Форточница (СИ)

Глава 23. Ловля на мёртвого живца

В субботу вечером, накануне встречи с Костиными родственниками я после волонтёрства отправилась в магазин за ингредиентами для пирога и салата.

Магазин находился где-то на полпути между домом малютки и моим, и я частенько захаживала в него за продуктами.

Уже стемнело, но на крыльце магазина я и в потёмках узнала дядьку Сашку. Живой, козёл. Так и знала, что он выбрался из пожара в гнёздышке. Лучше б сдох.

Поворачивать обратно и убегать было уже поздно. Я сделала вид, что не знаю этого бомжа, но он проворно ухватил меня под локоть.

– Натаха! – от его мерзкого прокуренного голоса мне словно наждачкой по нервам поскребли.

– Отвали, дя Са, – я попыталась высвободить руку, но мужик привлёк меня к себе.

– Ты посмотри-ка, какая фифа стала! Забыла что ли старых друзей? В гнёздышко не заходишь, не проведываешь нас, – притворно ласково пропел он.

– А ну отпусти меня! – я рванула руку и, наконец, получила свободу из вонючих тисков. – За дуру меня держишь? А то я не знаю, что гнёздышка давно уже нет!

– Так того нет, а новое есть. Нинок вот тебя вспоминает каждый день. Всплакнёт, бывает, что не знает ничего о твоей судьбе, – сказал дядька Сашка.

– Нинок жива? – я выдала своё волнение с потрохами.

– Жива-жива. Что я, врать что ли стану? Пошли, покажу тебе, какое у нас новое гнёздышко. Там и тепло, и даже электрическая плитка есть, – похвастался он.

– И Нинок живёт с вами? – уточнила я.

– А куда ей деваться? Вон, дворником устроилась, подрабатывает теперь.

– Ты скажи, где вы живёте. Я зайду на днях, – пообещала я.

– Да долго объяснять. Я, знаешь ли, не силён в словесах. Так чего ждать-то? Пошли, сейчас и покажу. Тут пешком минут двадцать. Вот Нинок обрадуется. Не то она последнее время сдавать стала, на сердце жалуется.

«Ой, не надо!» – сжалась моя филейка.

«Иди-иди, а через неделю напишут в газетах, что тебя нашли в реке в десяти разных пакетах!» – поддержал филейку ворчун.

«Но ведь Нинок страдает!» – визгливей всех возопил девичий разум.

– Ну… – я не хотела соглашаться, но уже сомневалась.

– Да чего ты мнёшься, все же свои! – уговаривал дядька Сашка. – Я ж тебя столько лет как родную растил.

Вот это было спорное утверждение. Растил он меня. Как же!

Но ради Нинка…

– Ладно, – сдалась я. – Может, купить чего-нибудь из еды?

– Так это, водочки купим – отпраздновать, – почесал репу дядька.

– Нет уж! – фыркнула я и запрыгала по ступенькам вниз.

Мы отправились в новое гнёздышко.

С каждым шагом на душе у меня становилось тяжелее, но я шла за дядькой Сашкой в затёртой кожаной куртке, которая когда-то была чёрной, но посерела от времени. От него несло давно не мытым телом, перегаром и мочой. Стыдно идти рядом с таким.

А вдруг кто из знакомых увидит? Маркелов, например?

Но темнота надёжно скрыла нас от любопытных глаз. К счастью или к несчастью – не знаю.

Новое гнёздышко располагалось в подвале панельной многоэтажки. Удивительно, что люди не взбунтовались против таких жильцов под боком.

В подвале, по сравнению с октябрьским морозцем, было тепло. Даже горела тусклая лампа накаливания под потолком.

На старом, замшелом, полуразвалившемся диване отдыхали двое одетых в ветошь бомжей. Они чувствовали себя вольготно в царстве кошачьих туалетов. Воняло здесь так, что у меня навернулись слёзы на глаза.

Сбоку от дивана стояла целая армия стеклянных бутылок, за ней валялось зловонное тряпьё. Отвратительно. Даже в подвале эти отбросы общества умудрились устроить бомжарник.

У электрической плитки грели руки над чайником ещё двое бомжей. Знакомые всё лица. В гнёздышке я всегда старалась держаться от них подальше. А когда они кидали мне грязные намёки, я обычно убегала ночевать по чердакам от греха подальше.

Почти всё в новом гнёздышке было, как говорил дядька Сашка. Кроме одного: Нинка нет.

За моей спиной лязгнула щеколда. Я, кажется, уже ненавижу это изобретение человечества. Щеколда – предвестник проблем.

– Ты меня обманул, козёл ты драный! – повернулась я к дядьке. – Где Нинок?

– В земле гниёт, чикушка старая, – ответил тот, сплюнул на пол и медленно, крадучись, попёр на меня.

– А-а-а! – что было сил завопила я. – Помогите! Насилуют! А-а-а!

– Мужики, хватай её! – скомандовал дядька Сашка и для верности свистнул.

Старого козла я пнула ногой. Метилась в пах, но дядька увернулся.

Сзади мне скрутили руки двое, третий завязал мне рот какой-то вонючей повязкой, а четвёртый дал мне под дых, чтобы присмирела.

Я загнулась. Теперь не поорёшь.

Пока двое волокли меня к развалинам дивана, дядька Сашка выпотрошил мой кошелёк, спрятал деньги и с довольным видом поправил ремень на штанах.

– Свеженькая козочка, – проворковал бывший хахаль моей матери. – Вот я тебя и перехитрил. Да ты не боись, не боись, ничего страшного в этом нет…

Я ворочалась и лягалась. Двое уже получили от меня: один в нос, другой по яйцам. Ну, хоть что-то.

Дядька Сашка потянулся к моим джинсам и довольно ловко стянул их с моих бёдер.

От ужаса я взбрыкнула что было сил, узел на вонючем кляпе развязался, и стены подвала снова зазвенели от моего крика.

Тот, кого я лягнула по самому сокровенному, отошёл от болевого шока, впился клешнями мне в шею и начал душить. Трое других пытались обездвижить мои руки и ноги, а Сашка расстёгивал свои штаны.

Вдруг в дверь подвала начали ломиться. Послышался грозный мужской голос, требующий открыть.

Вовремя. Я уже прощалась с жизнью и проклинала создателя за то, что уготовил мне такую грязную смерть.

Дядька Сашка не пошёл открывать, он снова собрался было приступить к насилию надо мной, но доска, к которой крепилась щеколда, треснула от пинка снаружи, и дверь с грохотом распахнулась.

Все, кто меня держал, разом отступили в сторону, делая вид, что я сама тут разлеглась с голым задом.

– Саня! – зычным басом загремел мужик. – Я пустил тебя сюда, кобель ты паршивый, по доброте своей. А ты, мать твою, что творишь?!

Я пыталась заглотнуть воздуха через передавленное горло и одновременно натягивала джинсы.

– Да я-то чего? – развёл руками Сашка. – Она сама пришла. Вон, мужики подтвердят.

Бомжи замычали и закивали.

В подвал спустились ещё двое: женщина в годах и ещё одна, молодая, сильно беременная.

– О господи, да это ж совсем девочка! – воскликнула та, что постарше. – Дашка, вызывай милицию!

Способность дышать вернулась ко мне, и я сообразила, что милиция – это ещё большие проблемы, чем щеколда. Если Костя узнает о том, что меня пытались изнасиловать пятеро бомжей, он точно никогда не захочет связываться с опороченной девкой. А значит, надо бежать.

И я, рыдая и повторяя, что не надо никого вызывать, схватила сумку и выбежала прочь.

Кажется, кто-то даже пытался догнать меня, кричал что-то вслед, но я отчаянно сверкала пятками.

***

Денег и сил идти в магазин за продуктами не было. Ничего, совру Косте, что приболела, запрусь завтра у себя в комнате, пока гости не уйдут.

В подъезде я поправила волосы, отряхнула одежду, вытерла лицо влажной салфеткой и похлопала себя по щекам, приговаривая: «Я в порядке, я в порядке».

Костя очень удачно разговаривал по телефону со своей мамой. Я воспользовалась этим и прошмыгнула к себе, а перед сном на цыпочках пробралась в ванную и до красноты нашаркалась самым пахучим мылом.

– Наташ, а ты в магазин сегодня не ходила? Ты же собиралась? – спросил Костя, заглянув перед сном ко мне в комнату.

– Настроения не было, – буркнула я. – Отстань. Я спать хочу.

Хорошо, что в темноте Костя не увидел моих красных глаз.

– Неужели чипсов с сухариками переела? – высказал он свою гипотезу.

– Угу, – ответила я, лишь бы он отстал.

Костя ушёл, не стал допытываться. Мало ли какие у меня причуды. И к лучшему. Сейчас мне нужна была тишина и время справиться с ощущением полнейшего ужаса в душе.

Меня трясло так, что зуб на зуб не попадал. На теле ощущались следы чужих лап, словно меня до сих пор удерживают, чтобы изнасиловать. Мерзость…

Измученная переживаниями, я всё-таки уснула, но во сне попала в тот же подвал, только на этот раз никто не спешил приходить на помощь. Я визжала в исступлении, рыдала и умоляла спасти меня.

Вдруг что-то выдернуло меня из сна.

– Наташа! Наташа! – тряс меня за плечо Костя. – Проснись!

Я открыла глаза, но продолжила реветь от ужаса. Рыдания душили, и у меня не было сил бороться с ними.

Костя лёг рядом, обнял меня сзади и погладил по голове.

– Что тебе приснилось? – спросил он. – Говорят, если рассказать кому-нибудь страшный сон, он точно никогда не сбудется.

– Меня заманили в подвал и… – я взвыла от вновь пронёсшегося перед глазами ужаса. – Раздели и… Я кричала, вырывалась, но меня… – снова рыдания.

Так, прерываясь на рёв после каждой фразы, я пересказала кошмарный сон, в котором меня били и насиловали, и никто не пришёл на помощь.

– Ну, ну, это всего лишь сон, – крепче обнял меня Костя. – Всё хорошо. Я с тобой…

С улицы раздался чей-то пьяный вопль, и я вздрогнула всем телом. Затухающие было рыдания накрыли меня с новой силой.

– Всё-всё, успокойся. Наташа? Ну что ты так испугалась?

Похоже, в этот раз я побила все свои слезливые рекорды. Ревелось взахлёб, самозабвенно, от души.

– Наташа? Хочешь, я останусь с тобой? А?

Я несмело кивнула.

– С-спасибо, – просипела ему.

– Когда мне было лет десять, мне приснился страшный сон, где за мной гнались волки. Я убегал из последних сил, а они становились всё ближе и ближе… – он рассказывал мерным убаюкивающим голосом. – В момент, когда первый из волков раззявил пасть, чтобы схватить меня, я проснулся. Я в слезах побежал к родителям, до утра спал у них под одеялом, а на следующую ночь мне было страшно спать одному. Но со временем я перестал бояться снов.

Он говорил что-то ещё, но я уснула. В этот раз мой измученный разум больше не подкидывал ужасных картин. Наступил долгожданный покой.

А наутро… Я проснулась одна.

Костя встретил меня на кухне взглядом, ещё более страшным, чем мой ночной сон.

– Это был не сон, да? – задал он вопрос, и мне показалось, что мне сейчас либо покажут на дверь, либо устроят такой разбор полётов, что вчерашние приключения покажутся цветочками.

Отвечать ему не хотелось. Я плотно сжала губы и сложила руки на груди, как вдруг заметила синяки на запястьях в форме пальцев. На ногах гематом было ещё больше. Короткие шортики с майкой не прикрывают следов вчерашнего кошмара.

Похоже, придётся признаться…

– Наташа! – громко, требовательно произнёс он.

Из груди у меня непроизвольно вырвался всхлип, и я убежала в ванную и заперлась там.

– Наташа, открой! – Костя забарабанил в дверь.

Ничего ответить я не смогла, просто жадно хватала ртом воздух и старалась не думать, не вспоминать и представить, что я не я и меня никогда не было.

– Наташа, прости, я не буду тебя ругать, просто выйди и расскажи, что случилось? Пожалуйста…

Я посмотрела на себя в зеркало. Вчера в запотевшем от горячей воды зеркале я не увидела синих следов на шее от удушья. А сегодня…

Надо же, вчера, пока меня удерживали и лупили для усмирения, я почти не чувствовала боли. А теперь даже смотреть на синяки больно.

«Ну всё. Это конец, – подумалось мне. – Эта жизнь объявила мне войну. Ну и пусть убивает. У меня больше нет сил бороться. Я абсолютный ноль. Я ничто».

Плохая из меня актриса. Надо было закутаться в одежду с головой, отбросить все страхи и мило щебетать о всякой ерунде. А я… Слова не могу произнести нормально, трясусь, как былинка на ветру.

Теперь Костя обо всём узнает, и даже если пожалеет меня, это навсегда отвернёт его от меня как от женщины. Вот и конец несбывшейся любви.

Я накрутила себя до полного безразличия к своей дальнейшей судьбе и всё-таки открыла Косте дверь.

– Господи, Наташа, – он прижал меня к груди, а затем увёл в мою комнату. – Скажи мне, кто это сделал?

Я завыла и отчаянно замотала головой.

– Ты понимаешь, что тот, кто тебя обидел, должен быть наказан? Иначе на твоём месте может оказаться любая другая девушка, – Костя успокаивающе погладил меня по спине. – Ты должна мне всё рассказать. Обещаю, никто тебя больше не обидит.

Уговаривать меня пришлось долго. Мой мозг никак не хотел возвращаться к нормальной работе.

Неимоверными усилиями Костя выманил из меня признание:

– Я пошла в магазин после волонтёрства и встретила… Ы-ы-ы… – всхлип. – Дядьку Сашку… Он… Он спросил, почему я не захожу к ним в го-гости… Я ответила, что ведь г-гнёздышко сгорело, а он сказал, что они переселились в новое место, что Нинок о… очень скучает по мне, волнуется, где я… Я так обрадовалась, что она жива… Пошла за дядькой, а он… заманил меня в подвал… А её там нет… Он обманул… – тут со мной снова случилась истерика.

– Тише, тише, всё уже закончилось, – гладил меня по спине Костя. – Ты помнишь, где это случилось?

Я кивнула.

– Сколько их было?

Я показала пятерню.

– Самого плохого они не успели сделать?

Я дёрнула плечами и нашла в себе мужество ответить:

– Один меня почти задушил… Я не всё помню.

– Как тебе удалось вырваться от них?

– Мой крик услышали. Сначала прибежал мужик, а потом две женщины. Я и убежала.

Костя нервно вздохнул.

– Сейчас я тебе кое-что скажу, а ты слушай: мы заявим в милицию, и ты расскажешь всё в подробностях, каждую, даже незначительную мелочь. Только ничего не бойся, я всё время буду с тобой, – он поцеловал меня в висок и обнял за плечи. – Ты ведь у нас сильная девочка. Со всем справишься, а я тебе помогу. Хорошо?

– Угу, – несмело ответила я.

– Вот и договорились.

Он заставил меня съесть тарелку каши, помог собраться и повёз в участок.

После составления протокола меня отправили на медэкспертизу, где зафиксировали все телесные повреждения, угнетённое психологическое состояние и отсутствие следов сексуального насилия.

И я, и Костя вздохнули с облегчением.

Затем мы вместе с милицией поехали на место преступления.

Та же бетонная коробка с воняющим кошачьим ссаньём полуразвалившимся диваном, электрическая плитка с одной конфоркой, выломанная с корнем щеколда…

В подвале никого не было. Как оказалось, свидетели всё-таки вызвали милицию, и нападавших на меня задержали. Так что два заявления по одному делу слились в одно.

Пока я бесцельно пялилась в окно Костиной машины, ему позвонила мама. Он отменил встречу. Родителей Юли тоже попросил не приезжать. Коротко извинился и пообещал пригласить их в другой раз.

Мне не хотелось видеть Светлану Изверговну – что ж, желание моё исполнилось, но каким-то совсем уж зверским образом. Тут даже уже не ирония судьбы, а сарказм или даже чёрный юмор.

Как закончилось воскресенье, я не помню. Кто-то всё мельтешил перед глазами, переставлял меня с места на место, как куклу, а мне было всё равно, я погрузилась глубоко в свои мысли.

В понедельник меня никто не разбудил в школу.

Когда я открыла глаза, увидела рядом с собой спящего Костю. Он, видимо, тоже решил не ходить на работу.

Я грустно, но всё же улыбнулась. Кажется, во мне появилась капелька сил, чтобы дышать, думать и жить дальше.