Коник-остров. Тысяча дней после развода

Глава 30

Иван

— Вань, ты рёхнулся? — гаркнула Надя так, что рация зафонила. — Какой, на хер, отпуск?

— Я же не говорю, что за два года. Уже конец сентября, скоро шуга пойдет. Тогда до декабря будет не уехать. А мне надо сейчас. Надюш, я пока прошу, но если не отпустишь, просто соберусь и уеду.

Видимо, она поняла по моему голосу, что не шучу. Задумалась.

— Ладно, — буркнула, когда я уже решил, что отключилась. — Михаила пошлю вместо тебя. Заодно и за псиной твоей приглядит. Только чтобы до шуги вернулся, понял? Пиши заяву с завтрашнего дня. Дедуня утром Миху привезет, а тебя в Кугу забросит, — и спросила, понизив голос: — К Александре поедешь?

— Спасибо, Надя, — я притворился, что не расслышал, и отключился.

Меня знобило с того самого момента, когда распечатал конверт, надписанный Сашиным разлапистым почерком — я его сразу узнал. Что могло случиться такого, если она вдруг решила отправить письмо?

Неужели?..

Сложенный вчетверо листок, мутная фотография и две короткие фразы, которые перечитал раз десять.

Ебать-колотить, угадал!

А ведь я думал об этом. Вскользь. Не всерьез. «А что было бы, если?..»

«Тебя это ни к чему не обязывает. Просто инфо».

И что это значит? Что просто прими к сведению? Или она боялась, как бы я не счел эту новость за принуждение?

Дежавю…

Я мог, конечно, сразу же зайти в визитку, поймать вай-фай, написать или поговорить по воцапу. И даже пошел было туда, но…

Подумал, что так не пойдет. Не телефонный разговор. Это мы обсудим лично. И уж точно не так, как в прошлый раз. Больше я такой глупости не сделаю. Говорят, умные учатся на чужих ошибках, а дураки на своих. Нет, не так. Никто не учится на чужих. Умные — на своих, а дураки вообще ничему и никогда не учатся. Хотелось думать, что я не полный дурак.

Если, конечно, еще есть что обсуждать. Она это письмо отправила месяц назад. Не получила ответа и наверняка подумала, что я просто притворился мертвым. И какое решение приняла — тут возможны варианты.

Ну вот и выясним.

Вернувшись на станцию, я собрал вещи и написал подробную инструкцию для Михаила — где что лежит, как что работает и что от него требуется в качестве моего временного заместителя. Лиса словно чуяла неладное, бродила за мной по пятам и скулила.

Ночью я почти не спал. Вставал, пил воду из ковша, выходил на крыльцо, смотрел на звезды над озером. Все, о чем передумал за этот месяц, начало выпадать из мутной взвеси крупными кристаллами.

Ребенок… Случайность, да. Но не та нежданная, досадно ломающая планы, с которой нужно примириться и постараться принять. Нет — та, которая открывает новую страницу. Случайность, которая — возможно! — вовсе не случайна.

Между вами ничего еще не закончилось, сказал отец Рафаил.

Не закончилось… Может быть, только начинается? Вот сейчас — по-настоящему начинается? Может, это и есть те самые дрова: березовые, буковые, ольховые, — которые дадут нам долгое тепло? И — да, я хочу этого. Вот теперь точно могу сказать, что хочу.

О том, хочет ли Саша, старался не думать. Равно как и о том, что мог опоздать.

Все будет хорошо! Должно быть!

Мне повезло: успел на единственный прямой рейс от Пудоги до Питера. Одиннадцать часов в холодном, вонючем, насквозь продуваемом автобусе, где даже ноги толком не вытянешь. В четвертом часу утра вышел из здания автовокзала на Обводном, высматривая заказанное такси. Идти было некуда: квартиру сдал, не к отцу же или к брату посреди ночи. Снял номер в гостинице, дополз до постели и отрубился до обеда.

Привел себя в порядок, сходил в гостиничный ресторанчик и подвис. Думал-то всю дорогу в основном о том, что буду говорить, когда встретимся, но не о том, как эту встречу устроить. Адреса ее нового не знал, надо было звонить.

«Набранный вами номер не обслуживается», — ехидно сообщил робот.

Значит, поменяла. Институт озероведения, говорите? Окей.

Толстый охранник на входе поводил пальцем по ламинированному списку, поискал сначала Лазутину, потом Азарову и набрал номер отдела.

— Говорят, уже ушла, — сказал равнодушно, положив трубку. — В понедельник будет.

В понедельник? Да я, блин, кукухой поеду за выходные!

Оставался еще один вариант. Не хотелось, конечно, но ничего не поделаешь. Однако номер тещи раз за разом оказывался недоступным.

Да вы что, издеваетесь все?!

Приехал на Лиговский, в домофон звонить не стал, пристроился за теткой с собачкой. Вместе с ней поднялся на пятый этаж, вышел из лифта.

— А вы не Галин зять случайно? — спросила тетка с подозрением, доставая ключи.

— Случайно, — буркнул я.

— То-то смотрю, лицо знакомое. Давненько не видать вас было.

— Я в другом городе живу. Вот, приехал, хотел навестить.

— А-а-а, — тетка вставила ключ в замок. — А Гали нет. На даче живет.

Ну вот, очередной облом. Поблагодарил, спустился вниз, сел на скамейку у парадной.

Все-таки ждать до понедельника? Ну уж нет. Покопался в телефоне, посмотрел расписание электричек и поехал на Финбан. Час до Ириновки, двадцать минут пешком до садоводства. Вот будет номер, если окажется, что Галина Петровна дачу продала и купила где-то в другом месте.

Ну что ж, тогда как в анекдоте: не догоню — так согреюсь.

Вот и знакомый дом. Ничего не изменилось, даже заборчик из штакетника, который тесть давно хотел поменять, все тот же, только покрашен в ярко-зеленый цвет. И калитка открыта — ее закрывали на замок лишь на ночь.

Теща сидела на веранде, уткнувшись в ноутбук, и не сразу меня заметила. Пришлось покашлять.

— Иван? — она закрыла ноут и положила на столик.

— Добрый вечер, — я поднялся по ступенькам, остановился у входа. — До Саши не дозвонился, до вас тоже. Приехал к вам домой, соседка сказала, что вы на даче.

— Долгонько ж ты добирался, — усмехнулась она. — Проходи, чего застрял?

Я потоптался на половике, сел на скамейку рядом с ней.

— Сашино письмо до меня только позавчера дошло. Лежало в деревне, а я там месяц не был. Я же на станции, на другом берегу. Вот… сразу приехал. Вы мне ее адрес дадите? Или хотя бы телефон новый?

— Не дам. Зачем?

— Ну… вообще-то… — я даже растерялся. Может, она не в курсе? — Поговорить с ней хочу. Все-таки это мой ребенок.

— Ну так и разговаривайте, что мешает?

Я проследил ее взгляд, и сердце сорвалось в галоп. По дорожке от калитки шла Саша.

— Мазер, я приехала, — крикнула она издали и продолжила, уже поднимаясь на веранду: — Ушла пораньше к врачу. Еще в магазин…

Увидев меня, запнулась на полуслове и остановилась.

— Драть тебя некому, Сашка! — Галина Петровна встала, подошла к ней, поцеловала и забрала сумку. — Ну вот зачем? Я все заказала.

— И правда некому, — пробормотал я, словно себе под нос.

Саша вспыхнула, но ничего не сказала. Стояла и смотрела на меня. Галина Петровна, усмехнувшись, ушла в дом.

Господи, пожалуйста, пожалуйста…

Я подошел к ней, обнял — напряженную, как натянутая струна. Коснулся губами щеки, губ — таких же твердых, упрямо стиснутых.

Саша! Ну Сашка же!!!

Губы дрогнули, приоткрылись, словно раздумывая, стоит ли мне ответить.

— Я только позавчера узнал, — горло перехватило, получился какой-то хриплый шепот. — Месяц в Куге не был.

— Месяц? — он едва заметно улыбнулась. — А что ел целый месяц?

— Мышковал с Лисой на пару. Запасы подъедал, за грибами ходил. Не хотел никого видеть. А потом заказал, приехал, а там твое письмо. Саша… спасибо тебе! Не представляешь, какое огромное!

— За что? — удивилась она.

— За то, что написала. За то, что оставила.

И тут же молнией ужас — а если нет? Но по мягкому свету улыбки в глазах понял — да, оставила. И словно лопнул внутри какой-то гигантский раздутый пузырь — и затопило такой радостью…

Целовал ее уже по-другому, наверно, как в первый раз. Задыхался, говорил всякие глупости. Сел на скамейку, подтащил ее к себе на колени, и она обняла меня, прижалась крепко. Тогда, на острове, тоже было очень жарко, но с горечью и отчаянием. Сейчас — умирая от счастья.

— Дети, я в город.

Вздрогнув, я вынырнул из этого огненного водоворота. Галина Петровна, одетая в куртку и джинсы, с сумкой и с ключами в руке, стояла на пороге.

— Приеду завтра к обеду. Надеюсь, вам хватит времени разобраться, кто дурак. Только ворота закройте. И калитку.

— Спасибо, мам, — смущенно пробормотала Саша, уткнувшись носом мне в плечо.

— Я закрою, — сдвинув ее на скамейку, я встал и пошел за тещей. Открыв ворота, наклонился к окну машины.

— Спасибо большое, Галина Петровна.

— Да не за что, — она подцепила меня за отворот куртки, подтащила поближе и поцеловала в щеку, добавив вполголоса: — Но учти, Ванька, если снова облажаешься, я тебя своими руками придушу.

— Понял, — улыбнулся я.

Пока возился с замком на воротах, Саша вышла во двор.

— Давай помогу. Там заедает дужка.

Вдвоем мы справились и пошли обратно к дому, держась за руки.

— Знаешь, — Саша смотрела себе под ноги, — я когда узнала, в Сочи, это такой ужас был. Наверно, как в тот раз. А потом словно щелкнуло что-то: ну и хорошо, пусть будет. Только не знала, говорить тебе или нет.

— Почему?

— Боялась, ты решишь, что должен… что у ребенка должна быть нормальная человеческая семья, и получится в итоге…

— Саша, я должен, и у ребенка должна быть нормальная человеческая семья. А в итоге получится все хорошо. Знаешь почему? Потому что это не единственные причины. И, может, даже не главные. Ребенок — это реальная возможность для нас начать все снова. То, чего не было полтора месяца назад. Когда фокус не на нас с тобой, а общий — на ком-то другом. Общий, понимаешь?

— Я из Сочи вернулась и к маме сюда поехала, — Саша присела на ступеньку крыльца, и я опустился рядом. — Не знаю, говорю, что делать. Сказать — страшно, промолчать — подло. Да и вообще не знаю как. Телефона нет, интернета нет. Могла, конечно, узнать мыло биостанции, но как-то не хотелось на всеобщее обозрение. Мама напомнила, что еще бумажная почта есть. Я сама бы и не вспомнила. А еще она мне вливать начала, что семья без общей цели не семья, а дети — самая важная цель.

— Ну, если покопаться, то так и есть.

— И что у нас никакой цели не было, поэтому все и развалилось.

— Тоже верно, — кивнул я. — Мы с тобой об этом говорили. Ну, может, не в таких словах, но, по сути, о том же. Жили каждый сам по себе. Каждый со своей работой. И секс как мостик между нами. Помнишь, на острове, когда костер разводили, я тебе сказал: бери хвойник, а не березу?

— Нет, — Саша наморщила лоб. — Не помню. И что?

— Это мне отец Рафаил сказал: сначала топят хвойными, от них большой жар, но прогорают быстро. А потом — листвянкой, от нее тепло не такое сильное, но ровное и долгое. Я тогда не понял, к чему это. Потом, на острове, подумал: наверно, он что-то такое предчувствовал. И уже когда вернулись на станцию, доперло. Что это о нас.

— Да, пожалуй, — она задумчиво кивнула. — Это когда ты баню топил? Я видела, ты стоял и на дрова смотрел. Правда — о нас. Страсть прогорела, и ничего не осталось. Все вымерзло.

— Ну, не до конца прогорела, конечно, но… других дров было слишком мало для тепла. Тогда.

— Думаешь, теперь подвезем? — она положила голову мне на плечо, и я обнял ее.

— Постараемся. Если ты хочешь, конечно.

— Хочу.

— Сашка… — я нашел ее руку, поднес к губам. — Ты не представляешь, сколько я всего за это время передумал. Ездил по озеру, выходил на острова, бродил там. Вспоминал, перебирал. С самого первого дня, когда мы только познакомились. И до самого твоего отъезда. И такая тоска! Саш, я не могу без тебя, правда!

— Ванька, я тоже чего только не передумала. И в Сочи, и потом, уже здесь, когда ждала. Не знаю, может, и не тебя самого, но что позвонишь или напишешь. И ничего. Говорила себе, что, наверно, письмо не дошло или ты его не получил. Или вообще с тобой что-то случилось. Думала, надо все-таки найти адрес станции. Попросить Надю узнать, получил ли ты мое письмо. И тут же сразу: а вдруг получил, но просто…

— Притворился мертвым?

— Типа того. Может, тебе это просто не надо, а я буду лезть.

— Глупый. А я знаешь как испугался? Письмо там пролежало три недели. Вдруг ты так и подумала, что я забил.

— И сделала аборт? Нет, Вань, точно не сделала бы. Хотя да, думала, что забил. И все равно ждала. Вечером ложилась спать и говорила себе: ну, может, завтра позвонит. А сегодня проснулась и… вот не поверишь, с каким-то чувством… будто что-то должно случиться.

Я снова целовал ее — совершенно теряя голову, шалея, как и прежде, от ее запаха, пытаясь проглотить отчаянно бьющееся в горле сердце. А руки — ну правда же, сами собой! — пробирались под ее свитер, под лифчик, разыскивая вишневые косточки сосков. Так знакомо, так привычно!

— Вань… — Саша по-кошачьи куснула меня за подбородок. — А мы тут, вообще-то, одни. Даже соседей нет, все в городе уже. И почему-то до сих пор лижемся, как школьники.

— А… тебе можно? — уточнил осторожно, окончательно срываясь в штопор.

— Нужно! — она встала и за руку повела меня в дом.