Головная боль генерала Калугина, или Гусь и Ляля

Глава 12

Ляля устроилась на паре деревянных ящиков, сколоченных в импровизированное кресло. Удивительно яркие краски украшали день.

Небо бесконечное, невыносимо голубое, какое-то фантастически бескрайнее.

Сочная зелень, упорно прорастающая на жухлых кустах, которую ждёт та же участь, но на краткий миг они одерживали победу над жарой.

Розово-жёлтая земля, убегающая за горизонт…

Когда Ляля вернётся домой, обязательно нарисуют этот пейзаж.

И загорелых, высоких, плечистых парней, играющих в волейбол по своим правилам. Вместо волейбольной сетки кусок маскировочной, потёртый футбольный мяч, неизвестно откуда взявшийся.

Идеалистическая картинка из мирной жизни, словно вокруг не шла война, где-то не погибали люди, не рвались снаряды, не умирали от голода, отсутствия медицинской помощи и необходимых препаратов дети и женщины.

Час назад из соседнего поселения вернулась Даша. Иногда местные жители, в отчаянии, приходили к военным медикам, просили о помощи. Обычно такие вылазки не поощрялись командиром, под личиной мирного жителя, даже ребёнка или женщины, мог скрываться кто угодно, работать на террористов, выполнять поручения «гондурасов», словами Гуся.

В этот раз не сомневались. Поселение совсем недавно зачистили, там жили несколько семей, в основном женщины, дети и старухи. Местные власти подтвердили личности, сказали, что они не хотят уезжать, потому что здесь есть надежда на будущее, в лагере беженцев же – нет.

Пару дней назад одна из девушек, возраст которой не был предназначен для деторождения, родила. Младенец умер почти сразу, девушка мучилась несколько дней. Если бы они сразу обратились за помощью, если бы у местного «врача», скорей повитухи, были хоть какие-то медикаменты и знания, девушка бы выжила, сейчас Даша смогла лишь констатировать смерть под заунывные вопли женщин.

Всё это давило на нервы Ляли, но были и хорошие новости. Несколько дней было тихо, командир сказал с заметным облегчением, что, скорей всего, сегодня сестёр заберут. Наши зачистили территорию, не до конца, работы хватало, но короткого затишья должно хватить на то, чтобы гарантировать безопасность сёстрам и вернуть их на базу.

Слава ринулась в работу, судорожно дописывала что-то, лезла в глаза каждому, задавала миллион вопросов. О военной части говорили неохотно, скупо, чтобы не сболтнуть лишнего. О личном беседовали с большей охотой.

Она приставала к служивым с нелепым вопросом: «Какая твоя главная гражданская мечта?» Именно гражданская, своя, личная.

Платон со смешком ответил, что дочку хочет. Он в семье пятый сын, у него самого двое мальчишек, у старшего брата тоже два парня. Здорово было бы девчонкой семью разбавить.

Пришедший Дрон с перевязанной рукой – ранение действительно оказалось лёгким, – сказал, что мощный мотор на катер хочет купить. Дом у них прямо на Волге стоит, выходишь с крыльца – и красота перед взглядом, сколько глаз хватает. Манит река, зовёт, а старенький мотор восстановлению уже не подлежит. Только он мотор хочет, а мать с женой говорят, что о своём жилье думать надо, а не об игрушках. Две хозяйки в одном доме жить не могут, он же со своим мотором носится, как полоумный. Выходит, мечта у него – свой дом.

Роман, помолчав с минуту, сказал, что мечтает домашний Наполеон в одно лицо слопать, килограмма на два или пять. У него жена Наполеон печёт исключительный, можно сказать, она его этим Наполеоном и приворожила. Он сестрёнке на день рождения решил торт заказать, они все сладкоежки ужасные, нашёл умелицу через интернет, сделал заказ, приехал забирать и залип на… глазах выразительных.

Алексей, великосветски попросив пардону, заявил, что мечта у него одна сейчас – с женой в кровати очутиться, или не с женой, иногда кажется, что вообще всё равно с кем и где. Как мужики здесь по полгода торчат, он не понимает, когда ехал, думал, проблема с едой будет, погодой, боялся под дурную пулю попасть. Вышло так, как вышло, все мысли ниже пояса.

– Какая-то несерьёзная у тебя мечта, – прыснула Слава, по-дружески взлохматив светлые волосы Алексея. – Другой нет?

– Мир во всём мире подойдёт? – хохотнул Алексей.

– Так и запишем: «Мечтает о планетарной дружбе и сотрудничестве всех стран и внутри этих стран», – важно кивнула Слава, косясь с улыбкой на опешившего повара, который до этой минуты не подозревал, что мечтает ни больше ни меньше, а о планетарной дружбе.

– Ты, Гусь, о чём мечтаешь? – подскочила Слава к капитану Бисарову, который в это время перехватил мяч.

– Я-то? – почесал он затылок свободной рукой.

Обернулся на Лялю, медленно оглядел её, внимательно, так, что у неё по телу пробежался табун взволнованных мурашек и порозовели щёки.

– Я как Лёха, говоря словами Википедии, об «идеале свободы, мире, счастье между странами, внутри всех стран, между всеми людьми», – криво улыбнулся он.

– А если своими словами? – прицепилась Слава.

– Вот же клещ, – Виктор обнял спрашивающую дружеским жестом, как пацана. – Жениться мечтаю, – без запинки выдал он.

Слава в ответ раскатисто засмеялась, Гусь с готовностью вторил, за ними покатились со смеха остальные, даже командир, молчаливо наблюдавший за расслабленными подчинёнными, усмехнулся себе под нос. Видимо, мысль о женатом Викторе Бисарове настолько парадоксальна, что ничего, кроме смеха, вызвать не может. Не смеха даже, а откровенного гогота.

– Кандидатка-то есть? – крикнул кто-то из мужиков. – Неужели наша Ляля, как честный человек, всё-таки женится на тебе, Гусь? – напомнил об инциденте в первые дни, когда Лялю вырвало прямо на берцы капитана.

– Женись на Ляльке, – добавил голос с хрипотцой. – Жених ты видный, с квартирой, с большим… – не договорил, лишь многозначительно хмыкнул себе под нос под безобидные смешки сослуживцев.

– Квартира-то в Воронеже, – возразил Дрон. – А наша Лялька из столицы.

– Зато трёхкомнатная, – возразил Платон. – Имейте в виду, Бисаровы, на свадьбу чтобы всех пригласили! Чур, я свидетель!

– Чего это ты? С какого перепуга?! – воскликнул Роман. – Чуть какой кипишь, сразу ты свидетель, вечно лезешь поперёк батьки в пекло. Дружкой буду я!

Дальше продолжили спорить о целесообразности заключения брака между Лялей и трёшкой в Воронеже, преимуществах жизни на периферии перед столичным ритмом вообще и Гуся в частности. Беззлобно шутили, прикалывались, перебрасывались незлобивыми репликами, хохотали от всей души, ржали, разнося по пустыне громоподобный смех.

Ляля морщилась, стараясь спрятать за лёгкой улыбкой недовольство, но отчего-то проскакивали мысли о жизни на периферии. Смогла бы она переехать в Воронеж? Жить там смогла бы? Ждать Виктора Бисарова из длительных командировок, переживать за него, не спать ночами, радоваться возвращению…

Смогла бы?

Думала и тут же отбрасывала от себя глупые мысли, как ненужный хлам. Какой Воронеж? Какой Виктор Бисаров? Гусь этот Обнимусь со всей женской половиной группировки. Радетель идеалов свободы, мира, счастья между странами, внутри всех стран, между всеми людьми.

Ключевые слова «внутри» и «между»!

Просто сейчас всё кажется иначе, Ляля словно не своей жизнью живёт, не своими глазами смотрит, сердцем не своим чувствует. Всё закончится, как только она вернётся домой, получит нагоняй от папы-генерала, пожурят старшие братья, пожалеет мама, друзья расспросят о произошедшем, дежурно улыбнётся хозяин сумасшедшего хаски с пятого этажа.

Она купит себе пару платьев из последних коллекций и сумочку, хоть ей и не нужно, пообедает в ресторане с хорошей кухней с видом на ночной мегаполис, окунётся в работу, засядет в архиве.

И забудет синий, бездонный взгляд, в котором утонешь за три секунды, стоит лишь заглянуть. Дерзкую улыбку и расслабленные манеры, словно на Патриаршие пруды вышел прогуляться.

Любому понятно, что Виктор Бисаров – не герой романа Ляли. Калугиной Валерии Степановны, воспитанной в роскоши и строгости одновременно.

– А вы о чём мечтаете, товарищ майор? – перебила поток мыслей Ляли Слава.

– Я, Владислава Степановна, ни о чём не мечтаю, – коротко ответил Вячеслав Павлович, окинув подопечную ледяным взглядом.

– Не бывает такого, все о чём-нибудь мечтают. Если у вас, как у Алексея мечты, скажите, не стесняйтесь. – Слава окинула оценивающе-унижающим взглядом майора, говоря, что подобной мечты у куска бревна точно быть не может. И вообще, никаких не может.

Мечтать – удел людей из плоти и крови, с сердцем и душой, а не деревянных солдатиков генерала Калугина.

Майор оставил вопрос Славы без ответа и какого-либо комментария. Молчаливо окинул взглядом, говоря, что с таким существом общаться ниже его достоинства. Водные клопы, коим в его глазах была Славка, отвратны на вид, издают резкие, отталкивающие запахи, но безопасны для человека. Максимум, который грозит – аллергическая реакция.

Ляля отвлеклась от наблюдения за окружающими, вернулась к своему занятию – рисованию. Кинула взгляд на полуразваленную стену дома. В зияющем проёме окна стояла стеклянная ваза, давно покрытая пылью, грязная, закопчённая от пожара, но целая, как странный символ произошедшего.

Недолго думая, Ляля двинулась к проёму, захватив пару листов и ручку. Свет в это время суток падал идеально, захотелось запечатлеть вазу, раскуроченную кирпичную кладку, покрытую гарью, торчащую из проёма ветку сухого дерева, похожего на когтистую лапу хищника. Странное зрелище, притягивающее и отталкивающее одновременно.

– Лялька, осторожней, – услышала за своей спиной.

Скорей почувствовала, чем увидела, что Гусь пошёл следом, перекинув мяч Славе. Подошла к окну, огляделась, особенно тщательно посмотрела под ноги. Мин-растяжек быть не могло, да и не увидела бы их Ляля, вот с ядовитой змеёй встретиться не хотелось совершенно. Хватило единственной встречи.

Кто-то окликнул Гуся, тот остановился, чтобы ответить. Ляля в это время свернула за стену, чтобы разглядеть ближе дерево, выбрать композицию. Ничего подобного в своей мирной жизни она не увидит никогда. Очень скоро их заберут из этого странного места, такого же странного, как чудом уцелевшая ваза в проёме окна.

В тот же миг раздался оглушающий, пробивающий тело от макушки до пяток насквозь, грохот. Внутри что-то звонко лопнуло, оборвалось. Стало невыносимо больно дышать, нос и рот мгновенно забило горячей пылью, который Ляля попыталась выплюнуть – неудачно.

Через секунду она сообразила, что нечто волочёт её по земле, предварительно обернув голову чёрной тряпкой, от чего свет померк перед глазами.