Алена поверила мужу и успокоилась.
— Миш, я записи о шантаже сделала с требованием ста миллионов за информацию о родителях, а еще шла речь про какие-то большие деньги! Развестись с тобой предлагал, деньги у тебя потребовать за детей, выйти за него замуж, получить кучу денег и стать очень богатой и независимой, но я не соблазнилась!
— Ты, наверно, единственная, которая не соблазнилась!
— Откуда бы он их взял? У Саввы Иннокентьевича выклянчил бы?
— Ну, почему «выклянчил»… — смешался Михаил — ох, как не хотелось ему выдавать их с «тестем» общие секреты про ее «личные деньги», но раз жену так волнует ее денежная независимость, то скрывать он больше не будет. — Твой отец дал за тобой приданное: пять лямов налом, а я постепенно перевел эту сумму со своего счета на твой в его банке.
— Приданное⁈ А почему я не знаю об этом?
— Знаешь, документы на открытия счетов и доверенность на управление твоим имуществом и активами ты подписывала.
— Не глядя. Потому что я тебе доверяю! А что еще я подписывала не глядя? — заволновалась Алена.
Михаил засомневался: может не говорить и не уточнять про деньги?
— Акции у тебя есть его компании. Дивиденды перечисляют на твой счет.
— Ого! Так значит у меня есть мои «личные деньги» кроме тех нескольких бабушкиных миллионов, которые я берегу на «черный день»?
— В общем, есть, — вынуждено признал Михаил и ему пришлось уточнять — у них же началась совместная, семейная жизнь без тайн друг от друга. — Бабушкины три ляма и отцовских пять лямов… долларов.
— Долларов? Ты не шутишь? — открыла рот от удивления Алена. — Это же куча денег! Почему ты не сказал мне о «приданном»?
— Савва Иннокентьевич не хотел огласки, и мы нашли выход: нал мне, деньги с моего счета тебе — это не вызывает подозрений: муж переводит деньги на счет жены. Лёль, это для меня ты моя вторая половинка — награда за «одиноко прожитые годы», и хранительница нашей с детишками семьи! А для других, прознавших про деньги…
— Мешок с деньгами, — догадалась Алена.
— Не хотел, чтобы приглашали тебя на светские тусовки, где разводили бы на деньги всякие подонки! А ты вон как все это восприняла… даже уходить от меня собралась. Прости, что заставил тебя переживать.
— Я думала ты меня стесняешься, поэтому прячешь от всех и с собой не берешь.
Михаил помолчал, виновато посмотрел жене в глаза, взял ее руку, положил к себе на грудь, прижал.
— Лёль, это отговорки… Если честно… Я хочу, чтобы ты от меня зависела — тогда ты от меня никуда не денешься! Ты — моя! Мой единственный, родной человек! И делить тебя я ни с кем не хочу!!! Вот и контролирую, и прячу от всех… После матери, столько лет никого родного! У приемных родителей свои дети, а я так… чтобы в детдоме не остался. Спасибо им, что взяли, но сиротой я в их семье быть не перестал… хотя это лучше детдома. Знаешь, как тяжело пацаненку одному в детдоме — такая злость на всех от собственного бессилия и одиночества душила… хоть волком вой — мог обозлиться… но у них в семье злость переборол, с плохой компанией не связался, сразу стал работать: машины мыл, рыбу ловил и продавал, постарше с моряками в море ходил, и все деньги в семью отдавал. Потом учеба, женитьба, развод, работа, работа и все один… пока тебя не встретил! Ты мое личное! А в свою личную жизнь я никого не впускаю! Не беру тебя с собой, потому что не хочу, чтобы все на тебя пялились, обсуждали, оценивали… Наше семейное фото с детьми лежит у меня в столе в ящике, закрытом на ключ. Не хочу, чтобы все видели вас и какой я с вами…
Откинувшись на подушки, Михаил сжал зубы и уставился в потолок, в уголках глаз собрались слезинки от воспоминаний и жалости к тогдашнему самому себе: голодному, напуганному, одинокому, десятилетнему волчонку…
Отвернувшись, Алена прижалась к его плечу — мужчина сам переживает минуты слабости, и только после того, как Михаил справился с эмоциями и обнял ее, спросила:
— Ты ревнуешь меня ко всем или боишься, что все увидят тебя другим, чем привыкли видеть на работе? Заботливым, ласковым, любящим.
— И то и другое, — нехотя признался Михаил.
Улыбаясь, Алена понимающе покивала.
— Мне тоже хочется, чтобы ты был всегда рядом — закрыться с тобой в доме и никуда не выходить! Но ты каждый день уходишь на работу, и мне приходится с этим мириться и ревновать тебя и к работе, и ко всем остальным.
— Хреново тебе. Мне легче: закрыл тебя дома и контролирую.
— Согласна. Нам обоим надо не эмоционировать, а больше доверять друг другу, — Алена посмотрела мужу в глаза. — Миш, страх потерять родного человека пройдет… поверь мне: я тебя люблю и всегда буду рядом с тобой!
Откровенничать глаза в глаза и признаваться в своей «слабости» было сложно. Михаил обнял жену, прижал к себе.
— Лёлька, не бросай меня… я без тебя сирота… Не смогу жить один… без тебя. Я должен знать, что ты у меня есть! Что любишь и ждешь… И даже если я сутки работаю, и не звоню, и не вспоминаю о тебе — ты все равно со мной! Вы со мной! Мы же семья!
— Не брошу! Никогда! Не бойся, Мишенька, ты не останешься один — у тебя есть я, Тёмка, Анютка! Они тоже родные человечки! Нас уже четверо в семье! И не надо меня ото всех прятать и ревновать — НАС не надо прятать!
Помолчав и поверив, Михаил поцеловал Алену в губы и согласился «приоткрыть клетку и ослабить контроль».
— Ладно, попробуем. Возьму тебя к себе в компанию в юротдел.
— Я хочу заниматься семейным правом.
— Не хочешь работать у меня? А я не допущу, чтобы моя жена была на побегушках у какого-то адвокатишки.
Из-за его авторитаризма и ревности разговор о работе не получился.
— Давай, отложим и поговорим об этом попозже, когда детям исполниться три года, и они начнут ходить в детский садик.
— Куда они начнут ходить? — недоверчиво переспросил Михаил.
— Туда, где у них будет общение с другими детьми! И не спорь!
Алена поцеловала мужа в щеку, пристроилась к нему под бочок, обняла покрепче и, не обращая внимание на его недовольное ворчание, закрыла глаза.
«— И как я могла захотеть уйти от него⁈ Нет! Я никогда не разрушу нашу семью! Никому его не отдам! И никогда с ним не разведусь! Не смотря ни на что, не разведусь… Мы оба так боимся потерять друг друга, что наделали кучу ошибок и теперь будем их исправлять».