Головная боль генерала Калугина, или Гусь и Ляля

Глава 15

Забрезжил рассвет, едва окутывая слабым светом пространство. Ляля, наконец, смогла оглядеться. Они находились в чьём-то полуразрушенном доме, несколько комнат оставались целыми, там они и сидели. Дверь подпирал массивный диван, окно без стёкол было забито грудой мелкой мебели.

Несколько часов кряду Виктор Бисаров отстреливался короткими и одиночными через это самое окно, отвечая на точно такие же выстрелы. Лялю же он буквально затолкал в дальний угол, за кресло, нацепив на неё неподъёмный бронежилет и каску.

Там она и сидела, скрючившись, насколько позволял жилет, стучала зубами от страха неизвестности и необъяснимого холода, несмотря на духоту. От неверия в происходящее здесь и сейчас безумие.

Спросить что-то, уточнить не могла, выбраться из своего укрытия не смела. Она честно попыталась, когда посреди ночи показалось, что наступило затишье, но была остановлена грозным окриком Виктора:

– Жопу напорю, Лялька!

Ляля решила не усложнять задачу капитану, держать вопросы и страх при себе. Не доставлять проблем больше, чем уже доставила, сидеть тихо, слушаться беспрекословно. Лишь впопыхах спросила про Славу – существовать в неизвестности дальше не могла. Услышала ответ, что с сестрой всё отлично, совсем не пострадала. Со всеми всё хорошо, все живы, некоторые здоровы, не кашляют, чего и Ляльке желают. На том успокоилась, насколько возможно успокоиться в подобной ситуации.

– Ты как там, Ляль? – услышала она голос Виктора.

– У меня всё хорошо, – пискнула Ляля.

– Хорошо, что хорошо… – хрипло ответил. – Выбирайся, сейчас можно. Сможешь?

– Смогу.

Ляля закопошилась, встала на четвереньки, выбралась из укрытия, подползла к капитану.

– Эх ты, лялька… – услышала она, пристраиваясь рядом.

Виктор подтянул её за подмышки, придвинул к своему боку, обнял огромной рукой, дотронулся до оголённой шеи, погладил мягко, словно котёнка, что выглядело настолько контрастным с этим местом, сложившейся ситуацией, что казалось чем-то совершенно нереальным.

Ляля опустила взгляд, который упал на мужскую ногу в форменных штанах.

– Ты ранен? – завозилась она, забеспокоилась, глядя на запёкшееся пятно крови на бежево-розовой форме.

– Ерунда, кость не задета, – небрежно ответил Виктор, напомнив, что он всё ещё Гусь, выглядящий так, словно рилсы с котятками смотрит, капучино попивает, сидя в махровом халате в шикарном пятизвёздочном отеле, и ставит лайки красоткам, каждая из которых не против ублажить и обслужить его бесподобную персону.

– Надо оказать помощь… есть у тебя аптечка? – Ляля вспомнила, что у каждого бойца должна быть с собой аптечка, экипировка Гуся была полной. – Надо было сразу, не ждать утра, – пожурила она, хмурясь.

– Не хотел светить фонариком, привлекать лишнее внимание.

Гусь извернулся, достал аптечку, покопался там, дал Ляле ножницы с тупыми концами со словами:

– Режь.

– Ногу? – икнула Ляля, иначе этот звук не обозначить.

– Штаны, – усмехнулся Гусь.

Вместе они справились, наложили повязку. Вернее, справился сам Гусь, Ляля лишь суетливо пыталась помочь, время от времени отворачивалась, чтобы подавить тошноту, которая появлялась от вида раны, запёкшийся и свежей крови, умноженной на жажду и желание есть. Странно, но в такой ситуации организм продолжал жить своими нуждами, а не застыл в ужасе.

– Руку покажи? – сказал Гусь, обхватил Лялино тонкое бледное запястье длинными, крепкими, загорелыми пальцами с короткими ногтями. – Что это? – нахмурился, глядя на порез поперёк ладони.

Ляля сама не помнила, что выскочила из дома, сжимая осколок тарелки, которым собиралась защищаться, как бы глупо и нелепо это ни выглядело со стороны. Не помнила, как порезалась, когда и где потеряла злосчастный кусок керамики. Боли от пореза не помнила тоже и не ощущала сейчас.

– Это… я тарелку разбила, чтобы осколком Даххака убить, ранить… в общем, остановить, – попыталась найти нужные слова Ляля, внутри содрогаясь от отвращения к самой себе.

Она всерьёз собиралась убить человека? Пусть боевика, преступника, насильника, но человека… как же быстро, почти мгновенно, слетает налёт человечности с любого, стоит поставить в соответствующую ситуацию.

А она-то всерьёз считала себя особенной, не способной на насилие ни в каком виде. Гуманисткой и пацифисткой, как говорится, до мозга костей. Жизнь наглядно показала Ляле, что не такая она хрупкая, как считали окружающие.

– Он не… не навредил тебе?

Гусь нахмурился. Желваки сильно напряглись, кадык нервно дёрнулся. Глаза потемнели, став почти чёрными из небесно-синего, вглядывались в лицо Ляли, словно насквозь увидеть хотели.

– Ты можешь мне сказать, Лера, – зачем-то назвал Лялю настоящим именем, приподнял руки, показывая, что не прикоснётся к ней, не навредит, что бы ни случилось раньше и не произойдёт в будущем.

Прямо сейчас она в полной безопасности. Ему, капитану Виктору Бисарову, Гусю, можно верить как себе, сильнее можно верить.

– Нет, – Ляля постаралась ответить твёрдо.

Вздёрнула гордо нос, сжала губы, чтобы придать смелости своему растрёпанному, совершенно ужасному виду. Черных балахон, из-под которого выглядывала тряпка светлого, невнятного цвета платья. Бронежилет, который буквально придавливал к полу, заставляя горбиться, как старая бабка. Каска съехала набок.

В итоге горячие слёзы навернулись на глаза, в носу немилосердно защипало, грудь и горло сдавило тисками. Ляля судорожно вдохнула, выдохнула сквозь зубы, всё ещё веря, что сумеет не разреветься, и всё-таки уткнулась лбом в плечо капитана, не сдерживая рыданий.

– Точно нет? – Гусь обхватил Лялю рукой, подтянул к себе, усадил на колени, игнорируя собственное ранение.

– Точно, – всхлипнула Ляля. – Он хотел, заявил, что стану второй женой, я убежала…

– Теперь понятно, почему тебя в доме не нашли. Осталась бы в доме, уже была бы в безопасности, на базе.

– Как? – буркнула Ляля, с трудом сдерживая новый поток слёз.

– Если коротко, все думали, что тебя в заложники взяли. Обычно заложников берегут, в этом смысле тоже, – красноречиво добавил он. – Местная полиция давно держала на крючке банду Даххака. Махинации с гуманитаркой, воровство, нападения, похищения людей – в общем, на несколько смертных казней тянет. Последнее, попытка ограбления конвоя, когда вас со Славкой майор вытащил. Гуманитарку отбили, конечно, доставили в лагерь беженцев, но эти гандурасы хорошо наследили, их должны были взять со дня на день. А здесь тебя похищают, геолокация показала, что спрятали в доме главного подозреваемого, главаря.

– Геолокация? – опешила Ляля.

– У тебя и Славки маячки в берцах. Командир приказал потихоньку поставить, как в воду глядел, умный мужик. Поэтому я тебя легко на дороге нашёл, иначе бог знает, в каких кустах вылавливать, – довольно улыбнулся Гусь.

– О-о, – всё, что смогла выдавить из себя Ляля.

– В общем, в ход пошла наша военная полиция. Так себе шуточка – дочку генерала из-под носа военных дёрнули. Будь уверена, шапки полетят у многих, наверняка уже полетели, пока мы тут загораем. Абдула Хуссайн поехал к племяннику, хотел опередить свои и чужие власти, уговорить вернуть заложницу, если не замять, то не усугублять положение Даххака этого, – выплюнул Гусь имя. – Пока то-сё, разборки, подъехала наша военная полиция, в доме никого не нашли, кроме двух женщин, детей и людей Абдулы Хуссайна. В это время боевики подтянулись, взяли наших с местной полицией и людьми Абдулы Хуссайна в кольцо… Сейчас ребята с позиций и подоспевшие с базы вызволяют их и нас с тобой. Скоро всех победят и отправят тебя домой, к маме с папой, Лялька, – подмигнул Гусь, широко и беззаботно улыбаясь.

– Если бы я не убежала, не было бы ничего этого? – в ужасе распахнула глаза Ляля.

– Если бы не убежала, скорей всего у наших хватило бы времени эвакуировать тебя, но наверняка знает только господь бог, он не ответит, – усмехнулся Гусь. – Лучше запомни, что обороняться с помощью осколка – паршивая идея, если не можешь пробить этим осколком сонную артерию и быстро свалить в неизвестном направлении.

– Он бы… – пролепетала Ляля, не зная, как лучше выразить свою мысль.

Естественно, очень неразумно считать, что можешь оказать сопротивление мужчине, боевику, тем более разозлённому. Вряд ли попытка членовредительства обрадовала бы Даххака, но иначе поступить Ляля попросту не могла.

– Лялька ты, Лялька, – вздохнул Гусь, прижимая к себе Лялю, поглаживая по шее, рукам.

Прохладное, влажное утро сменилось бесконечно тянущимся, невыносимо жарким днём. Бой шёл в отдалении, в основном в поселении, где остался дом Даххака, его сумасшедшая, агрессивная мать, несчастная, не менее агрессивная жена, вынужденная скрывать свои мысли под маской покорности, и дети.

Иногда к дому, где укрылся капитан, подбирались боевики, тогда он отстреливался, пряча за собой Лялю, матерился на все лады, не позволяя приблизиться к ним на опасное расстояние.

Иногда наступало затишье, которое пугало сильнее перестрелок. К тому же в эти минуты, порой часы, откровенно раскалывалась голова, ломило тело от макушки до пяток и безумно хотелось пить.

Жажда становилась поистине невыносимой. Запас воды, который был с собой у капитана, как бы ни берегли, подходил к концу. Причём, как довольно быстро заметила Ляля, Гусь не пил, лишь время от времени смачивал губы, оставляя бесценные капли ей.

– Я привычный, – улыбался он беззаботно.

Словно они сидели на золотом песочке жаркого пляжа, смотрели на бескрайний океан, чувствуя кожей освежающий бриз, а главная их проблема была в том, что официант долго не несёт освежающий коктейль. Задерживается на две минуты или целых пять.

– Отлично, – сказал вдруг Гусь, куда-то в сторону, будто сам себе ответил.

Приподнялся, морщась от боли, показал жестом, чтобы Ляля тоже встала. Молча надел на неё бронежилет, который до этого позволил снять, когда она начала откровенно ныть от невыносимой тяжести и жары.

Вся Ляля целиком, вместе с каской, балахонами и берцами, весила всего-то раза в два больше, чем её защита. Такую тяжесть невозможно носить, тем более с лёгкостью передвигаться.

Виктор надел Ляле тактические наушники, поправил каску, крепко зацепил, проверил, чтобы не слетало. Скептически осмотрел балахоны, волочащиеся по земле. Нагнулся, снова преодолевая боль в ноге, дёрнул внизу подол, потом оборвал второй, высвобождая ноги.

– Слушай внимательно, Лера. Сейчас, метров за триста-пятьсот отсюда, как у пилота получится, сядет вертолёт, он прилетит специально за тобой. Твоя задача – бежать к нему максимально быстро, так быстро, как только сможешь. Будет тяжело, бронник для тебя неподъёмный, но без него никак нельзя, если накроет – шансов не будет, поэтому терпи. Будет страшно, стрелять будут свои и чужие. Твоя задача – бежать. Мы прикроем.

– Кто мы?.. – растерялась Ляля.

– Ребята подходят, – Гусь махнул в сторону приближающихся выстрелов. – Я прикрою, – добавил он, подмигнув и сверкнув бездонным синим взглядом. – Ничего не хочешь мне сказать на прощание, Лялька? – улыбнулся он беззаботно, отчаянно дерзко, даже нагло, так, как умел только и только он.

Капитан Виктор Бисаров, с позывным «Гусь», и точно такой же кличкой, потому что Обнимусь, любит обниматься.

– У тебя желание осталось. Второе, – выпалила Ляля, не веря собственной смелости.

Что ж, пусть так, пусть она выглядит, как непорядочная, не уважающая себя, порочная девушка, но если не узнает вкус губ напротив, зря проживёт жизнь.

Может быть, они никогда не увидятся больше. Виктор Бисаров умчит в Воронеж, будет водить бесконечных женщин в свою трёхкомнатную квартиру, предварительно окучив весь женский состав военной базы – самого безопасного места на планете Земля.

Ляля продолжит восстанавливать каноническое русское направление в иконописи, выйдет замуж, как и планирует, за человека неописуемых достоинств и личных качеств, родит дочку, назовёт Васей…

И всё это не будет иметь никакого смысла, если она не узнает, каково это, когда тебя целует любимый мужчина.

– Я уж думал, не попросишь, – засиял Гусь.

Легко подхватил на руки Лялю, словно она, вместе с жутким бронежилетом, в берцах и каске, ничего не весила.

Дотронулся пальцем до её нижней губы, медленно, никуда не торопясь, обвёл верхнюю. Он словно не в разрушенном доме на краю мира стоял, среди чужой пустыни, держа на руках девушку в чёрном балахоне и бронежилете, а расслаблялся в VIP зоне респектабельного курорта.

Ляля закрыла глаза, не в силах смотреть на темнеющую синеву напротив, почувствовала горячее дыхание у губ, рефлекторно приоткрыла рот, судорожно сглотнула, пытаясь побороть волнение.

Лёгкое, совсем невесомое прикосновение опалило губы, словно кипятком. Ляля судорожно потянула воздух, сама не поняла, как вцепилась в мужскую шею, чувствуя пальцами горячность кожи.

Следующее движение губ, охвативших её губы, заставило замереть, и через мгновение податься навстречу этим властным, провоцирующим движениям. Совсем не деликатным, при этом каким-то чудесным, не иначе фантастическим образом чувствующим грани дозволенного, возможного прямо сейчас.

Лялю затягивал, поглощал, сводил с ума этот поцелуй, становящийся с каждой секундой более и более глубоким, страстным, безудержным, даже алчным, потому что мало, мало тех жалких минут, что им выпали.

Отчаянно, невозможно мало, чтобы успеть насладиться, вкусить, запомнить, запечатлеть в памяти навсегда, на веки вечные.

Резко всё прекратилось. Ляля какое-то время пыталась прийти в себя, скорее ощущая, чем понимая, что её поднесли к закрытой и забаррикадированной двери, поставили на ноги.

Гусь быстро отодвинул диван, который подпирал полотно двери, откинул в сторону пару тумбочек, выполняющих ту же функцию. Вдохнул, выдохнул, кивнул сам себе, посмотрел на Лялю, твёрдо произнёс:

– Беги к вертолёту. Беги, даже если марсиане начнут вторжение на эту сраную пустыню. Твоя задача – бежать.

Выбил плечом дверь, распахнул, выскочил сам, дёрнул Лялю с криком:

– Беги, Лялька!

Если бы Ляля хоть раз в жизни представляла вторжение марсиан, наверняка оно примерно так и выглядело бы. Стрельба со всех сторон сразу, кажется, даже из земли и с неба. Что-то громыхало, заставляя содрогаться всем телом, ударные волны проходили сквозь тело, чудом не свалив с ног. Вокруг гремело так, что не помогали наушники, автоматные очереди не замолкали ни на секунду, неслись, казалось, отовсюду. Её прикрывали, не позволяя боевикам высунуться, вызывая огонь на себя, подставляясь под шквальный поток пуль.

Дыхания не хватало, ногам было невыносимо тяжело, дышать полной грудью не получалось, но Ляля бежала, бежала, бежала, бежала, видя перед собой цель – вертолёт.

Помня единственное: «Беги, Лялька!»

Навстречу ей неслось двое военных, которые выскочили из вертолёта, кто они, знакомые или нет, разглядеть было невозможно. Поравнявшись с одним из них, Ляля почувствовала, как сильные руки подхватили её, сжали стальными тисками так, что останутся синяки, понесли в сторону вертолёта.

Она крепко обхватила руками несущего, поджала ноги, вцепилась изо всех сил, сжала зубы, зажмурилась, сосредоточилась на том, чтобы удержаться. Не мешать своими хаотичными движениями, неуместной истерикой и паникой, которая немилосердно накатывала, вместе с всепоглощающим ужасом.

– Взлетай! – услышала смутно знакомый голос.

В это же мгновение Лялю буквально как мешок картошки швырнули в нутро вертолёта. Мужчина, нёсший её, запрыгнул следом. Машина с гулом поднялась ввысь, унося живую, почти не пострадавшую дочь генерала Калугина в безопасность.

Ляля быстро оглянулась. В иллюминатор, обхватив руками рот, смотрела Слава, сдерживая слёзы, что было совершенно ей несвойственно. Последний раз сестра плакала лет в пять, сломав руку на батуте, с тех пор она вставала с сухими глазами после любого падения.

Внизу оставались точки людей, ведущих ожесточённый бой не на жизнь, а на смерть, некоторые из которых уже лежали недвижимо.

Мужчина сдёрнул балаклаву, до этого скрывавшую лицо. Нагнулся к замершей Ляле, обхватившей голову по примеру сестры, словно ладони на самом деле могли удержать весь ужас, страх, отчаяние, истерично клокотавшие внутри, ищущие хоть какой-нибудь выход от творившегося внутри ада.

На Лялю пытливо смотрел старший брат, явно сканируя на предмет ранений, морального и физического состояния. Генерал Калугин собственной персоной, который вообще-то должен был быть в отпуске, рыбачить в забытом богом староверском сибирском посёлке – родине его жены.

– Игнат, – прохрипела Слава, глядя во все глаза на брата. – Вячеслав Павлович, он?..

– Скорей всего всё, Слав, – тяжело ответил он, глядя прямо на сестру, зная, что она не нуждается в сглаживании информации.

Какой-то нечеловеческий, жуткий стон отчаяния стал ему ответом.