Коник-остров. Тысяча дней после развода

Глава 26

Иван

Злостью полыхнуло так, что аж в глазах потемнело. На Сашу, на Соломину, на себя. Только Магнича, как ни странно, стало почти жаль. Так, брезгливо-снисходительно: да, не повезло тебе, мужик, но ты сам виноват, нечего на чужой каравай рот разевать. Впрочем, вспышка эта была короткой. Как накатила, так ушла, оставив сосущую пустоту, в которую провалилось все: и прошлое, и будущее. Остался только маленький островок настоящего, висящий в этой пустоте, как вон тот — с тремя соснами.

Настоящее — это мы с ней здесь, на Конике. Выживать и ждать, когда нас отсюда заберут. Заберут же когда-нибудь, ведь правда? Ну а остальное уже неважно. Вот и поговорили, все выяснили. Что дальше?

А ничего…

Наверно, и к лучшему.

— Можно, я пойду пройдусь? — спросила Саша, глядя в сторону.

— Иди, — кивнул я. — Только осторожнее, в болото не залезь.

Мне тоже сейчас стоило побыть одному. Прожевать, проглотить, попытаться переварить все услышанное. Состояние было… как после долгой тяжелой болезни. Уже, вроде, ничего не болит, но сил нет.

А их и правда не было. Словно выжали и мокрой тряпочкой бросили на траву. Я подгреб под себя мох и лег у костра. Нет, не думал, не анализировал, не делал выводов. Просто прокручивал в голове то один эпизод, то другой, повторял про себя то, что говорила она, и то, что говорил сам. Как будто раскладывал пасьянс.

Саши не было долго. Уже начало смеркаться и я хотел идти ее искать, когда она вышла из леса. Вытряхнула из завернутой полы куртки несколько крепких боровиков, села на чурбачок поближе к огню.

— Саша…

— Все нормально, Вань, — она быстро отвернулась, но я заметил и покрасневшие глаза, и распухший нос. — Это надо просто пережить. Ничего. Все будет… — наверно, хотела сказать «хорошо», но поняла, что не катит. — Все будет в порядке.

Мы доели холодную рыбу с грибами, запили травяным псевдочаем, похожим на отвар перепревшего сена.

— Как желудок? — спросил, собирая кости.

— Пока держится, — улыбнулась Саша. — А твой?

— Тоже. Молодцом, решил не усугублять. Но, боюсь, потом отомстит. Попрошу у Ермоны травок каких-нибудь.

— Она мне понравилась. Все понравились. Даже Тамара. Хотя она такая… суровая. Наверно, было у нее что-то в жизни тяжелое, не просто так ведь в монастырь ушла.

— Было, — кивнул я.

— Расскажи мне про них.

Я говорил долго, обо всем, что знал. И об их прошлом, и о жизни на Ильинском. Только о том, что Ермоне осталось совсем недолго, говорить не стал. И так было слишком грустно.

— Повезло тебе, можешь к ним приезжать, разговаривать, — Саша повыше застегнула молнию на куртке и спрятала руки в рукава. — Да и Надя мне понравилась. И дедушка у них такой забавный.

— Дед Ленька — вообще ходячий прикол. Он раньше рыбачил, туристов по озеру возил на Карабасе.

— На чем? — удивилась Саша? — На Карабасе?

— На карбасе. Лодка такая. Вообще парусная или гребная, но он моторчик поставил и рассекал по всему озеру. Звал ее Карабас-барабас. Ну это мне рассказывали, я не застал. А потом жена умерла, дети еще раньше разъехались кто куда. Карабас рассохся и на дрова пошел. Дома сидеть скучно, вот и нанялся на биостанцию лаборантом-подсобником.

Я вдруг забыл, что не люблю разговаривать. Какие-то забавные истории лезли из меня одна за другой. И вот ведь странно, стало легче. Немного, с ноготок, но легче. Да и Сашу, похоже, чутка отпустило.

— Я все за Лису беспокоюсь, — вздохнула она.

— Вот за кого точно можно не беспокоиться, так это за Лису. Лес рядом, еду себе найдет. Она знаешь как мышкует? Как настоящая лиса. Хотя наверняка скучает.

— И думает, что ее бросили. Хоть бы нас поскорее нашли, что ли.

— Саш… — я дотронулся до ее локтя. — Расскажи, как ты жила все это время?

— Тебе это интересно? — усмехнулась она.

— Да.

Еще пару дней точно было не интересно. И в голову не пришло бы спрашивать. Ее — прежней — со мной уже не было. Но так давила пустота, в которой мы оказались, что хотелось ее заполнить.

— Ну как… Помнишь, меня в институт озероведения звали? Я тогда сказала, что подумаю, и слилась в закат. А они позвонили… хотя уже год прошел. У них там вакансия так и висела. Пришел человек устраиваться, им не понравился. Вспомнили обо мне, позвали снова. В универе отпускать не хотели, договор же. В общем, как-то мой нынешний начальник пробил переводом через Академию наук. Мне там нравится. И с диссером проще. Хотя сплетники такие же.

— Они, наверно, везде одинаковые. Скажи, Саш… у тебя есть кто-нибудь?

Она ответила не сразу. Посмотрела искоса и снова уставилась на огонь. Ее лицо, подсвеченное снизу, показалось каким-то… незнакомым, что ли?

— Нет, Ваня, никого нет. Знакомилась с кем-то, встречалась, но… не складывается. Наверно, прав был отец Рафаил, что сначала мы должны друг друга отпустить. Помнишь, ты спросил, зачем я приехала? Ну, в первый день? Я сказала про незакрытый гештальт, ты психанул еще.

— Потому что прозвучало довольно противно, — вспомнив, я поморщился.

— Я понимаю. Но… по сути — верно. Я когда узнала, кто начальник, сначала хотела отказаться. Хотя без практики защиту пришлось бы еще на год отложить, а так была бы возможность сразу доцента получить.

— Поэтому и не отказалась?

— Не только поэтому. Это было… не знаю, как фантомные боли. Иногда в магазине машинально в корзину кидала печенку. Или видела на ком-то свитер красивый и думала: «Ваньке бы пошел такой». Да много всего.

— У меня тоже было. Хотя гнал от себя все это. Все мысли гнал пинками. Вообще старался о тебе не думать. Уехал в Петрозаводск, потом сюда, на озеро. Пил одно время по-черному. Наверно, надо было переболеть, переломаться, а я просто бежал от этого. Поэтому так и злился, когда узнал, что ты приедешь. Хочешь честно? Мне тебя тогда страшно хотелось за борт выкинуть. По пути из Куги. А потом, когда ты с пристани в воду упала, испугался жутко, что ты утонешь. Как будто из-за тех моих мыслей.

— Нет, я думала обо всем, Вань. Много, часто. Только, наверно, как-то не так. На одном месте топталась. То себя винила, то тебя. Соломину, конечно. Никак не могла через все это перешагнуть. А когда узнала, что ты здесь, подумала: может, это шанс наконец поставить точку.

— Так в итоге и получилось, — я легко коснулся губами ее виска и встал. — Пошли за дровами, а то уже пожгли все.***

Саша спала, а я сидел и смотрел на огромную желтую луну над водой.

Полнолуние, суперлуние… Индейцы называли первое полнолуние августа осетровым, потому что считали это время лучшим для ловли осетра. Озеро словно светилось, и было в этом что-то остро мистическое. Показалось вдруг, что мертвая чудь вышла из могил, встала за деревьями и смотрит на нас.

Страшно не было. Скорее… странно. Я вспомнил поверье, что этот остров меняет людей. Изменило ли нас то, что мы оказались здесь? Вряд ли. Но зато стало финальной точкой десяти лет — и трех последних недель. Той точкой, которую надеялась поставить Саша, встретившись со мной.

А ведь разговаривать оказалось не больно и не страшно. И даже не так уж сложно. И если бы мы вот так поговорили раньше… пусть даже тем утром… Но нет, тогда это было нереально. А сейчас — слишком поздно. Хоть и пробегала соблазнительная мыслишка: а может, все-таки не поздно? Вдруг можно попробовать еще раз?

Как там было? Дай мне, господи, силы изменить то, что я могу изменить. Дай терпение принять то, что изменить нельзя. И дай разум отличить одно от другого. А у нас что? И терпения нет, и с разумом напряженка.

Фантомные боли… Отец Рафаил говорил, что у него до сих пор на дождь болит нога, которой нет уже сорок лет. Может, и у нас будет болеть долго. Всю жизнь.

Глаза начали слипаться. Я дотронулся до Сашиного плеча, и она подскочила, испуганно моргая.

— Саш, посмотришь? Я хоть часик посплю, ладно?

— Да, конечно.

— Разбудишь?

— Да.

Она встала, прошлась туда-сюда, а я лег на ее место — теплое, нагретое. И открыл глаза, когда солнце уже поднялось высоко. Костер горел, рядом стояла миска со свежей водой, Саша, как и вчера, сидела в беседке.

— Ну и чего не разбудила? — спросил я, подойдя ближе.

— Да все равно не спалось. Вань, а нас правда отсюда вытащат?

— Ну… рано или поздно, — я зашел в беседку, положил руки ей на плечи. — К тому времени фокус полностью сместится. Будем думать только о том, как выжить, а не о своих личных проблемах.

— Выжить — это вполне так личная проблема, — невесело рассмеялась она.

— И, заметь, наша общая проблема. Которую мы, наверно, впервые решаем вместе.

— Выходит, вот такого рожна нам было нужно? Чтобы это был вопрос жизни и смерти?

— Может быть, — я сел на скамейку рядом с ней. — Знаешь, когда ты лежала в больнице и врачи ничего не обещали, я просто с ума сходил. Вот сказали бы: надо до луны добежать пешком, чтобы ты выжила, подорвался бы и побежал. А когда отпустило…

— Сел на попу и ждал, что будет дальше, — Саша сдвинула брови, и лицо сразу стало жестким, холодным.

— Да, наверно, — не имело смысла спорить, потому что так и было. — Послушай, сейчас нет смысла перекладывать вину друг на друга. Все уже случилось. Мы с этим разобрались, и…

— Нет, Вань, я не перекладываю, — перебила она. — Мы виноваты оба. И жить дальше с этим тоже нам обоим. Только теперь по-настоящему врозь. Мне этих трех лет не хватило, чтобы осознать это. А теперь придется. Тихо! Слышишь?

Лодочный мотор? Или ветер шумит? Нет, точно мотор, только далеко. Подойдут ближе или мимо прокатят?

— Саш, давай срань всякую дымную в огонь. Траву, листья, мох сырой. Только чтобы не погасить совсем, спичек мало.

Мы бегали и кидали в костер все подряд, кашляя и вытирая слезы от едкого дыма. И звук, вроде, стал громче.

— Ну давайте, давайте, плывите сюда! — причитала Саша, вглядываясь в озеро. — Смотри, вот они!

Она запрыгала и замахала руками. Из-за скалы с тремя соснами показался ядовито-апельсиновый катамаран биостанции. Еще немного, и я разглядел на корме Надежду, а у руля — деда Леньку. Саша с визгом бросилась мне на шею.

— Лазутин, сука такая! — ласково поприветствовала меня начальница, засучив штанины и спрыгнув на мелководье. — Только не говори, что катер утопил.

— Утопил, Надюша, — сокрушенно вздохнул я, когда она вышла на берег. — Наскочили на луду, чуть западнее, перевернулись. Позавчера еще. Надо будет поднимать.

— За свой счет, Иван Федорыч, за свой счет. Хорошо хоть барышню не угробил. Ладно, все, разберемся. Костер гасите и на борт. Я визитке сообщу, чтобы тут в порядок привели и дров закинули. Саша, все нормально? Живая, здоровая?

— Да, спасибо, — закивала та.

— За что спасибо-то? — фыркнула Надя.

— Что нашли нас.

— А, говно вопрос.

— Мы на пожарный облет надеялись, — сказал я, когда уже забрались на катер. — Костер палили постоянно.

— Фигня, — Надя махнула рукой. — Они сейчас летают как хотят и где хотят. Долго могли еще ждать. Скорее, из визитки приехали бы стоянку проверить. Через недельку. Или через две. А я позавчера вечером тебя по рации вызываю — узнать, когда Александра уезжает. Тишина, как в танке. Звоню на телефон — аналогично. На следующий день все то же самое. И это мне уже не нравится. Зову Сашка, тот говорит, что вы были, монаший припас забрали, а за своим что-то не едете. Зову Ильинский, Ермона говорит, да, были и сплыли. Тут уж мы все нервничать начали. Волна-то нехорошая была, с северов.

— До ночи колотились, — подхватил дед Ленька. — И в рацию, и в телефон. Утром Надюха грит: все, дед, поплыли к ним, посмотрим, что там. Вдруг в бане угорели. Пришли — вас нет, только пса одна бродит. И катера нет. И Сашок тоже грит, не было вас. Где искать? Хотели уже спасателей звать, с вертолетами. А Надя: погодь. И снова монахам: не говорили, как пойдут? Тамара: да вроде, мимо Коника. Ну мы сюда. А тут дымоган.

Я рассказывал, как плыли до берега, как костер разводили и рыбу ловили. Так, чисто бытовое. Саша помалкивала, глядя за борт.

Сегодня четверг. А в субботу она уедет. В крайнем случае, в воскресенье.

Вот и все…