Хозяйка Священной Колыбели

Глава десятая

– Прочь! Я тебе руки оторву! Вон отсюда!

Грозный мужской крик ядовитым эхом отдавался в ушах. Он преследовал тощую босоногую фигурку, которая скрылась в шумной толпе, сжимая краюху хлеба. Мужчина еще не понял, что Рудику все-таки удалось украсть…

– Отребье!

– Мамочка, тот мальчик воняет…

– Вон пошел!

От кареты мальчишку отогнали и потом едва не затоптали. Лишь чудом малец не получил серьезных травм.

– Поймаю – высеку!

Новая кража. На этот раз солиднее – полусъеденная курица, стянутая у пьяного постояльца таверны. Я давился ею вместе с Рудиком. И вместе с ним же и блевал позже. Слишком жирная пища для того, кто последний раз ел несколько вех назад. Слишком тяжелая пища для того, кто чаще перебивался объедками и лишь изредка ловил крыс и лягушек…

– Бей его! Бей!

Я ощущал удары по телу так, словно бы это происходило наяву. Словно тот ребенок, в своем давнем воспоминании глотающий придорожную пыль вперемешку с кровью – не Рудик, а я сам.

Я находился в памяти мальчишки, переживая вместе с ним его прошлое, а у самого сжимались кулаки. Не было у него ни счастливого детства, ни, тем более, надежного якоря, который бы помог вынырнуть из этих болезненных воспоминаний. Он бродил по кругу, застряв в самых страшных моментах, которые, будто издеваясь, обрастали все большими подробностями. Дар выуживал мельчайшие нюансы прошлого, то, что ребенок зацепил взглядом, но в момент происходящего не придал ему никакого значения. А теперь эти подробности становились центром воспоминания, его ядром. А у ребенка не было сил отбросить его и перескочить в новое воспоминание, а то и заменить другим, более теплым, более приятным. Рудик погряз в них, не имея ни малейшей возможности вырваться или хотя бы попытаться абстрагироваться.

С самого рождения он был никому не нужен. Почти с рождения вел бродяжническую голодную жизнь, в которой не было ни просвета, ни места чуду… И пока все, что я мог сделать – это разделить его боль.

– Стой, падла! Не уйдешь! Девку отдай!

Рудик мчался так, как никогда в жизни. Он бежал, крепко держа на руках девочку. Очень худую, изможденную… Он выкрал ее из хлева, куда забрел в поисках пропитания. Выкрал, увидев, что с ней делали взрослые мужики. И ему бы бежать самому, спасаться, а он не смог уйти. Улучив момент, схватил девчонку и побежал, почти не имея сил… Бежал от пьяной солдатни герцога Дарремского… Петлял зайцем, не в силах ни бросить свою ношу, ни ускориться…

Кровь на теле девочки в глазах ребенка не была чем-то ужасным. Его память хранила вещи и похуже. Мой разум отмечал все вскользь: кровоподтеки и синяки, потухший взгляд девочки, которая не верила ни в спасение, ни в то, что ее мучения закончатся. По ее скелету, по форме кистей и даже ног я видел, что девочка явно старше Рудика, несмотря на ее малый вес. Вероятно, ей приходилось голодать куда дольше мальчишки…

– Прочь! Я тебе руки оторву! Вон отсюда!

Снова по кругу! Опять бег с краюхой хлеба… Я пропустил момент, когда можно было выбраться из петли и вытянуть Рудика из замкнутого круга. Судя по всему, именно эти воспоминания – самое страшное, что происходило в его жизни. И момент с девочкой – переломный.

Это испытание, которое проходит каждый метаморф в свое первое обращение. Дар проверяет на прочность разум, прежде чем разделить его со звериной сутью. Он выуживает из памяти самые трагичные моменты и заставляет их переживать вновь и вновь, пока ребенок не сообразит, что это все не наяву, что это не Священная Пара его за что-то наказывает. Пока маг не возьмет контроль над своим разумом или не погибнет…

Если дар открывается слишком рано – помогает взрослый, вмешиваясь в череду воспоминаний, направляя сознание ребенка по правильному пути, добавляя уверенности и возвращая полный контроль. Однако нужно иметь или много сил, или обладать кровным родством, чтобы такое вмешательство можно было осуществить. Я щедро одарен Священной Парой, однако сейчас я тоже уязвим и не до конца полноценен. И это проблема. Что, если моих сил будет недостаточно?

– Стой, падла! Не уйдешь! Девку отдай!

Впрочем, некогда сомневаться, необходимо действовать. Вот она – петля. Нужно продолжить это воспоминание, не дать разуму вернуться к началу.

«Рудик, что было дальше? – настойчиво мысленно зашептал я, зная, что Рудик услышит. Возможно, испугается, но услышит. В этот зов я вложил много магических сил, считай, последнее, что у меня было. – Что было дальше? Куда ты понес ее?»

Давай же, малец, ты сильный и добрый, и уже доказал, что Священная Пара не зря одарила тебя столь мощной магией, как метаморфизм. Выныривай, хватайся за мой зов и начинай самостоятельно контролировать поток памяти! А там и якорь найдем… Уверен, таким якорем может стать герцогиня… Просто нужно о ней вспомнить!

– Сюда! Малой, сюда!

Раньше, чем Рудик понял, кто кричит и куда его зовут, перед ним оказался долговязый подросток, который силой вырвал у него из рук девочку, при этом не забыв о Рудике. Он ухватил его за руку и буквально поволок за собой.

Власен. Это был он. И таких, как эта девочка и Рудик, в заброшенной ветхой избе было много…

Теперь я мог выдохнуть с облегчением. Дальнейшие воспоминания уже не должны нести угрозу, они скорее как напоминание о том, кто есть Рудик. Соломинка, за которую ему необходимо ухватиться прежде, чем начнется преображение тела.

И все же выдохнуть не получилось. Я оказался прав, посчитав, что спасение девочки – переломный момент. Но то, что дальнейшие воспоминания будут легче – ошибся. Следующую пару ходов в обществе других, таких же заброшенных и голодных детей простыми назвать язык не поворачивался.

Власен не был старшим, в этой компании имелись более взрослые ребята, считавшие себя главными. Пара из них достигла зрелости, отметив верх рождения17, и вовсю этим пользовалась. И, на мой взгляд, они недалеко ушли от солдатни Радана. Власен защищал мелких, выхаживал, часто подставлялся, не давая навредить Рудику и Марике (так звали ту самую спасенную девочку). Таскал ее на себе, иногда прятал от старших, набравшихся кислого вина…

Первые свои шаги Марика сделала только спустя ход, в настолько плачевном состоянии находилось ее тело. И во многом это получилось благодаря Власену и Рудику. Эти мальчишки совершили чудо, выходив девочку, научив ее заново улыбаться…

Глазами Рудика я видел то, что видеть мне бы не хотелось. Пусть для меня это не было чем-то новым, ведь я достаточно путешествовал по миру, вот только… Есть огромная разница между тем, чтобы увидеть, и тем, чтобы прочувствовать на своей шкуре. Причем тогда, когда ты находишься вовсе не в своем теле, и эмоции принадлежат далеко не тебе. Я восхищался Власеном, до жути боялся Фара, иногда был бит Шмылем и безумно переживал о Марике, которая кричала по ночам, чем мешала спать старшим. И все же…

В какой-то момент я смог немного закрыться от эмоций Рудика, которые хлестали через край, когда то или иное воспоминание всплывало в его сознании. И я не мог не отметить то, что Власен сделал буквально невозможное – он дал этим детям чувство семьи и защищенности. Ровно то, что делал мой отец на своих землях.

У нас нет безнадзорных детей, сироты обязательно помещаются в приют. И горе тому, кто попытается навредить им или лишить довольствия, которое направляется аргерцогом. Бывали случаи… Бывали. И я точно знаю, что плаха – меньшее из того, что такие люди заслужили.

К сожалению, так считают не все в королевстве. Увы, но ситуация с сиротами относительна хороша только в наших землях, да в столице…

– Идемте, я верю, что Священная Пара осенит нас своей милостью! Идемте, верьте мне! – голос повзрослевшего Власена заставил меня вынырнуть из собственных дум.

Я слишком погрузился в собственное сознание и чуть было не утратил нить, связующую с сознанием Рудика. Сейчас я не видел воспоминания, слышал лишь голос, звучащий в голове ребенка, но узнал его носителя и, чуть напрягшись, смог восстановить единение – так мы называем процесс просмотра чужой памяти.

–… возьму на воспитание сирот, пришедших сейвеху к храму.

Твердый голос герцогини, ее уверенность и нежная улыбка – первые вестники потепления в сердце и памяти Рудика. Но все еще не якорь. Не то, за что он мог зацепиться, чтобы перейти к трансформации и выбору своего зверя.

Мельтешение лиц, первые страхи и надежды, первая спокойная ночь и первый ужин, от которого позже выворачивало нутро. Не привыкли дети есть досыта, не привыкли к нормальной еде…

Первое предательство – как гром среди ясного неба. Дурса! Дурочка, поверившая, что рыжуха защитит и полюбит ее! И пусть герцогиню никто не уважает, но она – как мама! Как та самая мама, о которой Рудик слышал от Власена, которую видел, заглядывая в чужие окна… Как Дурса этого не почувствовала?

Все эти вопросы и мысли звучали в моей голове эхом. Рудик думал об этом в реальном времени. Видя свое прошлое, он задавался этими вопросами, но не злился, даже чувствовал некое удовлетворение. И я не мог понять, откуда взялось последнее. Почему такие странные эмоции?

Ответ я получил позже, гораздо позже. Дурса вернулась в воспоминания, вернулась в жизнь мальчишки. Они даже подрались несколько раз, но в итоге помирились. Но, честно говоря, в тот момент мне уже было не до нее.

Я увидел себя! В радраке!

Но мельком.

Так мало… Слишком мало обо мне! Я чуть не вмешался в воспоминания мальчика, чтобы заставить его заново прокрутить события лета, моменты, в которых фигурировал я. Но вовремя остановился. Остановился, а чуть позже нашел то, что могло стать якорем. Воспоминание, всплывшее дважды.

В первый раз я пропустил его из-за ошеломления, оттого, что увидел в воспоминаниях Рудика себя.

– Рудик, поросеночек, все спят, а ты опять шалить вздумал?

– Почему я поросеночек?

– Потому что такой же розовый и непослушный. Что стряслось, ребенок? Чего тебе не спится?

– Сказка страшной была… Как можно было пятку себе отрезать?

– Понимаешь ли, тут такое дело… – Ее светлость приобняла Рудика, заново накрыв его сползшим до этого одеялом. – Если человек чего-то очень хочет, и если этот человек нечист помыслами, он добивается своего даже такими кровавыми методами. По его мнению, такая жертва оправдана. Потому что в будущем она может принести гораздо большее…

– Так не вышло же! И без принца осталась, и без пятки!

– А представь, что вышло бы так, как она желала. И принцессой бы стала, а там и королевой… Что ей та пятка, ее бы слуги на руках носили…

– Дура она, прямо как Дурса! Вот увидите, Хозяюшка, вернется она! Прибежит!

– Спи уж, поросеночек. Его светлость уже ждет свою маму и порцию молока…

– Молока… Вот бы и мне… хоть понюхать…

Я не знал, как называть то, что увидел дальше. Наверное, Ее светлость и сама не поняла, что сделала для этого мальчишки. Уверен, что она не придала значения своим действиям.

Она ушла кормить своего ребенка, однако вернулась. Вернулась с чашкой, словно бы точно знала, что Рудик все еще не спит. Что ворочается и думает о сказке и молоке, которое никогда не пробовал. О молоке даже больше. Он даже напридумывал себе, что оно пахнет пыльцой и почему-то свежескошенной травой. И глотал слюну, а еще немного плакал, потому что мамы у него не было. И мамкиного молока ему попробовать не доведется.

Довелось. Уже в полусне, наутро решив, что ему все приснилось, Рудик выпил молоко герцогини. Его не было много, может, глотков пять… Но сейчас, благодаря дару, он смог вспомнить его вкус и понять, что это не было чудесным видением. Ее светлость действительно напоила его своим молоком.

– Мама! Мамочка!

Меня выбросило из сознания мальчишки одновременно с его криком. Вот он, якорь! Вот это отчаянное желание отблагодарить герцогиню, горячее жгучее желание обнять ее, вернуться к ней…

Теперь все будет хорошо. Самое страшное позади!

***

– Ррры! – игриво рыкнул волчонок.

– Ры… – радостно вторил ему человеческий ребенок. – Ав-ва!

Я лежал на полу и наблюдал за счастливым детенышем, который носился по бесильне и своей нетвердой походкой, забавными падениями и мотанием головы веселил наблюдающих, особенно Илиаса.

Странное название комнаты резало слух и было чужеродным для меня, я все никак не мог к нему привыкнуть. Впрочем, Ее светлость часто употребляла какие-то странные слова, которые поначалу с недоумением воспринимались окружающими. Но к ним быстро привыкали, и они входили в повсевешний 18обиход. Как и эта вот «бесильня» – бывший бальный зал, который оборудовали для разного рода игр. Причем практически все они были мне незнакомы.

Белоснежный волчонок играл с Его светлостью под надзором нянек и других детей. Герцогини же пока не было. Она придет позже. Как и всегда.

С той вехи, когда Рудик совершил оборот, почти вехим прошел.

Первые две вехи было тяжело и мне, и Рудику. Мы оба лежали в горячке. Мальчишка потому, что оборот был первый и сложный. Я – потому что разделил с ним первую суть. А следовательно – и все последующие ощущения. Связь я разорвал, только когда понял, что мальчик стабилен, и такого всеобъемлющего контроля со стороны взрослого ему не требуется. Как раз после того, как лихорадка закончилась, и разорвал.

Еще две вехи после того, как спала лихорадка, я приучал Рудика к новому облику. Отчасти нам помогало марево, перенося нас по дому, в лес, на двор… В общем, в любую точку, которая была необходима мне для обучающего процесса. Сейчас все сводилось к минимальному: обучению находить баланс в новом теле.

Это только кажется, что привыкший ходить на двух ногах с той же легкостью сможет ходить на четырех лапах. А ведь есть еще и хвост!

А нюх? Я до сих пор помню свое ошеломление от того факта, что у зверей он развит куда сильнее. Помню, как мой отец носился за мной в порыве надрать холку, потому что пока я в поместье все не перенюхал, не желал ничего другого делать. Это же столько ароматов! Столько неповторимых оттенков и нот! И, конечно, самыми «вкусными» были родители.

Я и сейчас восхищаюсь чутьем волка. Но я-то взрослый! Готовый к изменениям. И в детстве был готов куда лучше, чем Рудик.

А он – ребенок, которого новое обоняние могло и с ума свести.

Детеныш привыкал к новому облику, к новому способу взаимодействия с миром, я же был в роли няньки, которая вовремя подсказывала, как быть в той или иной ситуации. Иногда я от души веселился, видя застенчивость, смущение или, наоборот, неприкрытый восторг, и сам вспоминал ощущения, которые испытывал в свой первый оборот.

А сейвеху волчонка допустили к другим людям. До этого единственными, с кем мы взаимодействовали, были герцогиня и мой отец. Более Ее светлость никому не позволила к нам подходить.

Я знал, что в доме происходили изменения. Знал, что к нам кто-то прибыл, но, увы, пока был занят исключительно новым метаморфом, который еще не набрался достаточно сил, чтобы вернуться в своей человеческий вид. И если он точно скоро сможет это сделать, то я все еще ограничен звериным обликом. И нет никаких гарантий, что у меня получится вернуться к себе прежнему.

Пока Рудик спал, я бы, может, и обследовал дом и новых гостей (по запаху многое можно понять и сказать о человеке), а заодно послушал, что о новых гостях говорили слуги и дети, но был вынужден признать тот факт, что меня изолировали. Марево не просто нам помогало, оно нас контролировало, и почему-то меня – особенно.

Что там за гости такие? Я чувствовал беспокойство, хотя не мог не признать, что опасность никому из обитателей дома не грозила. Однако поселившаяся в груди тревога нарастала с каждой вехой. Почему, точно зная, что и я, и Рудик себя контролируем, нас не отпускают свободно гулять по дому? Почему не дают узнать о том, кто приехал?

Последнее тревожило еще и потому, что внешний вид герцогини, да и ее аромат изменились. Она уставала. Сильно. И явно отдыхала меньше, чем следовало. С чем это связано? Неужели прибывшие так же больны, как мои подчиненные, что проходят лечение в гостевом крыле дома?

Пока я размышлял, Его светлость вспомнил, что у него в распоряжении не один волк, а два. Я замер на месте, позволяя Илиасу улечься на мне так, как ему удобно. Несмотря на то, что ребенок активно ползал, он все еще неумело контролировал свое тело, уверенными его движения не были. Что, впрочем, не отменяло его желания пытаться встать, а еще лучше – залезть куда-нибудь наверх. Например, на мою спину…

– Когда уже Рудик человеком станет? – спросил Урбен.

Спасибо памяти Рудика – я знал всех воспитанников герцогини не только по именам, но и в лицо. И даже если захочу, уже не забуду.

– Когда придет время, – няня Его светлости была невозмутима и спокойна. – Осторожнее. Видишь, ему не нравится.

Паренек в это время пытался удержать Рудика, но мальцу хотелось бегать. Энергии в нем было много, и она требовала выхода. Волчонок извивался, желая вырваться.

Я навострил уши, надеясь, что они начнут обсуждать что-то еще. Но меня отвлек Илиас, который все-таки упал с меня. Не ударился, я смягчил падение, но вот недовольство ребенка смягчить не получилось. Вряд ли Его светлость испугался, скорее, просто возмутился тому, что не может покататься на мне без помощи взрослых, которые обычно придерживали его на моей спине.

Пока я успокаивал Илиаса, беседа госпожи Интены и детей прекратилась. Дети-то, понятно, вокруг волчонка собрались и переговаривались, обсуждая его облик, возможности, но меня-то интересовала обстановка в доме. Впрочем, может, и детей не допускали к гостям?

– Идемте, Ваша светлость.

Продолжающего капризничать Илиаса у меня забрали. Ребенок не сопротивлялся.

– Вам уже спать пора, вон как глазки трете… А позже мы еще придем к Его светлости и Рудику.

Я вздохнул, понимая, что на этом сбор информации окончен. Потому что из бесильни уйдет не только Его светлость, но и нас выкинет. Точнее, марево перенесет меня и Рудика. А вот куда – вопрос. Либо в комнату, где мы обитали последний вехим, либо на улицу. Время как раз подходило к прогулке. А Рудику пока еще было тяжело отдаваться звериным инстинктам и застенчивость в нем преобладала.

Удивительно для того, кто, считай, всю жизнь прожил на улице. И все же…

Я все задавался вопросом, чья кровь в нем течет. Белоснежный волк… Масть многое определяла. Я имел черный окрас, причем вне зависимости от того, какой облик принимал. Это было обусловлено моим родом и степенью магического дара. Из метаморфов всегда самым сильным был род Аригальерских. В нашем королевстве. Однако…

Когда-то давно королевство Русиар тоже обладало сильным родом метаморфов, ныне не существующим. И если верить записям прошлых ходов – масть тех метаморфов как раз имела схожие черты. Их называли серебряными или ледяными… Однако в описании внешности человеческого облика имелись расхождения с внешностью Рудика. Если верить архивным записям, тот род имел пепельные волосы, а Рудик хоть и был светловолосым, но недостаточно, чтобы приписать его к блондинам. И тем более к обладателям пепельной шевелюры.

Впрочем, обретение дара может изменить облик. Все станет понятнее, когда Рудик вернется в человеческую форму. И если я прав, и он представитель того, ушедшего рода…

Додумать не успел, в бесильню штормовым ветром ворвалась герцогиня. И если ее лицо не передавало и капли эмоций, то нутром я чуял – она невероятно зла.

– Дети! – громко позвала она. – В вышибалу поиграем?

Няня Его светлости, так и не успевшая уйти, нахмурилась, оглядев хозяйку, и покачала головой. Поудобнее перехватила Илиаса и сменила направление: вместо двери пошла к шалашу.

Что за вышибала такой?

Ответ я получил спустя несколько минут. А спустя еще минут десять сам принял участие в игре. Невозможно сопротивляться той лавине эмоций, какая исходила от детей, невозможно оставаться в стороне, когда даже Рудик скачет между Власеном и Ее милостью, уворачиваясь от мяча…

В какой момент я остался единственным между герцогиней и мальчишкой – не знаю, но азарт, охвативший меня, только набирал обороты. Я не собирался сдаваться.

– Хозяйка! У вас получится!

– Власен, кидай!

Дети весело кричали, подбадривая вышибал.

– Тя-тяв! Рруа-рав! – тоненько вторил им Рудик, нетерпеливо переступая с лапы на лапу.

Ему тоже приходилось наблюдать, хотя он точно был не против поиграть еще. Но, увы, уже выбыл.

– Вы, Ваша светлость, слишком ловки, – спустя еще минут пять выдохнула герцогиня, остановившись и утирая пот со лба. – Вот он – наш победитель!

И рассмеялась. Ее смех подхватили остальные, а я перевел дух: Ее светлости стало легче, она успокоилась, и злостью от нее больше не веяло.

– Интена, что там моя козявочка делает?

– Только заснул, Хозяйка.

– Вот как! Неси-ка ты его в детскую. Детвора еще пошумит в бесильне. А я на новый раунд – к принцу. Чтоб ему икалось!

Все это было сказано шепотом, герцогиня стояла близко к Интене, но мой слух уловил каждое слово! И пусть слово «раунд» для меня было новым, но его суть я уловил. Однако… Принц?!