Форточница (СИ)

Глава 17. Два одиночества и грибы

Знаете, что самое несправедливое в вот таком страдальческом уединении? То, что не духом единым жив человек.

Не успела я наплакаться вдоволь, как мне не шуточно захотелось есть и в туалет. И если презренный голод ещё можно проигнорировать, то зов трубы… Я на своей шкуре проверила, что поговорка «больше поплачешь – меньше пописаешь» не работает. Ни-фи-га!

Вот как так? Как существо одухотворённое функционирует на такой вот приземлённой базе? Хочешь отрешиться от всего земного и сущего – а никак! Ссущее, извините за мой русский, всё равно прорвётся.

Создатель-проказник снова откалывает свои шуточки. Я, наверное, его любимый объект для забав.

***

В ванне, когда мыла руки после туалета, я обнаружила Альбинину тушь для ресниц. Тайком взяла её двумя пальцами и выкинула в мусорное ведро. Гадость. Даже если сама по себе тушь дорогая и качественная – всё равно гадость. Потому что принадлежала гадине.

На кухне в скорбном молчании сидел Костя. Наверное, ждал меня, иначе закрылся бы в комнате. Ну, если не ждал, то хотя бы караулил, чтобы я не сбежала в порыве истерики.

– Наташа? Поговорим? – спросил он так, что мне даже стало его жаль.

Ему-то совсем несладко. То, что он и думать не думал о моей влюблённости, уже ясно. А вот в выборе избранницы ошибиться – это больно. Так что у нас с ним схожая боль.

Легче ли мне от этого? Нет, не легче.

Я прислонилась плечом к дверному косяку и сложила руки на груди. О чём говорить-то?

– Как тебе бы хотелось жить? – снова задал он вопрос.

Мой честный ответ, после которого вопрос моего проживания с Костей тотчас решился бы, заперся за десятью замками – никакими калачами и уверениями не вытащишь наружу. Как я потом ему после своей откровенности в глаза смотреть буду? Когда-нибудь, возможно, отважусь и признаюсь, но не сегодня.

– Я слишком большая, чтобы у меня появилась мачеха, – ответила я. – Мог бы и сказать мне про Альбину до того, как я подписала документы!

– Ты бы отказалась от попечительства?

– Отказалась бы, – кивнула я. – Давай так: ты отвези меня в детдом – и свободен. Ноу проблем!

Судя по его кислой мине, моя идея как-то не зашла.

А чего, собственно, жалеть? Сиротка, вон, сама просится в казённое учреждение. Зачем же всё так сложно усложнять? Решал бы уже, пока я из последних сил изображаю бравого солдата.

– Если ты не хочешь видеть других женщин в этом доме, их не будет, – сказал он и внимательно посмотрел на меня.

«Пф! И к чему, спрашивается, такая жертва? – возмутилось моё нутро. – Не будет здесь – будут в другом месте. Скрывай, не скрывай – итог один».

– И тогда я буду чувствовать себя виноватой из-за того, что ты одинокий и несчастный, – ответила я. – Даже твоя мама считает, что попечительство надо мной – это дурость. Не будь меня, жил бы ты себе счастливо с этой Альбиной, на радость маме. И дети бы свои появились. Ну, возможно… А я никогда не стану твоим ребёнком.

Вообще-то, глядя на Альбину, можно всерьёз усомниться, что ей нужно что-то кроме внешнего лоска и красивой жизни. Дети – это не про неё. Такая при виде грязного подгузника свалит в закат. А если младенец нечаянно срыгнёт на её дизайнерскую блузу, она не постесняется засудить его. В общем, не женщина – воительница. Как она вообще могла понравиться Косте? Слепой, что ли?

– Ты же знаешь, почему я забрал тебя, – напомнил он мне про наш разговор в Карелии.

– Знаю. А ещё я знаю, что пришлась не ко двору и вообще не к месту. И чем я вообще думала, когда соглашалась? – тэк-с, вот последнее я зря сказала.

– Я постараюсь, чтобы ты больше не чувствовала себя лишней.

И снова обещание… Ну почему бы не согласиться на мой вариант?

– Зачем? – задала я резонный вопрос.

– Я… я не знаю, как это объяснить, – он вздохнул и замотал головой, словно пытаясь поставить мозги на место. – Сегодня мне приснилась моя жена… Она обнимала тебя.

– Ух ты ж блин… – почти весело воскликнула я. – Когда и успела? Я думала, вы с Альбиной не спали сегодня…

Язык мой – враг мой. Стою тут, вся такая дерзкая, а у самой ноги трясутся. Прям видно.

– Ох… – Костя уронил голову на руки.

Стыдно, что ли, стало? Или я дурость сморозила, от которой благородные мужи изволят в обморок грохнуться? Н-да, неловко вышло.

– В общем, пойду пока вещи соберу, – сказала я, надеясь, что теперь-то обратный путь в детдом мне открыт. – Ты ведь подвезёшь меня, да? – молчание. – Ну ладно, я и сама дойду, тут недалеко, – и на цыпочках шмыгнула к себе в комнату.

Не успела я открыть шкаф, как меня схватили и сжали в объятиях.

– Никуда ты не пойдёшь! Не пущу, – взволнованно, мне даже показалось, что чересчур, заявил Костя. – Тебе нельзя обратно. Не спрашивай, почему. Просто… Ты нужна мне.

Быть может, если бы он видел во мне будущую избранницу, меня захлестнуло бы волной счастья. А так… Вроде бы меня обнимают и прижимают к груди, в которой бешеным ритмом бьётся сердце, но не те это объятия и не те чувства.

Остаться – будет мучением для меня. Я ведь, глупая, продолжу попусту надеяться, буду искать призрачные намёки, что вот-вот он разглядит во мне ту самую… А он будет врать мне, что его допоздна задержали на работе. Пожалуй, самое банальное враньё про секс.

Я не вырывалась из объятий, не просила отпустить, а просто стояла истуканом. Сам отпустит. И выпроводить бы его из комнаты, чтобы как следует прореветься в подушку. Не то, кажется, сил держаться больше нет…

Предательское тело!

Всхлип. Второй. Пошло-поехало.

– Наташа, не плачь. Ты нужна мне, слышишь? – он ласково гладил меня по спине и по-прежнему прижимал к своей груди.

Вот же ж… Так близко, но не моё. Словно опять залезла через форточку, увидела классную вещь, но она такая большая и дорогая, что и не утащить.

– В кач-честве к-кого? – с трудом, давясь рыданиями, но всё же спросила я.

Провокационный вопрос, однако. С жирным таким намёком. Поймёт? Не поймёт? Я же ему не дочь, не сестра, не возлюбленная и даже не друг.

– В качестве дорогого мне человека, – ответил он.

Не понял. А жаль. Я была так близка к признанию…

***

Ничто не длится вечно, и мои слёзы тоже. Вот как так девицы в любовных романах могут реветь часами? Мой рекорд – пять минут. Остальная влага, видимо, опускается в мочевой пузырь. Не быть мне героиней драмы.

Костя, наконец, ослабил хватку, но уходить не спешил.

– Может, прокатимся на машине? Развеемся? Заедем куда-нибудь? – предложил он.

«По ветру что ли развеяться? Пеплом? – иронично крякнул ворчун. – А сердце девичье пылает и горит…» – почти пропел он.

«Пылает и горит – это одно и то же», – ответил ворчуну мой мозг.

«Пф! – изрекла филейка. – Тикать надо из этой горячей точки! Задницу спасать, пока не поздно! А вы тут распеваете, понимаешь ли…»

– Наташа? – позвал Костя, так и не получивши от меня ответа.

– Ну… – я вздохнула. – Мне как-то не по себе. И к маме твоей я больше не хочу. И вообще не понимаю, что во мне такого хорошего и нужного. От меня одни проблемы. А без меня тебе будет проще построить личную жизнь. Я не обижусь, если ты меня вернёшь. Честно, – полился из меня поток мыслей.

– Нет. Нет. И нет, – уверенно заявил он. – Я ни за что и никуда тебя не верну. И с мамой поговорю. Вопрос закрыт.

Закрыт так закрыт. А ещё говорят, что женская логика не поддаётся объяснению. Как вам Костина логика, господа эксперты?

А дальше – меня заставили одеться в уличное и повезли развеиваться, пока я окончательно не приуныла.

– Хочешь в парк аттракционов? – предложил Костя.

– Нет, – сморщила я нос. Со стороны эти железные бандуры выглядели до зубовного скрежета скучно. Я всегда старалась обходить их стороной.

– Тогда, может, в верёвочный парк? Я слышал, там здорово.

Я рассудила, что ползать по канатам, привязанным к деревьям, будет не так тухло, как прятаться под одеялом.

Костя только делает вид, что у него прекрасное настроение. А так хоть отвлечётся. Да и мне надоело думать о проблемах.

***

Всё-таки из Кости получился бы отличный отец, заботливый и внимательный. Зря он тратит на меня время. Я прям чувствую себя воровкой чужого счастья.

В верёвочном парке было весело. Я показала всему честному народу чудеса акробатики и покорила все вершины. Лишь одна осталась непокорённой… И по верёвкам и уступам на неё не заберёшься. (Тут я тяжко вздыхаю и украдкой вытираю слезу.)

В старину считалось нормой, когда невеста была сильно младше жениха. И мужчины сами приходили свататься.

Как же так к двадцать первому веку всё перевернулось с ног на голову? Почему я должна изгаляться, чтобы Костя меня заметил? Ядрёна вошь! Мне хочется, чтобы это он меня добивался, а я, такая скромная и благочестивая, обещала подумать. Эх…

Он заботится обо мне, как о своём ребёнке. Вату сладкую купил. Вкусно, блин… Вроде понимаю, что любовь к сладкому выдаёт меня с потрохами, но ем, ем… Глазки горят, слюнки текут.

Может, прав Костя? Я навёрстываю детство, которого не было. Рано мне ещё про любовь думать.

***

Турбаза, на которую мы приехали, располагалась в тридцати километрах от города. Вокруг холмы, поля и леса. Красотища.

После покорения парка мы решили прогуляться по просёлочной дороге. Погода стояла чудесная, тёплая, несмотря на то, что уже вечерело.

Как-то незаметно мы спустились с холма, свернули на тракторную колею и пошли вдоль леса.

Вдруг я заметила гриб. Толстоногий такой, эталонный, как в книжках.

– Ко-о-стя-я-я… – протянула я. – Добыча!

– Может, лучше купим шампиньонов в магазине? – предложил он.

– Ну как ты не понимаешь? Своими руками добытое, оно же вкуснее! Пока ещё светло, успеем целую корзину собрать.

– У нас же нет корзины, – развёл руками Костя, однако посмотрел на меня с интересом. Вдруг мой полёт мысли выдаст что-нибудь этакое?

– Нет корзины – будем как белки! – я подняла вверх указательный палец, а затем отправилась в бурелом искать тонкую гладкую ветку.

Обратно к Косте я вернулась аж с тремя высохшими сосновыми рогатинами.

– Значит так, у меня глаз-алмаз! Я собираю грибы, а ты будешь моим грибоносцем.

Костя рассмеялся, но палки взял и гордо понёс первый нанизанный на ветку гриб.

Я шастала по лесу до сумерек и не успокоилась, пока все три ветки не увесила грибами. Получилось бы гораздо больше, но половину грибов пришлось выбросить, потому что это были поганки.

Вместе с добычей мы нацепляли на себя паутины, иголок и прочего лесного мусора, но вышли из леса довольные.

По тракторной дорожке в нашу сторону шагал какой-то мужик с красным ведром.

– Зорин, ты что ли? – окликнул он.

Костя обернулся.

– Здравствуйте, Леонид Павлович, – он переложил грибные ветки в левую руку для рукопожатия.

– Здрасьте, – буркнула я чисто для приличия.

– Вот так встреча! – мужика, похоже, развеселил и наш вид, и способ сбора грибов. – А я вот тоже по грибы ходил. У меня тут домик неподалёку.

– А мы ездили в верёвочный парк и решили прогуляться, – ответил Костя.

– А с милой барышней познакомишь? – Костиному знакомцу было уже явно за шестьдесят, но выглядел он бодреньким и довольным жизнью.

– Да, конечно. Это Наташа, моя подопечная, – и обратился ко мне. – Наташа, познакомься, это Леонид Павлович, директор Департамента соцзащиты.

Я мило улыбнулась и кивнула.

– Весь вечер шастал, а грибов едва полведра набрал. У вас-то, смотрю, поболе будет, – заметил директор.

– Не дадим! – шутливо предупредила я. Знаем мы таких хитреньких: заманят ласковыми словечками, а потом раз-раз – и умыкнут с трудом добытое добро.

Леонид Палыч рассмеялся, весело так, заразительно.

– Не буду, юная леди, как можно! Мне и полведра хватит – жарёху сделать. Зайдёте на чай? У меня жена сегодня смородиновое варенье варит.

– Нет, спасибо, – вежливо отказался Костя. – Нам ещё эти грибы готовить, а завтра на работу.

Мы распрощались и вернулись в машину.

– Оказывается, грибы собирать так интересно! – поделилась я впечатлениями.

– Только в следующий раз возьмём хотя бы ведро, – ответил Костя, снимая с головы паутину с сосновыми иголками и выбрасывая их в окно автомобиля.

– Ну, весело же было. Вот как нажарим грибов с картошкой, как наедимся! – я погладила свой живот, который уже успел проголодаться. – Ты ведь умеешь жарить грибы?

– Раньше не приходилось, но как-нибудь разберёмся, – улыбнулся мне Костя.

Если перед поездкой в верёвочный парк глаза у него были грустные, то наши лесные приключения его развеселили. Сила природы поистине чудодейственная.

Мы заехали в магазин за картошкой, приготовили блюдо, которое на вид напоминало рвоту динозавра, а на вкус оказалось, как пища богов. Съели на двоих всю сковородку и решили, что грибы с картохой – это вещь, и надо будет ещё насобирать.

***

Перед сном я созвала совет, состоящий из головного девичьего разума, филейки и внутреннего ворчуна.

Филейка, которая весьма чутко реагировала на мои страдания, была однозначно против того, чтобы остаться у Кости. Ибо против армии наманикюренных длинноногих баб я вряд ли выстою, а Костя – мужчина, ему без этого самого никак.

Девичий разум капал розовой слюной, пускал в воздух пузырьки в форме сердечек и лишался чувств каждый раз, когда филейка грозилась оставить его без любви и унести ноги подальше от всяких там Кость.

Ворчун выдал наиболее осмысленное рассуждение: «Между мной и Альбиной Костя выбрал меня – это раз. Он, несмотря на все мои взывания, отказался вернуть меня в детдом, потому что я ему нужна – это два. До моего совершеннолетия осталось всего семь с половиной месяцев – это три. Что мне стоит поотгонять от него баб полгодика, а? Метлу поганую в руки – и вперёд! Не то ишь, неженка какая, за счастье своё лень побороться, что ли? Любовь – она действиями должна подкрепляться. За восемь месяцев можно и борщ научиться варить, и задницу накачать, и макияж красивый делать, и стиль свой найти… Вах! Красотка буду! При должном старании даже такая замухрышка, как я, захомутает мужика. Вот стукнет мне восемнадцать – и буду я вся такая готовенькая. Признаюсь ему в глубоких чувствах, и он поймёт, что любовь-то истинная всё это время перед носом была. А там уж и свадьба и прочие прелести…»

Девичий разум завис от одной только мысли о счастливой любви.

Филейка тревожно сжала булки, предвкушая грядущую боль от появления новых Костиных пассий. А они будут. Мужик-то видный, солидный и благородный. На лбу написано: «Идеал». Бабы так и стреляют в него глазками.

Но ворчун переживаний не боялся. Ибо любые треволнения преодолеваются волей человеческой. Волей вообще можно добиться всего.

Так как остальные части меня впали в прострацию, последнее слово осталось за ворчуном. И я решила побороться за своё счастье.