Форточница (СИ)

Глава 10. Козлы познаются в сравнении

Весна – это такое время, когда не только на улицах оттаивают «подснежники», но и в людях тоже. Если у кого есть говнецо в душе, весной оно обязательно всплывёт. Точно говорю.

А обладателями самых пышных «подснежниковых рассадников» оказались Герман Маркелов и его дружок. Вот нет бы им отстать от меня, но они… Эх!

В тот апрельский день мы проходили по биологии генотипы и фенотипы. Каждый должен бы составить задачку по своему типажу, выбрав как основной параметр цвет волос или глаз.

И если мамины мутные серые глаза и белёсые вечно нечёсанные волосы я помнила, то образ папы беспросветно замылился в моей памяти.

– Людмила Александровна, – подняла я руку, – а если я не знаю, какие волосы и глаза были у моих родителей?

Зря я это сказала. Надо было просто взять параметры с потолка и всё.

На меня уставился весь класс.

– Оу, – задумалась Людмила Александровна. – Тогда у тебя всё ещё интереснее. Можешь составить вероятные варианты, отталкиваясь от своего цвета глаз и волос, – попыталась сгладить неловкость она.

– От тебя даже родители отказались, недоделанная! – фыркнул Герман и оскалился своей препротивной белозубой улыбкой.

Вот это было по-настоящему обидно. А когда мне обидно, я…

– Они умерли, придурок! – вскочила на ноги я и запустила в Маркелова баночкой с белилами.

Баночка, к слову, была с незакрученной крышкой и очень удачно разлила всё своё содержимое на красивый и, несомненно, брендовый свитер Германа.

– Ах ты ш-шавка! – тоже вскочил он, оглядывая нанесённый ущерб. – Ты хоть знаешь, сколько он стоил? Век будешь отрабатывать!

– Это тебе за мою олимпийку, козёл! – не осталась в долгу я.

– Тихо! – призвала нас к порядку Людмила Александровна, но без толку.

Маркелов в два прыжка оказался возле меня и больно дёрнул за волосы.

– Да я тебя… Мало тебе было за гаражами, шмара подзаборная?

Моя нога пяткой врезалась ему под колено, и он взвыл, но от этого вцепился мне в волосы ещё больнее. Ему-то стыдоба какая – лезть к девчонке, которая на две головы ниже его. Неужели этого Германа так все обожают в классе, что не прозвучало ни слова осуждения в его адрес? Только Людмила Александровна разоряется по долгу службы.

– А ну разошлись! – снова закричала учительница, и снова её никто не услышал.

В итоге мы сорвали урок. Нас с Маркеловым отвели к директору и, дословно цитируя реплики, передали суть конфликта.

Директриса вызвала в школу родителей Германа и Нину Алексеевну, мою воспитательницу. Основные шишки полетели на Маркелова, так как он первый бросил оскорбление в мой адрес. А мне достались остатки – за нарушение дисциплины в классе.

Я, что, должна была промолчать, что ли? Да вот это живописное белое пятно от замазки на его плече – лишь малая мстя за обиды, нанесённые мне. В унитаз башкой надо этого гада! Да притопить, чтобы глубже окунулся в родную стихию.

Вот интересно было бы посмотреть на родителей Маркелова. Но увы, биология стояла третьей с конца, и с остальных уроков нас никто не освобождал. А уйти, если честно, хотелось.

На перемене Маркелов со своим дружком из десятого «в» класса как-то нехорошо косились на меня и посмеивались. Чую, опять затевают подлянку. Как говорится, чем сосуд наполнишь, то из него и польётся.

Как в воду глядела. Унитазную, ага. Вот оно, всплыло.

Подлянка не заставила себя долго ждать. Когда я спускалась со школьного крыльца, мне сначала в спину, а потом и в голову прилетело что-то твёрдое и увесистое. И если крутка сгладила силу удара, то по затылку мне досталось знатно.

От боли я согнулась и зажмурила глаза. Не хватало ещё зареветь на потеху обидчикам и пасть поверженным воином. За моей спиной радостно улюлюкали до тошноты знакомые противные голоса.

Сволочи!

Вдруг меня кто-то схватил, куда-то повёл, и я сама не поняла, как оказалась сидящей в машине.

– Сиди здесь! – сказали мне и закрыли меня внутри автомобиля.

Мне всё ещё было больно, и я, наконец, дала волю эмоциям. Все-то норовят меня, такую маленькую, обидеть. И никому-то я не нужна…

Синие циферки часов в машине показали, что моего саможаления хватило на пять минут. Больше не ревелось.

А потом я вспомнила шедевральной формы белое пятно на германовском плече и подумала: как же символично… Он мне пятно – и я ему пятно. Глаз за глаз, как говорится. Пойти, что ли, учебником Маркелова по башке огреть? Или придумать что-то более изощрённое?

Когда боль в затылке притупилась, а здравомыслие вернулось ко мне, я огляделась: кажется, я уже когда-то сидела в этой машине, да и голос, который велел мне сидеть на попе смирно, какой-то знакомый…

«Да ладно, не может быть! Это глюки после травмы, – саму себя уверяла я. – Я же, блин, никому не нужна. Зачем Костя стал бы приезжать в школу? Кто бы ему так быстро доложил? Нет-нет, как-то это невероятно…»

Сидеть и ждать пришлось долго, почти полчаса. А потом я увидела, как с крыльца спускается Костя и быстрым шагом направляется к машине.

– Как ты? – первый делом спросил он.

Я пожала плечами. То ли радоваться, что в моей жизни случаются невероятные вещи, то ли роптать, какая же я невезучая и в неприятности попадучая.

– Покажи, куда тебе попали? – он потянулся ко мне, а я машинально завопила:

– Не трогай меня! Руки убери-и-и!

– Извини, я не хотел тебя напугать. Просто скажи: сильно болит?

– Терпимо, – ответила я.

– Может, отвезти тебя в больницу, чтобы осмотрели? – предложил Костя.

– Не надо. Само заживёт.

– Хочешь, заедем в кафе, спокойно поговорим?

– Нет, спасибо, – не то чтобы мне не хотелось в кафе, просто я вычеркнула Костю из списка людей, которым можно доверять. – Лучше отвези меня в детдом.

– Отвезти я тебя ещё успею. Я поговорить хотел. Меня беспокоит, что ты всё ещё злишься на меня, – он завёл машину, и мы поехали. – В тот день, когда ты попалась мне, я растерялся. Оставить тебя у себя я не имел права. К тому же у меня бывают командировки, а мы даже и не знакомы толком… Ты так отрицательно высказывалась про детдом, что я понял, что не смогу тебя уговорить отправиться туда добровольно. Прости, я не знал, какие аргументы привести, чтобы ты согласилась. Мне жаль, что я некрасиво с тобой поступил. Ты и так столько всего пережила.

Я промолчала. Вроде бы и понимаю его, но всё равно как-то обидно. Я ведь в него почти влюбилась, а он…

– Вижу, у тебя не складываются отношения в школе и детском доме? – спросил Костя.

– Угу, – вынуждена была признать я.

Одноклассники смотрели на меня, как на юродивую, а собратья по детдому ненавидели меня за тот случай с подарками на новый год. Всё вроде обошлось, но неприятные переживания, связанные со мной, отложились в их памяти. А уж о директорах вообще молчу. Для них я – сплошная головная боль.

– Я отвёл этих двоих к директору школы и серьёзно поговорил, – сказал Костя. – Если вдруг кто-то посмеет снова тебя обидеть, звони мне. Мой номер есть у тебя в телефоне. Хорошо?

Я снова пожала плечами. Вот ещё! Звонить ему…

– Наташа? – потребовал он ответа.

– Сама разберусь.

Он нервно вздохнул, но ответил всё так же сдержанно.

– Ну, хорошо. Если вдруг сама не сможешь разобраться, обязательно позвони. Договорились?

– Ладно, – ответила я только чтобы закрыть тему. – А здесь ты что делал?

– Приехал по делам, – уклончиво ответил он.

Ну да, в аккурат, когда случился инцидент… Ага-ага.

– Нина Алексеевна доложила? – догадалась я.

– Я просил её сообщать обо всём, что происходит с тобой.

– Зачем?

– Я прошёл Школу приёмного родительства и готов взять над тобой попечительство.

– Нет, – мотнула я головой.

– Почему ты не хочешь, чтобы я забрал тебя?

– Ты меня уже однажды сдал в детдом. Я тебе что ли мячик футбольный, чтобы пинать меня туда-сюда-обратно?

– Я не собираюсь пинать тебя, – тяжкий вздох. – Просто хочу помочь.

– Зачем? – снова спросила я.

– Запала ты мне в душу. Ты искренняя, добрая, несмотря на все свои выходки. Поэтому мне и хочется помочь тебе состояться в этой жизни, стать счастливой. Хватит с тебя уже бед и несчастий.

Я была о-очень близка к тому, чтобы согласиться. Заманчиво. И квартира Костина мне понравилась, и сам он когда-то мне показался идеальным, что я готова была умолять, чтобы он оставил меня у себя.

Но теперь… Теперь у меня есть Аришка, без которой я не представляю жизни, и Таня с Машенькой. Я к ним прикипела душой. Как-то не люблю я кардинальные изменения… Не успела привыкнуть к чему-то, как приходится отвыкать. Отвыкание и привыкание – это всегда стресс и разбитое сердце. А оно мне надо?

Нет, я уж как-нибудь сама. А там, глядишь, на работу устроюсь, малышку-Аришку удочерю. И никого нам будет не надо. Вот так и сделаю.

– И всё-таки нет, – уже более вдумчиво ответила я Косте.

– Почему? Ты всё ещё злишься на меня? Или, может, боишься? – спросил Костя.

– У меня свои причины.

– Не понимаю… – он притормозил на стоянке возле рощи. – Обещаю, что не буду тебя обижать, приставать к тебе и тому подобное. Почему ты отказываешься?

– Говорю же: свои причины. И это вовсе не потому что я тебя боюсь. Просто нет и всё.

Очередной тяжкий вздох.

– Я понял тебя, Наташа. Но если вдруг передумаешь или просто потребуется помощь – позвони. И я верю, что ты не виновата в той грязной истории.

Я поморщилась. Вспоминать про Маркелова с его проделками совсем не хотелось. С этого станется придумать очередную пакость, чтобы выжить меня из класса.

– Хочешь перейти в другую школу? – спросил Костя.

– Если перейду, буду чувствовать себя слабачкой, – честно призналась я.

– Слабость – это терпеть и ничего не делать. А найти лучшее место – это разумное решение.

– Четверть доучусь, а там подумаю.

А подумать было над чем. Любоваться безупречно наглой мордой всеобщего любимчика Германа мне и правда не хотелось. Воевать с ним – тоже так себе перспектива. В физической силе я ему значительно уступаю. Пожалуй, да, я хочу сменить класс и школу, чтобы уж наверняка не видеть гада с пластмассовой улыбкой.

– Подумай как следует, – сказал Костя. – Ну и если передумаешь насчёт опекунства… Да и в любом случае – звони.

– Ладно, – я всё ещё ощущала недоверие к нему и его нарочитой доброте. Но ведь он действительно много чего для меня сделал, хотя я ничем не могу отплатить. – Спасибо за штаны, кстати, – поблагодарила я его за леопардовую прелесть, которую и надела-то всего один раз. Надо бы начать их носить. Не то Танька худеть собралась.

– Пожалуйста, – улыбнулся Костя.

Так как я наотрез отказалась ехать в кафе, Костя отвёз меня в детский дом, в аккурат когда воспитательница привела из школы младших детей.

И дети глазели на дарителя подарков с дичайшим обожанием, а на меня – с завистью. Наверняка каждый мечтает, чтобы Костя однажды забрал его себе.

Тем же вечером, когда я, после тренировки и свидания с Аришкой, лениво подёргивала в кроватке уставшими конечностями, леший принёс ко мне гостью. Это была чернявая носатая девочка лет тринадцати.

– Он – мой! – заявила гостья, угрожающе подняла кулак и потрясла им перед своим внушительным носом.

Ну, то, что нос – её, я поняла. Но я как бы и не претендовала на него. Гоголя они что ли по литературе проходят? Там у героя тоже нос сбежал. В общем, странная какая-то девочка.

Или она про Костю? Пф! Да он относится к таким вот влюблённым девицам, как к детям, игрушечки им дарит. А у них, видите ли, любовь…

– Ого, уже все знают… – прокомментировала Таня.

– О чём знают?

– Как о чём? Что тебя Зорин берёт на попечительство.

– Никуда он меня не берёт, – нахмурилась я. – И кто вам вообще такую чушь сказал?

– Нина Алексеевна сказала. А ей – сам Константин Николаевич. Так что не надо мне тут ля-ля.

– А я и не ля-ля. Я отказалась.

– Ты… Ты – что? – Таня изобразила шок и предобморочное состояние. – Ты дура что ли?

– Я, может, Аришку не хочу бросать.

– А что тебе помешает приходить к ней? Ну ты, блин, даёшь… Он же добрый, красивый, богатый! Вот стукнет тебе восемнадцать, замуж за него выйдешь и будешь жить припеваючи!

– Да он и не смотрит на девушек. Он жену свою любит. Мёртвую, – покачала я головой.

– Знаю я эту историю, – махнула рукой соседка. – Юлия Михайловна у нас работала нянечкой, совсем молоденькая. Детей своих она иметь не могла, и они, когда поженились с Константином Николаевичем, хотели усыновить ребёночка. Но она умерла. Ехала со свадьбы подруги в такси, и в них на скорости врезался пьяный водитель. Таксисту ничего, а Юлия Михайловна на заднем сидела не пристёгнутая. Её и до больницы не успели довезти. А жаль. Хорошая была, добрая, детишек любила.

От этой истории мне стало как-то не по себе. Значит, жена у Кости была не только красивая, но и добрая. Вот почему он до сих пор её любит. Только вот почему в качестве приёмыша он решил выбрать меня – загадка. Мне ведь уже семнадцать. Почти взрослая. Странно это всё…

И как-то совсем не хочется лезть из кожи вон, чтобы затмить Костину умершую жену. О мёртвых ведь почти всегда думают хорошо, идеализируют их.

Так что правильно я сделала, что отказалась. Призраки ведь бывают очень ревнивые. Некоторые мертвецы не понимают, что умерли, и борются за своё до последнего. Недаром же у Кости спустя пять лет никого нет. Неспроста это.

Перед сном, боясь себе признаться в желаемом, я фантазировала, что Костя всё-таки забрал меня к себе, как нам весело и дружно живётся, как он… полюбил меня. Глупые-глупые мечты. Нельзя никому о них рассказывать. Вот же я дурочка…

***

А на следующий день… Ни капли не пристыженный Маркелов спросил у меня громко, на весь класс:

– Пестова, это твой хахаль был на мерсе?

У кого-то точно играй-гормон.

На этот раз у меня под рукой не было замазки. Все принадлежности тоже были убраны в рюкзак. Кинуть в паразита нечем.

И, вспомнив о своих вчерашних грёзах, я… покраснела! Вот ведь нашла момент.

«Какого же хрена, Наташа?» – возмутился мой внутренний ворчун.

– А-а-а! – показал на меня пальцем Герман. – Угадал! А у тебя губа не дура.

– Дебил! – огрызнулась я. – Никакой он мне не хахаль!

Пожалуй, и правда пора валить из этой школы. День ото дня не легче… Теперь мне ещё одни несуществующие отношения припишут.

***

Перед следующим уроком, не успела я отойти от прошлой маркеловской выходки, Герман меня поцеловал. На виду в всех. Насильно. В губы. Сжав мне голову руками, чтобы не отвернулась.

Я замычала, отталкивая от себя гадёныша, для эффекта пнула ему коленом между ног, и только тогда он меня отпустил.

Попало ему не сильно, потому что я-то мелкая, а ширинка у него высоко, даже для моего колена. На носочки встать не удалось, так как Маркелов давил на меня своей тушей. Так что получилось как получилось. Не убийственный приём, конечно, но этого хвалило, чтобы он, обозвав меня обидным словом и держась за сокровенное, вернулся на своё место.

Случилось это всё в аккурат во время звонка на урок. Сцену увидела учительница физики и лишь покачала головой. Ещё недавно Маркелов кричал на весь класс, что любит Лину, и вот уже без разрешения лезет целоваться ко мне. Каков козёл, а!

Я брезгливо вытерла рот рукавом блузки и попросилась выйти, чтобы умыться. Меня отпустили.

Уходя, я услышала слова Лины, обращённые к Маркелову:

– Как низко ты пал.

И сказано это было с таким чувством… Вах! Надеюсь словом «низко» Лина не меня пыталась охарактеризовать, а поступки Германа. Ибо я-то тут причём?

Ну и в осиное же гнездо я угодила… Заколебали меня эти шуры-муры.

Я-то мечтала, что мой первый в жизни поцелуй будет по любви или хотя бы по взаимной симпатии. Но Маркелов, гад такой, украл у меня мечту! А я сама хотела выбрать, с кем в первый раз поцеловаться! Теперь при виде целующихся парочек меня будет подташнивать. Куда ни плюнь, везде лживая любовь. Ну, или почти везде.

Да уж. Козлы познаются в сравнении.