Хозяйка Священной Колыбели

Глава двадцать первая

Когда на землю приходят боги – это страшно.

Тебя давит силой так, что хочется пасть ниц, вжаться в траву, слиться с пылью и камнями – лишь бы не ощущать этого чудовищного давления, этой невероятной мощной энергии.

Всего два сказанных слова – а я уже дрожу как осиновый лист и мечтаю о том, чтобы спрятаться, скрыться от божественного всевидящего ока…

А уж что ощущали Шева и Авеш – мне было неведомо. И теперь стало понятно, почему они повернулись ко мне спиной. Их тела стали не просто проводниками божественной воли, они стали их сосудами. Сейчас внутри жрецов находились сами боги…

Знаете, как страшно, когда прямо с затылка стоящих перед тобой людей сквозь густую шевелюру на тебя смотрят глаза?! В момент, когда они там появились (просто р-раз – и открылись), я до боли закусила губу… Спасибо, что хоть позорно не заорала.

И нет, никакого силуэта или намека на лицо не возникло, только глаза…

Огромные – казалось, они едва помещались на людском затылке, нечеловеческие… Их радужка состояла из кривых линий разных цветов, а зрачков было несколько, и они постоянно находились в движении! Двигались по какой-то только им ведомой траектории.

Жуткое и вместе с тем завораживающее зрелище.

И если я еще стояла на ногах, пытаясь хоть как-то унять бешено бьющееся сердце и отыскать в себе храбрость и разум, пока интуиция сиреной и непечатной бранью в мозгу орала, что пора бежать, то у Радана даже шанса упасть не было. Ладони жрецов, что легко лежали на его плечах, теперь казались ему пудовыми цепями. Мужчина дрожал под ними, его колени подгибались. Но, вероятно, благодаря божественной силе, он пока оставался стоять. Его лицо исказила гримаса ужаса, а цвет лица стал не просто бледным, а пепельно-серым. Словно кто-то стер все краски.

Не знаю, сколько времени длилось и мое ошеломление, и мысленный анализ происходящих изменений, но в какой-то момент я поняла, что передо мной действительно судьи. И это были не те существа, что лаской и негой встречали мою душу. Нет, сейчас здесь находились каратели, которые не спустят ни Радану его грехов, ни мне этот вызов, если он окажется в их понимании «ложным».

Только сейчас до меня дошло, что в их глазах я еще ничего полезного не сделала. Хотя получила от них много всего авансом: землю, на которой можно жить припеваючи, силу, которая позволит сохранить и ту самую землю, и жизнь, как свою, так и близких мне людей, и даже возвыситься над остальными при моем на то желании. Дали мне много и спросят с меня не меньше.

Я тряхнула головой, прогоняя пессимизм и страх. Сомнения были ни к чему. Я знала, что мужчина, находящийся между богами, заслуживал наказания.

Он покалечил не одного человека, уничтожил свет не в одной душе. Я даже подсчитывать не возьмусь, скольким он принес горе и боль, а кого и вовсе лишил всяких надежд на жизнь.

Я в своем праве! И если должна буду заплатить за прямое обращение к богам – приму любое условие.

– Моя душа трепещет и склоняется пред вашими очами, – едва слышно выдохнула я, деревянно поклонившись до самой земли и оставшись в таком положении. Сделать это было не так-то легко, давление никуда не исчезло. – Прошу вашей милости в установлении справедливости.

Я ощущала поддержку Аха, который бестелесным духом застыл за моей спиной. И он же щедро делился знаниями… Сама бы я еще долго стояла и соображала, что должна делать…

– Выпрямись, Хранительница!

Голос богов был… жутким, в нем чудился и скрип шин, и даже вой ветра, и что-то похожее на ультразвук39. Он буквально резал слух, а еще от него веяло могильным холодом…

Мне ведь уже не впервые с ними встретиться довелось, но настолько плохо я себя еще ни разу не чувствовала.

Больше боги не говорили, но тела жрецов пришли в движение. Они не повернулись ко мне лицами, нет, но руки, лежащие на плечах Радана, переместились: ладонь Авеша словно пригвоздила его затылок, а рука Шевы печатью легла на лопатки.

В момент, когда обе руки засияли магическим светом (каждая ладонь своим – белым и черным), меня невольно передернуло. Я точно знала, что тело Радана прошило нечто похожее на электрический разряд. Он дергался, открывал широко рот, но с его уст не сорвалось ни звука. Ему не дали такой возможности. Мужчина испытывал муку от вторжения божественной силы в его тело, душу и мозг… И он, простите, обгадился.

Но это словно ни капли не волновало Священную Пару. Вообще, сложилось впечатление, что будь обвиненный праведен и чист, то боли бы при контакте он не испытывал.

Жалела ли я Радана? Хоть самую малость? Сердце Священного Озера поначалу пыталось навязать мне жалость к живому существу, но… Я методично прокручивала в голове память Стейзи. Напоминая Аху и даже себе то, как ее муж обращался с ней за время их брака. Вспоминая каждую ночь, что ей довелось с ним провести. Каждый день, когда она пыталась защитить себя и нерожденных детей, его детей. Каждый крик стыда, отчаяния, боли… Каждую мольбу, просьбу о пощаде и хотя бы об иллюзии покоя. Думая об ее горячих мечтах и надежде. Той самой, что растоптал Радан в зародыше.

Над его сознанием поработал менталист? А что насчет Алайны? Ребенку едва восемнадцать исполнилось, а выглядела она и вовсе на пятнадцать! Или Светлы, которая ублажать взялась моего муженька, пытаясь хоть как-то уберечь дочь госпожи, к которой питала искреннюю любовь и привязанность? Тогда менталиста с ним рядом больше не имелось… Нет уж, менталист привязал его к рыжухе и снял все тормоза, любые ограничения, любые запреты для его гадкой душонки… Напрочь стерев границу между «хорошо» и «плохо»!

Жалость? Милосердие? А он хоть к кому-то их проявил? Ведь ему от рождения дано было гораздо больше, чем остальным!

– Виновен! – в небе грянул гром.

– Виновен! – две ярких молнии ударили рядом со жрецами.

– Виновен! – меня неведомой силой потянуло прямо к Радану.

Чуть ли не впечатав в него! Остановив на расстоянии руки, заставляя всматриваться в ту бездну ужаса, что являл его взгляд. Но было и кое-что похуже. Я отчетливо видела толстую нить, соединяющую наши тела! Мое и Радана!

В самые критичные моменты жизни мой мозг всегда работал не на сто, а на всю тысячу процентов. Вот и сейчас мне хватило секунды, чтобы сообразить:

– это брачная связь;

– связь, установленная добровольно (Стейзи замуж шла и осознавая свое положение – ну как ей думалось, и принимая полностью то, что они теперь с Раданом навсегда вместе);

– все церемонии и ритуалы храма для этого мира – не пустой звук. Они священны, они приоритетны, и они безвозвратны. Иными словами: даже если впоследствии о своем решении пожалеешь (женился не на той, нареченным отцом не того ребенка стал и т.п.), обратной силы любой ритуал, проведенный в храме, иметь не будет;

– следовательно, муж и жена в равной степени отвечают друг за друга пред ликами богов. И им плевать, что в данном мире сила и власть в основном сосредоточена в руках мужчины, и зачастую женщина в подчиненном положении;

– сейчас длани богов (ладно, жрецов, в чьих телах явилась Священная Пара) опустятся на мой затылок и мои лопатки, дабы проверить меня и мои деяния (я, конечно, не лютик полевой, но по сравнению с Раданом самый настоящий ангел). И вот тогда-то они и примут решение. Иными словами, мои хорошие поступки, моя совесть и помыслы в отношении близких могут смягчить наказание для герцога;

– это гарант того, что наказание будет разделено на двоих.

Мразь везучая…

А надо ли мне отвечать за грехи чужого мужика, пусть теперь это тело и мое?

Я соображала очень быстро. Наверное, так быстро еще никогда в жизни ни думать, ни принимать решение мне не доводилось.

«Ах, немедленно отправляйся к Илиасу, огради его от всех ощущений, что может передать магическая связь матери и сына! Немедленно!»

Не будет никакого смягчения Радану! Даже если мне придется пойти наперекор Священной Паре. Даже если мне будет больно и плохо!

Я отчетливо видела нить. Как и то, что она тянулась от души Радана к моему телу. Только к телу! Будем уповать на то, что мне позволят воспользоваться этой лазейкой, простят самоуправство очередным авансом. Лишь бы хватило сил и времени.

Как только я поняла, что Ах выполнил мою просьбу, тут же схватила рукой эту самую нить. Учитывая, что давление не то что никуда не делось, а нарастало с каждым мгновением все сильнее, далось мне это непросто. Как и наложение собственной магии поверх своей ладони, дабы сделать ее острой, как бритва.

Хуже того – позади уже ощущались колебания воздуха от плавных движений жрецов. Боги даром времени не теряли и притянули меня ближе к себе, до предела сократив расстояние между мной и Раданом. Теперь я стояла практически лицом к лицу с ним. А вот затылков жрецов уже не видела, потому что оказалась между их телами, и вращать головой желания не имела.

Я должна успеть!

С силой сжала нить, ощутив, как сердце ускорило свой ритм, а затем по нему будто кто-то резанул. Я покачнулась, вздрогнула, едва не отпустив нить, однако удержалась, понимая, что это только начало. Легко не будет.

Когда нить была перерезана наполовину, на мой затылок легла рука. Тело бросило в пот, давление скакнуло так, что из носа потекла кровь.

«Я справлюсь, я должна!» – мысленно уговаривала себя, понимая, что как только вторая рука ляжет на мою спину, все сделанное ранее окажется бесполезным.

Последний рывок был болезненным настолько, что на миг мне показалось, что моя душа отлетела на грань. Мне даже почудилось, что я вижу себя как бы со стороны.

Окровавленное нарядное платье на дрожащем теле… Кровь текла не только из носа, но и изо рта, ушей и даже глаз. Мои собственные кисти представляли собой лохмотья: истерзанная кожа и мышцы, местами обнажившиеся кости, спасибо хоть, целые, нераздробленные… Но самое главное – ладони держали пустоту! Не было нити!

Забавно, но мой вид меня не отпугнул, хотя выглядело все премерзко и жутко. Я ощущала только удовлетворение, вскользь отметив и немножко огорчившись, что в волосах (и когда успели из прически растрепаться-распуститься?) появились серебряные прядки…

Увы, мне не показалось. Потому что в следующий миг боги вернули мою душу обратно в тело. И весь спектр чудовищных ощущений обрушился на меня с новой силой. Болело все! Не было слов, способных описать всю ту боль, что я испытывала сейчас. И к этому добавились новые «дивные» ощущения от процессов, что медленно происходили внутри и снаружи тела.

Меня лечили. Медленно, я бы сказала, садистки медленно, будто в назидание за то, что посмела при богах самовольно разорвать брачную связь.

А может, мне просто так казалось. Потому что время утратило для меня всякое значение. Изматывающая боль пульсацией отдавалась в висках, и я точно знала, какие именно органы оказались повреждены из-за разрыва брачной связи. Я практически в клочья разорвала собственное сердце.

Могла ли я представить, что последствия будут такими? Нет!

Но при этом я знала наверняка, что иного способа «развестись» в этом мире не существовало. Боги ценят только волю идти до конца, даже если цена – жизнь.

Впрочем, мне оную сохранили. Да и вообще – позволили совершить этот шаг.

И ведь разум не утратила, ною вот, что больно… Но раз могу анализировать – значит, все не настолько критично? Или же Священная Пара меня ограждает, давая прочувствовать лишь часть боли?

За всеми переживаниями и калейдоскопом мучительных ощущений я совершенно забыла про Радана. За Илиаса не боялась. Колыбели хватит сил, чтобы оградить козявкина от всего, что бы со мной ни происходило.

Надо ли говорить, что когда мои уже излеченные глаза выцепили Радана, я буквально задохнулась возмущением.

Герцогу и доли моих мучений не перепало! Стоял и только глазами дико вращал, словно у него вместо них были шары. И явно продолжал под себя гадить. Вонючка и ссыкуха!

Наверное, именно злость помогла прочистить мозги и полностью взять под контроль и свое тело, и разум.

Радан остался целехонек. Вероятно, оттого, что инициатором развода была я. Насильного развода. Вот ему и не перепало ничегошеньки из того, что во всей красе ощутила я. Заплатила за свое решение только я.

В какой-то мере я даже принимала такое положение вещей.

Мир, будем откровенны, держался на соплях. Хотя порой представленных в виде великолепных человеческих экземпляров – таких, как Виктран Амадео Аригальерский. Отважных, искренне любящих свою Родину и мир в целом.

Магия практически выродилась. Заветы богов уже не почитаемы так, как это было раньше. О милосердии, любви к ближнему многие не то что забыли, а вовсе не считали сие правильным явлением.

Когда-то брачный ритуал был песнью счастья, а не необходимостью продать себя подороже да упрочить свое положение. Какие уж тут разводы? Они и не предполагались в принципе. Вероятно, это был один из древнейших законов бытия (достаточно вспомнить, какими красками и какой потрясающей магией отразилась в реальности истинная любовь при заключении союза Интены с Аррияшем в храме), которому богам сейчас приходилось следовать, чтобы удержать хрупкое и давно расшатанное равновесие хоть в каком-то удобоваримом виде. Что им пара человек, когда в бездну летит весь мир?

Но неужели все наказание для герцога Дарремского – это наш развод? Больше ничего не будет?

Отчего жрецы застыли статуями? Их руки больше не касались ни меня, ни Радана. Хотя герцог продолжал висеть в воздухе.

Я медленно шагнула назад. И второй раз, и третий. Туда, где изначально стояла – на расстояние примерно пяти шагов. Знаете ли, Радан начал попахивать… А нюхать вонь этого труса я желания не имела. Да и вообще, он был мне настолько омерзителен, что хотелось и помыться и, наконец, избавиться от этого нетоварища.

– Слушайте и внимайте! – раздался голос Священной Пары, когда я встретилась взглядом с божественными глазами на затылке Шевы.

Снова грянул гром, на заднем фоне сверкнули молнии. Почему-то пять, а не две, как до этого.

Тело Радана пришло в движение. Он сначала кулем упал на землю, а потом чья-то неведомая рука заставила его принять коленопреклоненное положение, при котором его голова буквально поцеловала траву темечком. Причем он больше не стоял лицом ко мне, его повернули спиной.

– Семь тысяч пятьсот ночей твое сердце будет биться. Ничья мирская власть над тобой более довлеть не будет. Ты будешь жить. Слово!

Пока я ошеломленно переводила ночи в годы, успела судорожно сжать уже целехонькие ладони в кулак. Что значит: он будет жить? И почему его будут оберегать? По всему получалось, что двадцать лет этот козел будет находиться в здравии, и при этом никто не сможет ему навредить. Или речь только о том, что как бы его ни мучили, как бы он сам не молил о смерти, Радан продолжит свое мирское существование весь отмеренный богами срок?

– Каждую из этих ночей ты будешь проживать жизнь человека, которого обидел своей рукой, или того, кого обидели по твоему приказу. Ты будешь видеть все, что видел обиженный тобой, чувствовать все, что ощущал он; ты получишь те же раны, которые нанес этому человеку сам или нанесли по твоему приказу. С восходом солнца ты будешь возвращаться к своей жизни и в полной мере осознавать все, что натворил. Но с новой ночью все повторится. И будет так до тех пор, пока число людей, которым ты когда-то навредил, не станет равным нулю, или не истечет срок, установленный нами.

Сказать, что я опешила – не сказать ничего.

Я снова и снова прокручивала в голове сказанное богами. Словно бы не все еще осознавая. Радан-то совершенно точно ничего не понял. Для него происходящее было пострашнее самого лютого кошмара. Он поймет позже. Гораздо позже.

Была ли я рада такому наказанию? Да! Если боги сказали, что он будет буквально проживать боль обиженного им человека – так и будет. Это Радана будут насиловать, это в Радана будут пулять ножи, это Радана будут забивать палками… Вероятно, физически рядом никого не будет, все сделает магия. Но это вряд ли утешит герцога. И тот факт, что он получит ровно те же раны… О да…

Еще и умереть не сможет. Двадцать лет без права на то, чтобы утратить разум или прекратить мучения. Двадцать лет жизни под знаком адовых мучений. Туда ему и дорога!

Стейзи, девочка, вероятно, это мало утешит тебя… Но где бы ты ни находилась, знай, ты отомщена. Все твои страшные ночи и дни теперь будет проживать это чучело.

– Время платы! – грянуло грозно, заставляя меня вынырнуть из невеселых и вместе с тем прекрасных дум. – Жизнь!

То, что именно мне платить – я не сомневалась. Но о какой жизни шла речь? Вряд ли Радана. Священная Пара уже гарантировала ему жизнь аж на семь тысяч пятьсот ночей!

Если о моей, то, простите, я и так тут на грань душой отлететь успела. Многовато что-то за развод боги просят. Или это за ослушание?

– Пробуди силу не позже третьей ночи!

А? Что они все ночами меряют? Почему прямо день не назвать?

– Семь тысяч пятьсот ночей ты должна хранить жизнь!

Я вкрай растерялась. То есть мне все равно герцога опекать?

– Поторопись с ритуалом, жизнь угасает. У тебя пять ночей! Слово!

И пока я пыталась хоть как-то сообразить, о чем речь, тело герцога выгнулось дугой, и он завыл. Но его крик заглушил гром, раздавшийся в небе. Грохотало так, будто рядом взрывались снаряды. Я несколько раз по прошлой жизни присутствовала при разминировании оставшихся «подарков» фашистов40. Так вот: на миг показалось, что я вернулась в свое детство. Даже машинально голову руками закрыла.

Но на этом светопреставление не закончилось. Поднялся сильный ветер, сбивший меня с ног. Что там с герцогом происходило, мне уже было безразлично. Я упала на землю, цепляясь за траву, а в голове зазвучал детский плач. Надрывный, хриплый, жалобный…

«Сохрани ее», – прозвучало в моей голове уже не так грозно. Меня будто кто-то ласково по голове погладил, выравнивая мое дыхание, сбитое ветром. И на миг в сознании проскочило видение грязной избы, в которой прямо на полу лежал полураздетый младенец в ветхой тряпке…

– Да будет так, – выдохнула я, наконец сообразив, о какой жизни все-таки шла речь. – Я заберу дочь Радана.