Головная боль генерала Калугина, или Гусь и Ляля

Глава 19

Они продолжали и продолжали целоваться. Ляля чувствовала каждое движение губ, языка, ловила их, подстраивалась, краем сознания удивляясь себе. Неужели это она?

Но это была именно она. Именно она порывисто отвечала, впускала в свой рот мужской язык, позволяла хозяйничать, принимая, как самую ценную награду, изысканное лакомство.

Гладила по горячей шее, пальцами ощущала немного колючий, коротко стриженый затылок, отросшие волосы на макушке, дотрагивалась до раковин ушей, вызывая судорожные выдохи. Хаотично водила по оголённым плечам, груди. Вжималась в крепкое, сильное тело, тёрлась, как оголодавшая по весне кошка.

Виктор подхватил Лялю на руки, не чувствуя веса, продолжал целовать, двинулся в сторону спальни. Ей бы остановить капитана, сказать твёрдое и однозначное «нет», но ничего подобного она произносить не собиралась.

Ляля всегда знала, что её первый раз будет с любимым человеком, иначе просто быть не могло. Она любила Виктора Бисарова. И то, что он не вписывался в выпестованный идеал – неважно. Важно то, что она любила его, выбирала его, то, что это правильно.

С ним, здесь, сейчас – правильно.

Виктор уселся на кровать, посадил Лялю к себе на колени, перекинул одну её ногу, вынуждая обхватить его ногами, прижал грудью к груди. Каждое движение – не отрывая своих губ от её. Словно помешанный, целовал, целовал, целовал, будто пил с губ колодезную воду, проведя много суток в пустыне, без капли влаги, испытывая невыносимую жажду.

– Тебе, наверное, нельзя, – оторвавшись от губ Ляли, хрипло сказал он, посмотрел внимательно в глаза, опустил губы к ключице, провёл там, оставляя влажный, горячий поцелуй.

– Что нельзя? – не поняла Ляля.

Прямо сейчас она плохо соображала. Вся она, начиная с мыслей, заканчивая телом, напоминала податливую субстанцию. Ничего не понимающую, не контролирующую, которая отдавалась чувственным порывам, отринув любые сомнения и стыд.

В чём ей было сомневаться? В своих чувствах она была уверена, как никогда, ни в чём. В капитане? В Викторе Бисарове с позывным «Гусь», потому что любит обниматься? В наглом и самоуверенном, сильном и выносливом, храбром и добром, нежном и удивительно чутком ничуть не сомневалась.

– До свадьбы нельзя, – Виктор серьёзно посмотрел на Лялю, та несколько раз моргнула, переваривая услышанное. – Я почитал немного, пока у мастерской ждал. Строго у вас, у старообрядцев…

– Чьей свадьбы? – снова переспросила Ляля.

Она не хотела обсуждать ничьи свадьбы. Единственное, что волновала её в тот момент – это крошечное расстояние между их телами, которое необходимо преодолеть. Прижаться, вжаться, втереться, распластаться, растаять, раствориться в этом мужчине.

– Нашей с тобой, конечно, – уверенно кивнул Виктор.

Словно дело это решённое, обсуждению не подлежит, компромиссы исключены.

– Можно, до нашей с тобой свадьбы можно, – кивнула Ляля, про себя отметив, что никакого удивления от услышанного не испытала.

Всё логично, правильно, так, как и должно быть. Может быть не совсем, как когда-то представлялось, но реальность поменялась. Сама Ляля изменилась с тех пор.

– Лялька, – выдохнул Виктор, прижал к себе Лялю, впился долгим, головокружительным поцелуем.

Тем временем дёрнул молнию на спине платья, расстегнул, быстро расправился с крошечной пуговкой у шеи. Спустил ткань с плеч, поглаживая чуть шершавыми пальцами кожу, вызывая табун взволнованных мурашек. Умело расправился с застёжкой бюстгальтера и спустил лямки по плечам.

Не позволив опомниться, засмущаться Ляле, потянул на себя, укладываясь на кровать спиной. Скользнул руками по телу, окончательно расправляясь с платьем, которое мгновенно исчезло, будто не бывало. Точно так же ловко испарился бюстгальтер, оставив Лялю лишь в трусах, полупрозрачных, с крошечным бантиком спереди.

– Обалдеть, – прошептал Виктор. – Вот же лялька, – протянул он восхищённо, будто увидел самое настоящее чудо, а не небольшую, обнажённую грудь на женском, податливом ему теле.

Одним движением перевернул Лялю на спину, навис сверху, упираясь на локти. Опустил губы на шею, лизнул, словно попробовал карамельку, чуть прикусил, опустился ниже, сдерживая рефлекторные девичьи движения закрыться.

Остановился у соска, дохнул, опаляя горячим, с наслаждением наблюдая, как прогнулась в пояснице Ляля, подставляя себя под шквал безумных, безостановочных поцелуев, поглаживаний, пощипывании. Узоры на коже, которые выводили умелые мужские руки, которые точно знали, что делать, как, в какой последовательности, с каким нажимом. Лучше самой Ляли знали, понимали больше.

Люстра на потолке качалась в зыбком мороке, пока окончательно не исчезла. Вместо неё единственное, что видела Ляля – бездонный синий, как небо над пустыней, взгляд. Всепоглощающий, жаждущий, обещающий, от которого не могла отвести глаза.

Ничего не могла, лишь отвечать на поцелуи, ласки, нежится в них, вспыхивать, взрываться, жаждать продолжения, чтобы сладкая-сладкая мука не заканчивалась никогда в жизни, а жизнь была вечной.

В какой-то момент Ляля поняла, что последней преграды – крошечных трусиков-танга, – на ней нет, зато на этом месте лежит мужская ладонь и поглаживает лёгкими, деликатными движениями, разрешая привыкнуть к ощущениям, но не позволяя провалиться в бездну острого удовольствия. Держит на грани, не давая переступить эту самую грань.

– Скажешь, если будет больно, – шепнул Виктор, осторожно углубляя палец во влажную плоть.

Настолько сырую, что Ляля не поверила бы себе, своим ощущениям, если бы могла в тот момент думать, анализировать хотя бы что-нибудь. Имя бы своё получилось вспомнить.

Больно не было, лишь непривычно. Немного стыдливо, но поверх лёгкого смущения и необычного чувства растянутости довлело неизведанное ранее удовольствие. Настолько острое, что думать ни о чём не получалось.

Ляля качнула бёдрами, подтянув к себе колени, давая понять, что хочет продолжения, искренне желает. Головой, душой, сердцем, телом.

Виктор углубил палец, потом ещё, внимательно наблюдая за реакцией Ляли, считывая мимику, движения, прислушиваясь к сбитому дыханию и невнятному бормотанию. Осторожно коснулся клитора, слегка надавил, провёл по твёрдой горошине, вынуждая стонать в голос, податься вперёд в древнем, как само мироздание порыве.

Впился в губы поцелуем, нависая сверху. Одна рука осталась там, где была, заставляя Лялю двигаться в желании получить разрядку, вторая обхватила колено, провела по внутренней части бедра, отодвинула в сторону ногу.

Следующее, что почувствовала Ляля – головку члена у входа, горячую и напряжённую. Прикусила губу, пытаясь разглядеть что происходит, вынырнув из сладко-удушливого морока.

– Скорей всего будет больно, – выдохнул Виктор. – Я не крошечный парень, – будто извиняясь, продолжил он. – Уверена, Ляль? – Он обхватил её подбородок двумя пальцами, посмотрел прямо в глаза. – Могу остановиться в любой момент.

– Уверена, – кивнула Ляля, попыталась придать себе как можно больше твёрдости, но правда состояла в том, что на самом деле, именно в этот момент, она вдруг испугалась.

На миллисекунду, но испугалась, после же испугалась, что Виктор прочитает нечаянный страх и откажется. А она совсем не хотела, чтобы он отказывался.

– Ах ты, лялька, – улыбнулся Виктор, подмигнул, как делал тысячу раз до этого.

Ляля расслабилась, как-то вдруг отпустив всё, что до этого мешало, отвлекало, витало в воздухе неясными всполохами, неназойливыми мухами, вспышками неопределённости, сомнений. Всё стало ясно, как в самый белый день.

Именно этого мужчину она ждала. Именно с ним хотела всего – семью, детей, секса хотела. Хотела любить и быть любимой. Им.

Боль если и была, то крошечная, почти незаметная, незначительная на фоне тех одуряющих чувств, которые волнами накатывали на Лялю, грозя раздавить своим напором.

И только горячее дыхание, движение мужского тела, разряды, которые вспыхивали в ней от этих движений и бесконечных ласк, не дали погрязнуть и погибнуть от переполняющий, нереальных ощущений. Поистине фантастических.

– Как ты? – откинувшись после того, как последняя дрожь пробежала по их телам, спросил Виктор.

– Всё хорошо, – улыбнулась Ляля, посмотрела на своего капитана, который разглядывал её, будто главную тайну вселенной пытался разгадать. – Правда, всё хорошо.

– Не больно?

Ляля потянулась, поводила руками, ногами, приподняла бёдра. Дискомфорт был, и ощутимый, но не боль.

– Нет, – шепнула она.

Потянулась как кошка, совершенно бесстыдно закинула ногу на мужское бедро, с наслаждением почувствовала, как мужская рука властно притягивает к себе, прижимает к горячему телу, впечатывая в себя.

– Люблю тебя, – мурлыкнула Ляля, прозвучало именно довольным мурлыканьем.

– Вот я болван! – вдруг взвился Виктор, ударив себя ладонью по лбу с громким хлопком. – Заворожила меня, Лялька, запутала, главное забыл сказать.

– Что? – забеспокоилась не на шутку Ляля, миллион разных предположений пронеслось в голове за одну-единственную секунду, которая предшествовала ответу капитана:

– Я люблю тебя, Ляля, то есть Лера, Валерия. Люблю. Я столько раз мысленно признался тебе в любви за эти два месяца, что забыл сделать в реальности. Я люблю тебя. Вот.

– О, – выдала она в ответ самый осмысленный звук, который сумела выговорить.

– Люблю, люблю, люблю, люблю, люблю, обожаю тебя, обожаю. Миллион раз люблю и столько же обожаю, и ещё столько же. Больше, чем от Земли до Луны и обратно люблю.

Потом они отправились в душ. Ляля стояла под тёплыми струями и наслаждалась движениями мужских рук по своему телу. Её даже посетила безрассудная мысль повторить то, что произошло в спальне. Виктор, хоть и демонстрировал полную боевую готовность, отказался, сославшись на самую банальную из всех возможных причину – головную боль.

И они всё-таки добрались на кухню, где доели том-ям и вместе приготовили паэлью под лёгкую музыку, подпевая, пританцовывая и поминутно целуясь. Чудо, что блюдо не подгорело и оказалось вполне съедобным. Вкус поцелуев с лихвой компенсировал забытую куркуму.

Чуть позже Виктор достал из рюкзака гражданскую одежду, джинсы и футболку с ярким принтом. Сделался похожим на совершенно обычного парня, не имеющего никакого отношения к военному делу. Лишь выправка и причёска выдавали в нём служивого на цепкий взгляд Ляли, выросшей среди военных, бывшей наблюдательной художницей.

Они отправились гулять по местам, описанным в незабвенном романе «Мастер и Маргарита». По узким и широким улочкам, мимо домов с богатой историей, славящихся громкими именами. Помнящих тихие буржуазные радости дореволюционной России, гремящую индустриализацию, упадок, а после стихийный расцвет, подаривший новое значение слову «Патрики».

Посидели в уличном кафе. Виктор заказал огромный стейк, потому что рис с мидиями – отличная еда, но потерю энергии восстанавливает мясо и только мясо. Ляля ограничилась лёгким салатом из весенних овощей.

Они слились с бесконечно двигающимся потоком. Шли, взявшись за руки, время от времени целовались, громко смеялись и были настолько счастливы, что задумайся Ляля хотя бы на секунду, то не поверила бы в реальность происходящего.