Пока я собирала пожитки в своей бывшей теперь уже комнате, Костя зашёл к Эверест. Директриса зачем-то заманила его к себе. Наверное, спросить, будет ли он захаживать к ним после того как заберёт меня. Понятное дело, спонсора-то терять не хочется.
Я порадовалась тому, что у меня есть возможность попрощаться с Таней без посторонних.
Машенька забралась на мою кровать и своими маленькими пальчиками выуживала приглянувшиеся вещи. Я складываю, а она достаёт обратно.
– Ты не хочешь, чтобы я уходила? – шутливо спросила я малышку.
– Хочет-хочет, – ответила за Машутку Таня. – Тебе давно уже пора переехать к Зорину, а ты всё кота за яйца тянешь.
– И никого я не тяну! – я показала соседке язык и продолжила складывать вещи.
– Знаешь, а я подумала над твоими словами. Ну, которые про мужиков были… В общем, я согласна прийти на скалодром.
– Ого, – приятно удивилась я. – Что, Пашку в отставку?
Таня сморщила нос и махнула рукой.
– Он в первый же день попросил меня прислать ему фотку в нижнем белье. Коз-зёл…
– Фу, – поддержала я позицию подруги, а сама порадовалась, что судьба отвела Таньку от очередного кобеля.
– Так что? Возьмёшь меня с собой? – спросила она.
– Возьму. Вот только занятия в секции возобновятся с августа. Да и ребята, наверное, ещё только вернулись из Карелии. В июле все будут отдыхать.
– Эх, буду ждать… – тяжко, словно любовь для неё, как воздух, вздохнула она.
Из коридора донёсся рёв. Мы выглянули.
Шум развела та самая носатая чернявая девочка-подросток, которая заявляла мне, что Костя – её. Она ревела, цеплялась за Костину руку и умоляла забрать её.
Костя, надо сказать, и тут проявил чудеса выдержки: не отталкивал девицу, а что-то вкрадчиво ей говорил. Но то ли она не слышала его слов из-за собственных криков, то ли не желала слышать.
«Этого ещё не хватало!» – проснулся мой внутренний ворчун и подтолкнул меня вмешаться.
– Что здесь происходит? – обратилась я скорее к девице, чем к Косте. – Чего ревёшь?
Носатая, увидев разрушительницу своих надежд, переключилась на меня и отпустила Костину руку. Я отвела её в сторону.
– Это меня должны были забрать домой! Это моё место! – истерила она.
– Константин Николаевич не может забрать всех, – ответила я ей. – Попечители сами решают, кого им забрать. Все мы разные. Может, тебя захочет забрать кто-нибудь другой.
– Не захоче-е-ет… – выла она.
Я поняла, что взывать к её разуму сейчас бесполезно, и отвела девочку в её комнату. Пусть поплачет. Можно понять. Она – одна из немногих, кто до чёртиков хочет в семью и не боится открыто заявить об этом. Я бы так не смогла. Но мне чудесным образом повезло.
Костя тем временем спрятался у нас с Таней.
– Спасаешься от поклонниц? – спросила у него я, когда вернулась.
– Было бы смешно, если бы не было так горько, – ответил он.
– Не обращайте внимания, Константин Николаевич. Гулька, – так звали носатую девочку, – у нас с прибабахом, на всех кидается, – сообщила Таня.
Я закончила собирать вещи и взяла на руки Машеньку, чтобы попрощаться.
– Буду теперь приходить к тебе в гости, – пообещала я малышке и поцеловала её в пухлую, похожую на пирожок, щёчку.
Маша в ответ вцепилась зубами в мою футболку и отпускать, по всей видимости, не собиралась.
– Это кто тут делает кусь? – я пощекотала Машин бок, и она засмеялась, разинув рот. Этим я и воспользовалась, чтобы передать её в Танины руки. – Ну что, надеюсь, с новой соседкой тебе повезёт, – сказала я подруге.
Та обняла меня одной рукой и очень красноречиво стрельнула глазами. Ну да, ну да, ей-то всех хочется пристроить замуж, и себя в том числе. Все помыслы лишь об этом.
Таня обратилась к Косте:
– Крепитесь, Константин Николаевич. Покой теперь вам даже сниться не будет.
Я не удержалась и захихикала.
– Спасибо за предупреждение, мы как-нибудь разберёмся, – сдержанно ответил он и посмотрел на меня. – Ну что, ты собралась? Идём?
И мы ушли.
Ощущения у меня на душе были какие-то странные. Вроде бы я счастлива, но как-то страшно… Всё кажется, что в счастье моём есть подвох. А будь на моём месте Гуля, та не стала бы бояться и сомневаться.
***
Для меня уже была подготовлена комната с новой, ещё пахнущей фабрикой кроватью и рабочим столом. Очень мило и уютно, в нежно-голубых и бежевых тонах.
– Вот ты и дома, – улыбнулся Костя. – Нравится?
– Очень! – радостно взвизгнула я.
– Может, заедем в кафе, перекусим? – предложил он.
Я рассудила, что светить своей ещё не зажившей звездой во лбу не хочу, и замотала головой:
– Может, лучше дома приготовим или что-нибудь закажем?
– Тогда уж лучше закажем, – ответил он. – Чего тебе хочется?
– Пиццы! – не стала долго думать я.
Это чудо-блюдо я открыла для себя не так давно и влюбилась в него по уши. И сейчас самое время окружить себя всем самым любимым. И будет мне рай на земле. Страшновато, правда, и непривычно.
– А из нормального? – Костин вопрос вернул меня из грёз.
– Ну-у-у… А что в пицце ненормального? – не поняла я.
– Я борщ буду. Тебе взять?
«Ишь, ещё суп покупать… Расточительство, – возникал мой внутренний ворчун. – Это же ведь элементарная еда: налил воды в кастрюлю, накидал мяса с овощами – и готово! То ли дело пицца!»
– Не хочу борщ… – нахмурилась я, однако про себя отметила, что, раз Костя его любит, то и мне стоит полюбить и желательно научиться варить.
– Ладно, – вздохнул он. – Ты пока разбирай вещи, а мне нужно разгрести кое-какие дела по работе. Как привезут заказ, поедим, – и вышел.
А меня взяла паника: я же его каждый день буду видеть! О чём нам говорить? А если он раньше времени поймёт, что я в него втрескалась? О-ох… Как же мне скрывать чувства до совершеннолетия и смотреть на Костю, не краснея? Блин, во что же я вляпалась… Ёпрст!
***
Всё оказалось не так страшно, как я представляла. У Кости попросту не было времени возиться со мной. Ему звонили по работе даже вечером.
В будние дни мы виделись только за завтраком и ужином. Иногда болтали, но осторожно, не касаясь щекотливых тем.
На следующий день после переезда я, не зная, чем себя занять, зашла в детский дом, а затем в дом малютки.
Мой новый дом находился в получасе ходьбы от детского дома и в двадцати минутах от школы, так что я с лёгкостью совершала променады туда и обратно.
– Опа-па! – удивлённо воскликнула Таня, увидев меня. – Ты чего сюда припёрлась? Я думала, у тебя медовый месяц…
– Дурочка, что ли? – шикнула на неё я.
– Ха-ха! Да кто вас знает… – пожала плечами подруга.
Мы возились с малышнёй, а мысли у меня витали где-то далеко.
Я отчего-то понимала, что бурной лавстори мне не светит. То ли я морально не готова к близким отношениям, то ли чувствую, что Костя не видит во мне женщину… Я ведь шкодливая невоспитанная девчонка, куда уж мне до утончённых леди.
***
В первые же выходные Костя повёз меня в деревню – знакомиться с его мамой. И ладно бы просто знакомиться – меня оставили там гостить, пока мой попечитель будет занят какими-то шибко важными делами.
При встрече Костя нежно обнял маму и поцеловал в щёку.
– Мам, познакомься, это Наташа, – и обратился ко мне: – Наташа, это Светлана Георгиевна, моя мама.
– Здравствуйте, – несмело улыбнулась я.
– Здравствуй, – вежливо и одновременно строго поздоровалась со мной женщина.
Невысокая, капельку полноватая, но энергичная. Волосы до плеч, крашеные в каштановый цвет. Похожа на учительницу. Любых хулиганов призовёт к порядку, точно. Вот почему Костя такой воспитанный. Мама выпестовала.
Я и не надеялась ей понравиться. Не то чтобы она всем своим видом выражала недовольство… Но смотрела на меня с подозрением.
Да уж, слишком взрослая я для приёмной внучки. Как-то подозрительно, что Костя выбрал меня.
Интересно, а Светлана Георгиевна знает, как мы с Костей познакомились? Надо бы спросить, пока не уехал. Если да, то понятно, почему она сверлит меня взглядом.
Но поговорить наедине нам не удалось. Костя, предатель такой, ночевать не остался, уехал сразу после ужина, сослался на срочные дела.
Ага, дела в субботу… Что-то тут нечисто. Может быть, он забыл меня предупредить о чём-то важном?
Тут моя филейка заволновалась, и её тревога передалась мне. Ой-ёй…
***
С самого утра Светлана Георгиевна припахала меня к огородным работам. Тут полей, там прополи, здесь собери, овощи помой… Не то чтобы я лентяйка, но, стоя между грядок кверху попой, поняла: дачницей не стану ни-ко-гда.
Ах, скалы-скалы… Камешки родные…
Помогите! Я хочу обратно!
Вечером, когда моё изморённое на жаре тельце утратило работоспособность, Светлана Изверговна великодушно отпустила меня купаться на речку. А я и пошла. Не то выдумает мне ещё занятий, упахает до смерти и не заметит.
Скучно… Плавала я одна, если не считать жирных оводов, которые вились вокруг меня роем, не давая ни отвлечься, ни расслабиться. И я, не солоно хлебавши, уныло побрела восвояси.
Вроде уютный деревенский домик, и даже душ с горячей водой и телевизор имеется. Только вот мне здесь как-то не по себе.
***
На третий день полола клумбу под окном Костиной мамы и услышала телефонный разговор:
– Ну, слава богу! – воскликнула Светлана Георгиевна. – Хватит тебе уже одному маяться, пора уже настоящую семью заводить. Познакомиться-то приведёшь?.. Ничего не рано… Ну ладно, ладно… Но зовут-то хоть как?.. Альбина… Красивое имя. А лет сколько?.. Хорошо, значит, не зелёная, умная. Ты уж приводи познакомиться-то. Чего ждать? Наташе я и без тебя расскажу. А фокусничать станет, так быстро образумим… Да никто не будет её обижать…
Она говорила и расспрашивала что-то ещё, а я села попой на сырую, только что прополотую землю, и силилась, чтобы не зареветь. Солнечный удар со мной приключился, не иначе. Только болит почему-то не в голове, а в груди.
У Кости появилась женщина. И ни в какой он не командировке, а банально устраивает личную жизнь. Потому и сбагрил меня к своей маме. Только вот зачем я-то ему?
А ведь чувствовала я, что соглашаться на его попечительство – только душу себе травить. Вот и приехали…
Привет, несчастная любовь. Прям как в стихотворении Тютчева:
Молчи, скрывайся и таи все чувства и мечты свои…
Вот и буду теперь таить. И не плачу я. Не плачу. От солнечного света глаза слезятся. Ещё эта клумба… И цветы поломались… Ну их! Пойду лучше в поле прогуляюсь, развеюсь.
***
Мне это не почудилось. Не послышалось. И не привиделось в дурном сне.
За обедом Костина мама сообщила мне новость: наконец-то у её сыночка завязались серьёзные отношения. Счастье-то какое! А там и внуки пойдут, родные, не чужекровные.
Две недели я горбила спину в огороде и тешила себя надеждой, что Костино увлечение – мимолётное. А потом он приехал… не один.
В своих измазанных в земле шортах и старой выцветшей футболке, вспотевшая, чумазая и растрёпанная, я вышла из теплицы и столкнулась с ними нос к носу.
Я даже вымучила из себя улыбку, но, скорей, от растерянности, чем осознанно. А сама изнутри изнывала от вполне физической душевной боли. Потому что понимаю: против Альбины этой у меня ноль шансов.
Высокая, одетая со вкусом, не по-дачному, с образцово красивыми завитыми пепельными локонами на плечах. Будь я мужиком, загляделась бы. Вот и Костя клюнул.
И имя у неё такое… Холодное, надменное. Не то что какая-то там Наташа, безродная дворняжка, которая вызывает только чувство жалости.
А Альбина – красива лицом, красива фигурой, двигается плавно, уверенно, как пантера. Хищная. Даже когда мило улыбается мне, всё равно хищная. Нет, пожалуй, если бы я была мужиком, держалась бы от такой подальше. Такие бабы – они для украшения, но не для любви.
Второй стрелой мне в сердце вонзилась новость, что Альбина будет с нами жить. Точнее, она уже живёт. Вот потому-то меня и отослали к Костиной маме, чтобы влюблённые голубки наладили амурные отношения.
Боже, зачем я согласилась на попечительство?
А, может, признаться Косте во всём? Я же не смогу жить с ними и слушать звуки их любовных игр по ночам. Не выдержу. А если признаюсь ему, то есть шанс, что он сдаст меня обратно в детский дом.
Ведь не зря же говорят: с глаз долой – из сердца вон. Может, и со мной это сработает? Не то больно. Невыносимо.
***
Меня забрали. Я надеялась, что мне предложат вернуться в детдом, но увы. Костя, непривычно улыбчивый, говорил что-то о предстоящем пикнике и совместном отпуске. Неужели не догадывался, что не жить нам всем вместе?
В машине меня, ясное дело, посадили на заднее сидение. Моё место заняла Костина избранница. Она собственнически положила свою наманикюренную ручку ему на бедро и ласково поглаживала.
Отвратительно…
С каждой минутой рядом с ними мне становилось труднее держать лицо. Спрятаться бы где-нибудь и прореветься как следует. Только как потом объяснить своё поведение? Вот я и держалась, как могла.
***
Ночью… Ночью не было слышно громких криков экстаза и скрипа кровати, лишь приглушённые стоны, а потом шаги от Костиной спальни до ванной.
У создателя больная фантазия. Пути господни неисповедимы. Сдаётся мне, бог и сам не знает, какой урок хотел преподать мне в этот раз.
Как мне себя вести теперь? Что делать? Про чувства даже не спрашиваю. Они есть и управлению не поддаются.
Нет, зря я всё-таки залезла в Костину форточку. Как же зря… Форточка ведь не сердце.
***
Утром я вышла к завтраку и застала там Альбину. Она, свежая и мокрая после душа, пила кофе за столом. И не скажешь, что зажигала полночи.
Кости не было. Наверное, тоже ушёл в душ.
Я молча, не говоря ни слова и глядя себе под ноги, достала из холодильника йогурт и села есть.
– Манерам тебя, как я погляжу, не учили? – первой заговорила Альбина.
«Началось…» – буркнул мой внутренний ворчун.
– В детдоме учат выживать, а не манерам, – ответила я тихо и уткнулась в свой йогурт.
– Наташа, – обратилась она ко мне уже более ласково. – У Кости в августе отпуск, и мы хотим слетать куда-нибудь отдохнуть. Ты будешь там третьей лишней, сама понимаешь. Не могла бы ты снова отправиться к Костиной маме на пару недель?
– Не могла бы, – коротко ответила я.
«Нет, ну какая наглость! – уже громче возбухало моё нутро. – Вот ведь с-стерва!»
– Я вижу, вежливых просьб ты не понимаешь! Не советую мешаться под ногами, – она хищно зыркнула на меня. – Будешь мне мешать – я тебя отправлю обратно побираться на улицу. Тебе всё ясно?
Наверное, вселенная сжалилась надо мной, потому что, в аккурат, когда Альбина угрожала мне, за её спиной возник Костя. Слышал каждое слово.
– Альбина. На пару слов, – сказал он, и они удалились к себе в комнату.
Спустя полчаса бывшая теперь уже пассия Кости съехала с чемоданом.
И вроде бы я понимаю, что это повод для радости, только что-то не радостно. Долго сдерживаемая истерика прорвалась наружу, и я спряталась у себя в комнате.
Пришёл Костя.
– Наташа? Ты расстроилась, да?
– У-хо-ди, – кое-как, давясь рыданиями, ответила я.
– Пока не поговорим, не уйду, – он сел рядом. – Прости. Альбина оказалась не такой, как мне хотелось бы о ней думать. Она больше не появится в этом доме. Обещаю.
«Не эта так другая. Пора линять отсюда от греха подальше. Не то заморю себя до смерти несчастной любовью», – подумала я про себя.
– К-костя, не надо меня возить в деревню к своей маме. Ко мне все относятся, как к недочеловеку, обузе. Я не понимаю, зачем ты взял надо мной опеку. Жил бы себе, строил личную жизнь. Зачем играть в спасителя? Меня спасать не надо. Я не хочу больше с тобой жить. Сдай меня, пожалуйста, обратно в детдом…
– Наташа, не надо так говорить. Я понимаю, что Альбина тебя обидела, но зачем обвинять всех?
– Да никого я не обвиняю. Вот ты думаешь, что я в истерике несу всякую ерунду, но я давно уже об этом думаю. Я не хочу здесь больше жить. В детдоме хотя бы никто не делает вид, что я ему нужна. Там мне как-то… спокойнее.
Костя попытался меня обнять, но я оттолкнула его. Вот ещё! Утром обнимал Альбину, а теперь лезет ко мне. Фу! Вот недаром говорят, что люди оставляют после себя энергетический след. И сейчас, хоть Костя и принимал душ, я отчётливо ощущала на нём Альбинину энергетику, грязную такую, мерзопакостную. Противно…
Я с головой залезла под одеяло.
– Уходи! – сказала ему.
– Наташа…
– Уходи-и-и! – громче заревела я.
Костя ушёл не сразу. По его шмыганью носом я поняла, что он тоже расстроился.
Нет, я вовсе не жалею, что высказала ему всё это. Надо было сказать. А вот в чувствах побоялась признаться. Язык не повернулся.