Двуликий бог. Книга 2 (СИ)

Глава 23

Последний месяц выдался для меня губительным. Последствия выбора, сделанного Локи, привели к тому, что я дважды могла лишиться его долгожданного ребёнка, да и сама едва не умерла. Лишь мастерство Хельги и подвластных ей лекарей сохранили в нас обоих жизнь, хрупкую и ненадёжную, как огонёк свечи. Думаю, преданные слуги были вознаграждены сполна за своё усердие. По крайней мере, от меня не укрылось уважительное и благодарное отношение повелителя не только к главному лекарю, но и к её подчинённым. Удар, едва не разорвавший мне сердце на самом деле, заставил меня прийти в чувство и глубоко задуматься.

Я загнала себя в ловушку, оказалась в безвыходной ситуации. Стала ли причиной тому моя слепая гордость, как уверял бог обмана, или же его эгоизм и упрямство, сути проблемы это не решало. Мы отдалились друг от друга, и, если отбросить пустое тщеславие, то нужно было признать, что оба страдали от этого. Так уж вышло, что большую часть жизни мы черпали силы один в другом, стояли вместе против всего остального мира. Теперь же мы оказались ранены, разбиты, метались в бессильной и бессмысленной ярости, как загнанные звери. Но ни один из нас не готов был принять свою вину, сделать шаг навстречу, опьянённый самолюбием и амбициями.

Не знаю, что творилось в голове у Локи, поведение и речи которого были уж очень противоречивыми и непонятными, однако точно помню, что занимало мои мысли: ожесточённая борьба между любящим всепрощением и оскорблённой гордостью. Иногда я вспоминала его слова, тон, выражение глаз, и в сердце закрадывалась надежда, что он по-прежнему любит меня, пусть и крайне своеобразной извращённой любовью. В конце концов, он был прав в том, что ни в одну, ни в другую беременность я не переставала ощущать любовь и заботу до того страшного дня, когда узнала истину. Я ведь и правда не замечала всех этих служанок. Господин засыпал со мной и просыпался со мной, в течение дня не проявляя ни малейшей заинтересованности в наложницах. Что, если это действительно была вынужденная мера для него?..

Если он стремился защитить нас, я могла понять, почему моё упрямство выводило его из себя. Я отказалась от него. Не говорила, не касалась, не смотрела в глаза. Да и я не могла оспорить право иметь наложниц ничем иным, кроме своего ярого нежелания соглашаться с подобными порядками. Я не знала, принимают ли их другие асиньи, остаются ли покорны своему господину в этом вопросе. Впрочем, вспоминая непостоянство любовных связей самих богинь, я понимала, что схожее непостоянство мужей им глубоко безразлично. Уж таким нравом отличались обитатели Асгарда — верность здесь была не в чести. В конце концов, если все асы пошли от Всеотца и многих разных матерей, то чему я вообще могла возмущаться? Сколько любовниц имел великий Один (а их круг определённо не ограничивался наложницами), даже взяв в жёны великую Фригг, несравненную госпожу, богиню богинь?..

С другой стороны, Локи знал цену верности. По крайней мере, со стороны женщины. Должен был знать и ту боль, какую причиняет посягательство на эту верность. Не имеет значения, с чьей стороны. Гордость твердила, что я глупая влюблённая девчонка, готовая ему всё простить за одну обворожительную улыбку и пару остроумных точных фраз. Гадкий внутренний голосок обиды и сомнения повторял снова и снова, что за все годы, проведённые подле бога лукавства и обмана, я так ничему и не научилась, как и прежде оправдывала его, даже когда он переступал черту, пресекал грань дозволенного. Если он в действительности сколько-нибудь любил и уважал меня, то мог бы сдержать свою похоть на некоторое время, мог бы хотя бы не скрывать правду, поставить меня в известность…

Робкий глас совести и рассудка подсказывал, что сделай он это, скандала всё равно было бы не избежать. Знал Локи об этом заранее или нет, но я никогда бы не сумела принять мысль о том, чтобы разделить любимого аса с кем-то ещё. Она причиняла мне почти ощутимую боль. Не имели значения причины и побуждения, правила и законы, скрытность или честность — я испытала бы одинаковую боль. В любом случае. Если запереть все чувства в глубине себя и позволить говорить только разуму, то Локи и впрямь нашёл наилучший выход и для себя, и для меня. Если бы тайна не раскрылась, никто бы не пострадал. Однако она раскрылась, и, как водится, в самый неподходящий момент. Гордость фыркала с нескрываемым презрением и твердила, что я глупая наивная легковерная девчонка.

Ведь была ещё Аста. Ни в чём не повинная Аста, ставшая жертвой нашей ненависти и упрямства. Конечно, я совершила ошибку. Я спровоцировала вспыльчивого аса, не задумавшись, чем могут обернуться его непредсказуемость и своенравие для преданной служанки. Но то, что он совершил, как решил отплатить мне за недоверие и дерзость, я не могла простить. Даже если к самоубийству Асту привело моё жестокосердие, а не поступок двуликого бога, даже если бы я сдержалась, и всё закончилось иначе, я бы никогда не сумела этого ему простить. Просто потому что Локи знал, как я дорожила Идой и Астой. Знал, что ради Иды я в своё время встала под кнут. Знал, что ради Асты я бы сделала то же самое. Знал, какую боль причинит мне своим решением.

Без весёлой и бойкой рыжеволосой служанки золотой чертог опустел. Нигде не раздавался её заразительный смех, больше не слышался живой и задорный голос. И без того тихая и скромная Ида в скорбном молчании переживала свою потерю и печаль. Мы не говорили об Асте: я не смела упоминать имя погибшей служанки вслух, а Ида, должно быть, не хотела огорчать меня. По крайней мере, я тешила себя такой надеждой. Я боялась узнать, что сдержанная девушка винит меня в смерти подруги, как винила себя я сама. У меня было время, чтобы обдумать своё поведение и отдаться угрызениям совести, пока я лежала в постели под неусыпным присмотром Хельги, пока мучительно медленно выздоравливала. Прошло немало дней, прежде чем я набралась сил, чтобы принимать посетителей и вести непринуждённые беседы, будто ничего и не было.

Все эти дни я не видела Локи, однако его присутствие таинственным образом ощущалось. Мне казалось, что иногда сквозь сон я чувствовала знакомые прикосновения на своём лице, а тёплый ветерок приносил запах его тела и волос. Несмотря ни на что, я тосковала по нему. По тем счастливым минутам, которые я провела подле него, когда он ещё был лучшим из асов в моих глазах. Я скучала и корила себя за это. Он нанёс мне непростительное оскорбление, причинил беспощадную боль, и, несмотря на всё, я любила мужа. Любила той преданной одержимой любовью, которую и огнём не выжечь из моего глупого доверчивого сердца. В отсутствие предавшего меня супруга я утешалась обществом сына, так на него похожего.

Нарви перенял лучшие качества своего отца: он был остроумен, находчив, обходителен, проницателен и умён. От меня (хотелось бы верить) сын унаследовал сдержанность и спокойствие, благодушие и понимание, а также чувство справедливости, каким я была наделена в прежние времена. В нём давно уже пробудилась огненная сила отца, однако я всё чаще обращала внимание, что юноша прибегает к ней лишь в редкие моменты особенной надобности, словно опасается её. Локи, несомненно, научил наследника обращаться с ней, пусть не так непринуждённо и играючи, как сам, но, тем не менее, очень искусно и умело, однако я просматривала в сыне созидательное начало. Разрушительная природная сила огня пугала и настораживала его, так что разумный господин обращался к ней с крайней осторожностью. И точно так же любящий сын обращался с ослабевшей матерью. Нарви никогда не говорил при мне ни о Локи, ни об Асте, ни о произошедшем, а только выражал беспокойство и просил меня позаботиться о себе и ребёнке — его долгожданном брате или сестре. Я была благодарна ему за чуткость и понимание.

Когда я почувствовала себя увереннее и смогла встать с постели, привести себя в надлежащий вид и прогуляться по веранде, дыша свежим воздухом, Хельга осмелилась привести ко мне служанку. Я запамятовала её имя, но помнила лицо девушки: она часто попадалась мне на глаза, работала с усердным рвением, но всегда оставалась в тени более решительной и напористой Рагны. Её я не видела с момента нашей размолвки, однако знала по тихим пересудам прислуги, что упрямец-Локи так и не прислушался к моим словам. Рагна молчала о случившемся, и её упорство, противоречащее дерзости, заставляло страшные подозрения закрадываться в мои мысли. Как бы я ни гневалась на оскорбившую меня нахалку, я всё же надеялась, что язык её остался на месте.

Спутница лекаря смотрела на меня внимательными и спокойными серо-голубыми глазами, такими необычайно светлыми даже для асов, что в них проглядывалась кровь альвов. Волосы у служанки были густые, пепельно-русые, заплетённые в аккуратную косу. Опрятная маленькая девушка производила приятное впечатление. Уловив мой взгляд, она улыбнулась уголками губ и учтиво поклонилась. Я поприветствовала её ответной слабой улыбкой. Дождавшись позволения, прислужница приблизилась, Хельга осталась у дверей, предоставляя нам возможность побеседовать в уединении. Спросив разрешения, дочь альвов начала докладывать обо всём, что происходило в чертоге во время моего беспамятства, отчиталась о проведённой работе, установленных порядках, поведении остальных слуг. Послушав до поры, я прервала её жестом.

— Почему ты рассказываешь мне об этом? Отчего не пришла Рагна? Или она боится увидеться со мной лицом к лицу?.. — полюбопытствовала я. Девушка позволила себе сдержанно улыбнуться, и я оценила, что она уловила и поняла иронию в моём голосе.

— Вам, должно быть, ещё неизвестно, госпожа. Повелитель выслал Рагну из своего чертога и назначил меня на её место, — служанка помолчала, и от меня не укрылся румянец на её щеках, взгляд победителя. Так смотрел и чувствовал себя тот, кто долгое время вынужден был находиться в тени предшественника, тот, чьи заслуги, наконец, оценили по достоинству. — Сказал, что Рагна Вам более не угодна, госпожа, и велел мне подчиняться лишь Вам одной. Предупредил, что, если я подведу или огорчу Вас, отправлюсь следом за изгнанницей, — не веря своим ушам, я обратила взгляд на Хельгу, не сомневаясь, что женщина слушает нас, хоть и не вмешивается в разговор. Улыбнувшись, лекарь склонила голову, едва заметно кивнула.

— Как тебя зовут? — спросила я, чтобы чем-то занять затянувшееся безмолвие и скрыть охватившее меня смятение. Сердце ликовало, наполняя грудь беспричинной радостью. Стало быть, он одумался, сделал первый шаг к примирению, возможно, даже раскаивался в содеянном! Здравомыслие немного остудило мой пыл, уняло неровное и скорое биение сердца: я не должна была расслабляться и доверять переменчивому повелителю, особенно зная, что ему ничего не стоит предать и опозорить меня вновь.

— Мия, госпожа, — кроткая улыбка снова озарила приятное, но непритязательное лицо служанки. Кивнув, я выслушала всё, о чём она хотела поведать мне, внимательно присматриваясь к новой помощнице. Эта маленькая хрупкая молодая женщина показалась мне очень предприимчивой, разумной и рассудительной — наделённой качествами, заслуживающими доверия и поощрения. Я сомневалась, как отнесутся к ней многочисленные слуги пламенных палат, некоторые из которых отличались своенравием, особенно в отсутствие твёрдой руки. Рагна несколько лет правила чертогом бога огня, отступив лишь перед госпожой и хозяйкой. И то, как выяснилось, не до конца искренне. Теперь Мие предстояло взять власть в свои руки.

— Ты поднимешься, если со всей ответственностью и усердием станешь относиться к возложенным на тебя обязанностям, — глядя в красивые глаза прислужницы, заключила я. Она захлопала светлыми ресницами от волнения, наклонила голову в знак повиновения. — Я скажу тебе, отчего Рагна отправилась в изгнание. Она проявила своеволие и дерзость, смела лгать и скрывать от меня свои дела и замыслы. Не повторяй чужих ошибок, Мия. Я требую от тебя, как и ото всех остальных во дворце, лишь верности. Обо всём важном или подозрительном, происходящем внутри и вне чертога будешь докладывать мне. По любым вопросам советоваться со мной, в каждом спорном деле спрашивать моего дозволения. Тебе ясно? — девушка кивнула, приняла протянутую руку, коснулась тыльной стороны ладони лбом, затем отошла. — Ступай. Будешь помнить мой завет, не узнаешь никаких бед в золотых палатах.

Мия поклонилась и покинула покои. Плохо скрытое торжество сияло на её правильном личике. Я усмехнулась и подозвала к себе Хельгу. Ещё некоторое время после тщательного осмотра, который ответственная лекарь взяла за ежедневное правило, мы провели за беседой. Я уважала мудрую женщину за то, что она никогда не принимала чью-то одну сторону и избегала всяческой категоричности. Хельга внимательно наблюдала и размышляла, пыталась понять, что же движет господами или подчинёнными. В нашей затянувшейся ссоре с Локи она сохраняла почтительные и благожелательные отношения, как с госпожой, так и с господином. Она убеждала меня смягчиться и не огорчать ни себя, ни повелителя, и я не сомневалась, что точно такие же воспитательные беседы женщина проводила и с ним, если выпадала возможность.

Нас разлучил Локи, явившийся в мои покои под вечер. Я встречала его, сидя на подушках у камина. Как ни странно, я продрогла. Дитя под сердцем больше не истощало, но и не согревало меня, и я опасалась, что оно ослабело вместе со мной, едва не погибнув один раз за другим. Я обратила к повелителю лицо, однако не смотрела в глаза, а куда-то сквозь него с выражением совершеннейшего безразличия. Статный ас был спокоен, собран, только лицо побледнело и осунулось с момента нашей последней встречи, словно на него обрушились долгие ночи мучительных переживаний. Он вздохнул, прошёлся по опочивальне, точно пытался собраться с мыслями, силясь начать разговор. Я не торопила, молчала, с подчёркнутым интересом рассматривая уютное алое пламя, теплившееся в камине. Однообразный плавный танец огня успокаивал.

— Как ты, Сигюн? — наконец, приблизившись, спросил он. Я повернула к нему голову, прислушавшись, но не ощутила в себе ни сил, ни желания отвечать. Его голос — мягкий, приглушённый, чуть хриплый — манил и увлекал не меньше пламени, плескавшегося в очаге. Он ласкал, окутывал и согревал. Как же я скучала по нему. Но между нами разверзлась пропасть. Тоненьким, непрочным мостиком, соединявшим её края, оставался ребёнок, которого, вопреки всему, я носила под сердцем. Однако мне казалось, что этого недостаточно, чтобы преодолеть зияющий злой тьмой разрыв. — Молчишь?.. — Локи помолчал тоже, словно ещё надеялся услышать от меня ответ. Я знала, что подобного удовольствия ему не доставлю. Усмехнувшись, притягательный бог обмана присел рядом со мной, протянул руку. Я содрогнулась, предугадывая прикосновение мужа, нервно повела плечом и отстранилась. Движение вышло таким непринуждённым, что я не успела даже осмыслить его. Бог огня успел.

— Тебя трясёт от отвращения так же, как при нападках йотунов, — снова горько усмехнулся он, склонив голову, прикрыв глаза. Болезненная ухмылка так и замерла на побелевших губах. Ощутив укол совести и сочувствия, я вздохнула, облизнула губы. — Ты ненавидишь меня столь же сильно, как их, не так ли?.. — ироничный, точно смеющийся над самим собой голос повелителя задел меня за живое, потому что был искренним. Редко когда по тону угадывалось истинное состояние и настроение двуликого бога, но в такие моменты он не мог изменить его, подделать настоящие чувства. Впервые за долгое время я посмотрела супругу глаза. Пусть в них и плясали отголоски пламени из камина, не осталось ни лукавства, ни издёвки, ни высокомерия. Он был потерян и смущён. Локи, которого я знала настойчивым и несгибаемым, полным надменности и самолюбия!

Я раскрыла дрогнувшие губы, но ничего не смогла сказать, покачала головой. Ненавидела ли я бога огня, как турсов? Пожалуй, я ненавидела его даже сильнее. Что могли наёмники? Отобрать мою честь, жизнь? Локи сделал то же, не прибегая к насилию. Вместе с тем растоптал мою гордость и сердце, лишил верного друга и самоуважения. Как я могла пожалеть его, когда он ни одну из нас не пожалел? Потому я ничего не ответила ему. Во мне таились только ненависть и боль. Словно угадывая мои чувства, каверзный ас вдруг сорвался с места, прошёлся по покоям своим резким стремительным шагом, запуская пальцы в волосы в порыве то ли отчаяния, то ли гнева. Выразительные губы перекосило злостью. Я знала, насколько его выводит из себя моё равнодушие и неповиновение. Первый раз за много лет я ему не принадлежала.

— Твоё упрямство тебя погубит! — выдохнул он и круто развернулся, так, что воздух ударил в лицо. Огонь в очаге взметнулся, опалил щёки, и, хотя голос господина почти не дрогнул, я поняла, что он пребывал в диком вспыльчивом бешенстве. Он направился к дверям, сжимая и разжимая кулаки, заставляя белеть костяшки пальцев. Остановился, набрал в грудь воздуха, верно, хотел сказать нечто очень колкое и обидное, но в последний миг передумал, вышел вон, хлопнув дверью. Я выдохнула, расслабилась. Глаза оставались сухими, но в груди поселилась тревога. Она разрослась и охватила всю меня, когда, спустя некоторое время, я вышла на веранду подышать свежим воздухом, и случайно увидела, как бог лукавства гонит вороного коня прочь из золотого дворца.

Долгое, очень долгое время Локи не возвращался в Асгард, и я начала было думать, что он уже никогда не вернётся в родной чертог. Однако эта мысль не принесла мне облегчения. Казалось, если бы Локи исчез в одном из других миров, я осталась бы в Асгарде в богатых палатах, полных слуг, где я стала бы единоличной хозяйкой, пользовалась бы покровительством могущественных и благодушных верховных богов, окружённая также любовью и преданностью детей. Никаких больше слёз и разочарований, никаких предательств и злоключений. И, вопреки всему, сердце моё замирало от подобных страшных сомнений, и всё внутри живота трепетало и тянуло в невидимую пустоту. Тогда, в разлуке, я поняла, что всё ещё люблю бога огня и не могу представить себе жизни без него. Был ли это дар или проклятье, я ничего не могла поделать с собой.

Говорили, Локи отправился в Йотунхейм, а затем и Тора увлёк за собой. Злые языки судачили, что движимый необъяснимой и неуёмной ненавистью, двуликий бог заманил защитника Асгарда в подлую ловушку и едва не обрёк того на гибель. Громовержец действительно пропадал где-то за пределами крепости асов, но всё-таки вернулся. Правда, ходил хмурый и задумчивый, но кто мог знать, что послужило тому причиной?.. Я не хотела верить слухам и грязным обвинениям, но сердце и разум подсказывали мне, что в ярости Локи способен и не на такое вероломство. Не давало о себе забыть и золотое сердце Гулльвейг. Должно быть, она затаилась, ждала чего-то. В памяти всплыло её пророчество об ошибке, которую однажды мне придётся совершить. И я обмерла: что, если я на самом деле совершала страшную ошибку, утратив бдительность? Ту роковую оплошность, которой ждала ведьма-великанша?

Мысли путались, и я бродила по родному чертогу, словно в воду опущенная, терзаемая зловещими предчувствиями. Мне вспомнилось, как совсем юной и наивной я ожидала возвращения трепетно любимого тогда ещё супруга, как выбежала на лестницу, заслышав звук желанного голоса, как скатилась с неё, пересчитав ступеньки, потеряла первого ребёнка. Клещи необъяснимого и непреодолимого страха сомкнулись у меня на шее, лишая воли. Как же я любила его! Как же он любил меня, как любил это дитя, если приказал высечь такое множество слуг!

Не только он совершал ошибки, не только я прощала провинности. Могла ли одна (или несколько — я так и не знала) из наложниц разрушить, уничтожить эту страстную неуёмную любовь? Могла ли моя гордость, его самолюбие и упрямство разлучить нас? Я боялась узнать ответ. Но очевидно, что Локи свой выбор сделал. Потому что однажды вечером он вернулся в золотой чертог. Прискакал под покровом ночи, вступил в него, когда все вокруг спали, поднялся в свои покои. И следующим утром выяснилось, что он явился не один…