня трясло от бессильной ярости, заставлявшей содрогаться маленькое истощённое тело. В заточении я провела несколько долгих часов, складывавшихся в вечность. Я замирала при мысли, что, возможно, мне придётся провести весь остаток жизни в неволе, лишённой выбора жить или умереть. От страшного осознания горло сжимало ледяными клещами отчаяния, и я не могла дышать. Однако судьба распорядилась иначе.

Я встрепенулась, расслышав крики и звуки сражения. Кем бы ни оказался противник воинов Одина, мне он становился другом. Я хотела подбежать к дверям, чтобы узнать, что происходит, но жёсткие слуги сомкнулись вокруг меня, заламывая руки; сопровождавшие их стражники обнажили мечи. Некоторое время я с замиранием сердца прислушивалась к шуму снаружи, стараясь понять, что же происходит. Не передать словами моего удивления, когда двери с силой распахнулись, сбив с ног зазевавшегося стражника, и в покои ворвался Хакан во главе отряда воинов золотого чертога. Ведь в своих мыслях я похоронила раненного слугу вместе с повелителем и сыновьями.

— Госпожа, наконец-то я нашёл Вас! — воскликнул мужчина в страшном возбуждении, заставляя нечто давно забытое всколыхнуться в груди, хотя казалось, после случившегося во мне не осталось никаких эмоций — всё выгорело, рассыпалось пеплом. Я не помнила, чтобы хоть раз видела строгого и сдержанного Хакана в таком волнении. Некоторое время я томилась неизвестностью: стражник не сумел продолжить, поскольку вынужден был отражать нападение воинов отца ратей. Бессознательным движением вжав голову в плечи, я следила за исходом ожесточённой схватки. Наконец, вражеские стражники оказались схвачены, хотя преданные слуги, державшие меня за локти, не разомкнули круг даже перед лицом опасности.

— К чему это, Хакан? — склонив голову и не думая сопротивляться своим захватчикам, подавленным голосом произнесла я. — Какое теперь всё это имеет значение?.. — меня охватило страшное безразличие. И хотя я меньше всего хотела провести остаток дней во власти ненавистного верховного бога и его подчинённых, бороться мне было не за что. Жизнь потеряла смысл. Лучшее, что мог сделать Хакан для меня, так это позволить уйти — без сожалений и страданий. Верный воин превзошёл мои ожидания:

— Повелитель жив, госпожа моя! — дрожащий голос мужчины пронзил меня, точно вспышка молнии. Раскрыв губы, я с непониманием взглянула на него, неосознанно покачала головой. Я не находила в себе сил поверить в это. Разве мог кто-то пережить удар Мьёлльнира и остаться в живых?.. — Когда Вас увели, бог огня пришёл в чувство. Воспользовавшись чужой слабостью, асы приковали его к камню ки… Кхм, страшными путами, позднее обратившимися в алмазные цепи. Я могу указать Вам место, где заточён господин… — я ничего не ответила Хакану. Одного короткого взгляда хватило мне, чтобы угадать невысказанный вопрос в холодных глазах. Я неуловимо кивнула, и уже через минуту первый слуга упал к моим ногам, истекая кровью. В перерезанном горле хрипела и теплилась жизнь, покидавшая тело.

Один за другим вражеские слуги и воины легли в мягкий напольный мех. Я не испытывала к ним жалости. После всего того, на что меня обрёк их бессердечный предводитель, я забыла, что такое сочувствие и милость. Меня и моих любимых никто не пощадил, они всё отняли у меня! Я больше никому за пределами пламенных чертогов не верила. Ждать от меня снисхождения было слишком поздно. Под прикрытием гула и ярости боёв, шедших в родном чертоге, мы смогли выбраться незамеченными и увести лошадей. Вновь, словно ветер, я летела в Мидгард, не помня себя. Ближайшие соратники Хакана расчищали нам путь, прикрывали спину. И к тому моменту, когда мы сумели вырваться из Асгарда и оставить его за плечами, нас осталось только двое…

Я помню, как сейчас, тот миг, когда вошла в расщелину в скале, когда в последний раз на много долгих лет, на нескончаемые века видела солнце. Локи был жив, но лучше бы асы добили бога лукавства в припадке бешенства, чем обрекли на те страдания, которые мне довелось увидеть. Глубоко под землёй, в сырой и холодной пещере они оставили его, привязанного к скале за плечи, поясницу и колени нерушимыми цепями, а над головой бога огня шипела и извивалась огромная змея, роняя на лицо капли яда с длинных клыков. Хакан хотел убить страшную тварь, однако стоило мечу коснуться её, как клинок заледенел до самой рукояти — воин едва успел отдёрнуть пальцы — и лопнул десятками крошечных осколков. Я догадалась без труда: Скади. Пришёл момент её торжества. Злопамятная богиня зимы свершила свою месть.

Нечеловеческий крик Локи заставлял землю содрогаться. Каждый раз, когда новая капля яда касалась лица, он страдал так, как не довелось страдать ни одному богу, а уж тем более смертному. Осознав, что избавиться от змеи не удастся, я подбежала к мужу и, сложив ладони вместе, протянула их над его головой в отчаянном стремлении защитить любимого аса, оградить от мучений. Судорожный крик сорвался с моих губ, стоило страшному яду коснуться кожи, и я испытала такую нестерпимую боль, какой не знала прежде. На миг утратив самообладание, отдёрнула руки, взглянула на внутреннюю сторону ладони, где остался отвратительного вида ожог. Боль пульсировала и жгла, но при том и отрезвляла. В растерянности я обернулась, ища взглядом Хакана.

— Скорей! — крикнула воину, приблизившемуся ко мне. — Скорей, Хакан, найди ближайшее поселение, одаль, лачугу, хоть что-нибудь! Принесли мне чашу… — поток путаных мыслей прервал протяжный стон Локи. — Поторопись! — я вернулась к измученному мужу, взглянула на ядовитую тварь над головой, на свои руки и на ожог, постепенно затягивавшийся. «Вот оно что… Не будь она заколдованной, Локи бы уже погиб, но им всё мало! Скади пожелала обречь его на вечные непрекращающиеся страдания! Этому не бывать…» — зажмурившись, я вновь подставила сложенные ладони под капли яда. Боль была невыносимой, заставляла руки содрогаться, разум пылать, однако я не отнимала их. Первые мгновения держалась, стиснув зубы, затем закричала во весь голос. Мысли путались. Перед глазами плясали слепящие пятна.

Локи не открывал глаз, и на бледном лице замерло выражение страшного страдания. Те же самые чувства я угадывала и на своём лице, ощущая, что трясущиеся ладони сгорают быстрее, чем успевают зажить. И всё же я держалась. Ради него. Ради нашей непобедимой любви. Закусив губы до крови, прислушалась. Только звук тяжёлого прерывистого дыхания ещё свидетельствовал о том, что лукавый ас жив. В остальном он оставался неподвижен, словно мертвец, и от каждого взгляда на него у меня замирало сердце. Казалось, прошла вечность, прежде чем Хакан наконец-то вернулся с большой деревянной чащей. Когда доблестный слуга сменил меня, я без сил осела на землю, не чувствуя своих ладоней, и исступлённо зарыдала. Раны на руках заживут. На сердце — вряд ли. Что они сделали с ним? Как посмели так поступить с одним из асов?..

— Локи… — стирая предплечьем слёзы с лица, я коснулась губами потускневшей щеки — едва тёплой. Бог огня распахнул медные ресницы и сделал глубокий вдох, прогнулся в спине и застонал. Глаза заволокла белая пелена, делая когда-то ясный и живой взгляд бездумным и пустым. Я поняла, что опоздала: сводящий с ума яд Скади успел уничтожить лукавого аса, лишить рассудка, памяти. Когда рассеянный взгляд касался моего лица, супруг смотрел куда-то сквозь меня, не узнавая, не понимая, кто он и где находится. В груди защемило от боли, на глазах опять выступили слёзы. Они погубили его… Погубили моего любимого мужчину, отца моих детей. Милость судьбы вновь обернулась жестокой насмешкой. Я поднялась с колен и приняла у Хакана чашу. Собравшись с силами, разомкнула губы:

— Ступай, Хакан, тебе незачем оставаться здесь. Эта боль… Она только моя, — голос надломился, и мне понадобилось время, чтобы продолжить. Воин сделал ко мне шаг, протянул руки, но я остановила его коротким жестом. — Я благодарю тебя за верную службу. За всё, что ты сделал для повелителя и… Для меня. Я дарую тебе свободу. Ты волен поступать так, как сочтёшь нужным. И, если сочтёшь нужным… Исполни мою последнюю просьбу. Найди Скади и отомсти ей за бога обмана. Пусть она умрёт в муках… В огне… Пусть будет страдать и уходить долго. Пусть испытает то же, на что обрекла Локи…

— Госпожа, вся моя жизнь — в служении богу огня. И иной судьбы я не желаю. Я сложу голову, чтобы исполнить Ваше пожелание, и тем большей будет моя радость, чем страшнее погибель богини зимы. Но как я позволю себе уйти? Как оставлю Вас здесь, госпожа? Совсем одну.

— Госпожа не одна… — я вздрогнула, узнав этот голос, и обернулась, не веря своим ушам. Из-за выступа скалы вышла хрупкая худенькая фигурка, в которой я узнала Иду, а вслед за ней показалась и Мия. Я раскрыла рот от удивления, да так и не сумела ничего сказать. Слёзы потекли пуще прежнего. Мои преданные спутники и спутницы… Даже перед лицом несчастий и печали они не покинули нас, остались верны. Я перевела взгляд на Хакана и указала головой в направлении выхода. Мужчина кивнул и поклонился, после чего удалился. Больше я его никогда не видела.

Шли годы и века. Я похоронила себя рядом с мужем, посвятив отведённое мне время служению ему. В Мидгарде оно текло совсем не так, как в Асгарде: медлило, растягивалось, и старость, пожиравшая обычных людей без всякой меры, меня — богиню, не принадлежавшую к роду смертных, могла коснуться одними кончиками пальцев, сколько бы ни тянулась к желанной добыче. Моя зрелая, распустившаяся, словно бутон, красота не увядала, однако вместо неё угасала душа, не в силах обмануть вечность. С ней тускнели и краски: выгорели и посеребрились светлые волосы, побелела без живительных солнечных лучей кожа. Я не могла видеть своих глаз, но и их представляла прозрачными, утратившими блеск и всяческое чувство, кроме, может быть, тоски.

Локи пребывал в беспамятстве, а когда изредка приоткрывал глаза, то не видел меня. Казалось, мир перестал для него существовать, казалось, он ушёл, и лишь некая таинственная сила держала его дух прикованным к телу, к земле. Эта мощь, заключённая в крепкой груди, клокотала, ждала своего часа, а потому хранила бесценную оболочку: каверзный ас не менялся и не слабел, но, тем не менее, не сумел избежать мучительных страданий и нескончаемой боли. Горечь и скорбь безутешной матери и жены стали мне родными сёстрами, сплелись с жилами, проникли в кровь. Казалось, с годами чувства остынут, страсти перестанут бушевать. Как бы не так! Чем глубже я погружалась в своё горе, тем сильнее оно жгло меня изнутри! Разве могла я забыть, пережить? Разве можно с таким справиться, совладать, задавить в себе?

В редкие минуты забытья я видела своих сыновей — красивых, сильных, смеющихся. Они звали меня, протягивали руки, но я не могла коснуться их. Ни во сне, ни наяву. Нас разделяла непреодолимая невидимая грань, которую живые ни в силах превозмочь. И я не могла уйти за ними, покуда не ушёл мой муж. Так я и оказалась обречена на вековые страдания, пусть и не знала своей вины. Разве любовь — это преступление? Может ли быть столь беспощадна расплата за преданность? Чем, чем, скажите, вещие норны, я заслужила такую судьбу, такую жестокую пытку?! Видеть, как мучается и угасает день за днём любимый ас… Задыхаться от невыразимой любви к нему и понимать, что он не помнит, не узнаёт тебя… Вспоминать снова, и снова, и снова радостные минуты, проведённые подле него, со своей семьёй. Какое долгое время мы шли к своему счастью, преодолевая трудности и жизненные удары, и как скоро и безжалостно провидение всё-всё отобрало у нас! Уничтожило, стёрло с лица земли…

Я ощущала, что вместе с Локи теряю рассудок. Много-много дней, проведённых около него без сна, без пищи, без движения. Ида время от времени приходила подменить меня, позволить отдохнуть, очиститься, прийти в себя, но я уже не могла жить прежней жизнью. Это место… Этот яд и смрад… Они медленно убивали тех, кто был обречён вдыхать их, и я не могла погубить Иду, как однажды уже погубила Асту. Служанки не соглашались отступиться от своей госпожи, и мне пришлось проявить твёрдость и настойчивость. Мии я не оставила выбора: как старшая прислужница она должна была вернуться в золотой чертог, чтобы исполнить моё повеление. Я попросила сообразительную девушку разделить имущество бога лукавства между верными подчинёнными и отпустить их на волю — знала, что мы оба останемся в заточении до самого конца миров. Богатство больше не имело значения, а дома, родного края у нас не осталось. Ценной стала лишь преданность.

Мия не вернулась. Таково было моё последнее желание, когда я простилась с ней. Я попросила служанку ценить каждую отведённую минуту свободы и не приходить, не причинять мне нестерпимую боль своим присутствием. Девушка поклялась Иггдрасилем, а потому не смогла нарушить своего слова, когда я открыла ей суть своей просьбы. Так было легче. Меньше всего я хотела обречь на страдания, подобные своим, всех тех, кого любила. Жаль, что Ида не прислушалась к моим уговорам, не стала давать клятв, наученная опытом Мии. Я не находила покоя, пока любящая подруга губила себя под толщей земли, куда не проникал ни единый луч солнца. И я отослала её в Мидгард, где девушка могла бы жить обыкновенной жизнью и при этом навещать меня, когда ей того хотелось. Ида нашла пристанище в одном из близлежащих селений, но никогда не забывала о своей преданности. Несколько раз она даже умудрялась проскользнуть в Асгард и разделить со мной дар милосердной Идунн — единственной, среди асинь, кому я ни за что бы не пожелала зла. Впрочем, богиня юности и не принадлежала к роду Одина.

Так я и доживала свой век, в ожидании конца миров. Я пролила столько слёз, пережила столько скорби и разочарований, что Рагнарёк стал казаться благодатью, желанным избавлением от моей горькой судьбы. Я знала, что Локи предначертано разорвать сковывающие его цепи, когда придёт страшный час, чтобы присоединиться к одному из воинств в долине Вигрид. И я ждала этой минуты, как одержимая. А в отведённый мне срок делала всё, чтобы облегчить страдания мужа. Иногда Локи лежал без движения, и сильная грудь едва приподнималась, дыхания было не расслышать, а иногда он начинал метаться и кричать, глаза разгорались колдовским изумрудным огнём, ладони охватывало пламенем, однако заклятые оковы не давали ему воли, не позволяли использовать свою разрушительную силу. Одной рукой держа над нами чашу, другой я гладила и утешала любимого аса, склонившись к бледному лицу, шептала нежные слова в бессознательном порыве любви, которую ни время, ни потери не сумели убить во мне.

А в один из долгих дней, слившихся для меня в бесконечную непрерывную череду, Локи, когда я менее всего этого ожидала, разомкнул веки и посмотрел на меня совершенно осознанным взглядом тёмно-карих очей. Помню, как замерла, не в силах вымолвить ни слова, и глядела на него удивлёнными заплаканными глазами. Тонкие губы шевелились, не произнося ни звука, а чуткий взор наполнили тоска и боль, горечь утраты, знакомая мне невысказанная печаль…

— Сигюн… — прошептал он, и сердце в груди сделало переворот, заставив задохнуться от забытого счастья. Он помнил меня! Помнил моё имя! Я не могла и надеяться на это! Слабый голос мужа эхом отдавался во мне, заставляя кровь в жилах забиться, как птица в силках. — Сигюн, мне больно…

— Я знаю, Локи, — ответила пропадающим голосом, склонившись к нему, полным сочувствия и сострадания взором глядя в блестящие печальные глаза. — Знаю, потерпи…

— Нет… — выдохнул он и прикрыл веки. Я догадалась, что слова даются измученному асу с немалым трудом, прислушалась, — …мне больно за наших сыновей…

Я всхлипнула, уронила голову ему на грудь, не забывая держать над головой чашу (это бессознательное движение за годы въелось в моё тело), и заплакала. Я лила слёзы, смежив веки, сжимая губы, силясь перестать. Но разве сумела бы? Разве кончится боль матери, утратившей своё дитя? А всех своих детей?.. Что я могла ответить ему, чем утешить? Разве можно исцелить эту боль? О нет… Она навсегда в сердце родителя. Проблеск сознания Локи стал тому ещё одним подтверждением. Когда я сумела поднять голову, разомкнуть ресницы, бог огня уже снова глядел сквозь меня слепым, подёрнутым мутной пеленой взглядом, и лишь на щеке его блестела слеза…

Годы продолжали лететь, а зимы сменять лето. Миром по-прежнему правили асы, росла их слава и сила. Их враги-великаны были побеждены и затаились, ожидая своего часа. Люди Мидгарда расселились в самых дальних уголках мира. Жизнь била ключом для тех, кто склонил голову перед богами и во всём почитал их. Однако все мы знали, что тьма собирается над Асгардом, и пусть ей придётся собираться сотни лет, никому не дано изменить предначертанное. Зловещие предзнаменования обрушились на землю раньше, чем можно было предположить. Сначала пошёл снег. Должно быть, он валил густой стеной во всех сторонах света, и ледяные зимние ветра укрывали им всю землю так, что холодный вихрь приносил хрупкую белую пелену даже в место нашего заточения. Был он настолько суров, что слёзы замерзали у меня на глазах и резали щёки колкими льдинками.

Каждый из асов и асинь знал, что в преддверии Рагнарёка наступят три страшные зимы, длящиеся три года, ибо мрак поглотит небеса, луну и солнце, ни единый луч которого не согреет озябшую землю. Не придёт весна и не наступит лето, а за зимой будет приходить новая беспощадная зима. Первая зима — Зима Ветров — принесёт во все миры вихри и бури, холод, снег и лёд, и тогда многие дети Мидгарда погибнут, не пережив сурового холода. Выдыхая изо рта клубы пара и не чувствуя кончиков пальцев, я понимала, что час настал, что нещадная Зима Ветров свирепствует на земле. А за ней — выждать только срок — придёт Зима Меча, и тогда измученные голодом и болезнями люди пойдут грабить и убивать, брат поднимет клинок на брата, и весь мир охватят нескончаемые войны. Время шло, и я предчувствовала каждой частичкой себя, как земля станет красной от крови.

Страшные дела сотворятся в погибающем мире, когда наступит третья зима — Зима Волка. Согласно пророчеству, в эту зиму древняя колдунья, скрывавшаяся в Железном лесу, должна будет трупами непогребённых воинов вскормить жуткое чудовище — громадного пса Гарма, который станет так велик, что кровь с его клыков зальёт Асгард. Утратив в многолетнем заточении всё человеческое, я ждала того дня с нетерпением. Ждала, когда запоёт ржаво-красный, как кровь, петух владычицы Хель, сотрясая нижние миры, а ему будет вторить багряный петух в Йотунхейме, созывая великанов на бой с богами. И в Асгарде пропоёт золотой петух Гуллинкамби, пробуждая эйнхериев в Вальхалле. Конечно, я не могла услышать ни одного из них, но точно знала, когда это произошло. Знала, поскольку волосы и глаза Локи вспыхнули изумрудным огнём, и по алмазным цепям побежала сеть крошечных трещин. Пламенный ас сжал кулаки, призывая чужеродную силу, слившуюся с собственной и столько лет томившуюся взаперти, и узы лопнули, разлетелись осколками, точно лёд. И в тот миг бог огня восстал. Пылая злобой и местью, он наконец обрёл свободу…