Коник-остров. Тысяча дней после развода

Глава 6

Иван

июль 2022 года

Я так и не смог толком уснуть. Подремал немного на один глаз ближе к утру, а в шесть уже был на ногах. Наколол дров для бани, вспомнив бессмертный фильм с Челентано*, принес воды, позавтракал. Надо было отвезти продукты монахам, но решил дождаться, когда изволит проснуться прынцесса. Сначала перекинул с компа на флешку статистику за последние годы, потом в лабе вытащил папки с распечатками.

Она зашебардилась уже в девятом часу. Наведалась в санузел, заглянула в погреб и чуть не свалилась вниз, когда я подсказал включить свет. На секунду промелькнуло: а что, если спихнуть ее и крышку закрыть? Пусть сидит там всю свою практику. С голоду не помрет.

Фу, идиот!

Вообще я чувствовал себя как с крепкого бодунища. Сил не осталось ни на что, даже на злость. Только вялое раздражение плескалось липкой лужей. Хотелось лишь одного — оказаться подальше от нее. Так что поездка на Ильинский пришлась очень кстати. А оттуда — прямой наводкой в Кугу. Отдам ее заказ, вернусь к ночи и сразу лягу спать. А можно и в деревне переночевать. Хотя это, конечно, так себе вариант, не буду же весь месяц от нее бегать — или сколько там она пробудет?

Мое вчерашнее намерение устроить Сашке такой ад, чтобы сбежала сама, на относительно холодную голову показалось жалким и глупым. Да, ее появление меня взбесило, но демонстрировать это ей было не слишком разумно. Потому что означало неравнодушие. Да, не переболело, хотя я уверял себя в обратном. Вот только ей об этом знать совершенно ни к чему. Но теперь уже поздно пить боржоми — почки отвалились.

Оставалось одно — стиснуть зубы и перетерпеть. И, по возможности, держаться от нее подальше. Уедет — тогда снова начну собирать себя по кусочкам. Может, так даже и к лучшему, может, рядом с ней все окончательно перегорит.

Забрал ее список, отдал флешку и прямой наводкой к катеру, благо монашьи коробки не выгружал, оставил накрытыми брезентом. Лиса направилась было за мной, но я ее притормозил. Она привыкла сопровождать меня в поездках по озеру, с тех пор как два года назад щенком подобрал ее в Куге — больную, облезлую. А какая красотка выросла! Настоящая лисица. Я бы даже подумал, не согрешила ли ее маменька с лисом, если бы не знал, что это генетически невозможно. Так что Даль с его «лисищем» и «подлиском» ошибался.

Но к монахам я Лису не брал. Точнее, взял всего один раз, чем сильно переполошил матушек, которые испугались, не забежит ли она в церковь. В чем прикол, я не понял, потому что кошка спала у них прямо в алтаре. Но спрашивать не стал, им виднее. Я вообще многого не понимал в этом их особом мире, но соглашался с тем, что в чужой монастырь со своим уставом не ходят.

По правде, когда впервые попал к ним на остров, все это казалось странным, если не сказать диким. Меня хоть и крестили, но религия в целом и православие в частности было для меня чем-то чуждым, из другой вселенной. И эта странная троица: древний схимонах и две бабки-монахини — вызывали недоумение. Но потом узнал их получше, привык и полюбил. Даже сухую, суровую, похожую на языческого идола мать Тамару.

В молодости она была известной оперной певицей, гастролировала по всему миру, но попала в автокатастрофу и потеряла голос. Долго лечилась, пыталась покончить с собой, провела несколько лет в пансионате для хроников, потом пришла в церковь и стала монахиней в крошечном карельском монастыре. А когда отец Рафаил на Ильинском остался один, ей и сестре Ермоне предложили поехать к нему помощницами — в церкви и по хозяйству. Как мне сказали, иногда пожилым, но еще достаточно крепким монахиням дают такое послушание при старце.

Ермона — та была совсем другая: веселая, улыбчивая. Маленький шарик с задорно торчащими из-под апостольника седыми кудряшками. Ее голос журчал, как ручеек, она любила поболтать, за что иногда получала нагоняй от отца Рафаила.

— Не поверите, Ванечка, — рассказывала она за чашкой ароматного травяного чая, когда я спросил, почему у нее такое странное имя. — Приехал на Преображение архиерей постригать нас с сестричкой в мантию, и угостили его где-то по пути яблочной наливочкой. Вот и нарек он нас Ермоной и Фаворой**. И ничего не поделаешь, так и живу — без дня ангела и святого небесного покровителя. А кому молиться? «Святая гора Ермон, моли Бога обо мне»?

О трагедии, которая привела ее в церковь, я узнал от Надежды. Вся большая семья Ануш — так ее звали — погибла во время Спитакского землетрясения. Родители, муж, три дочери, зятья, сын, невестка, двое внуков — не выжил никто. Ануш уехала в Воронеж, к родне мужа, работала медсестрой в детской больнице, потом приняла монашество и возглавила монастырский приют. Я всегда поражался, откуда в этой маленькой старушке столько мужества и силы духа. А потом случайно узнал и другую ее тайну, известную лишь отцу Рафаилу.

Однажды, выгрузив привезенные продукты, я пошел искать ее, заглянул в церковь и услышал, как она молится — в голос, со слезами:

— Господи, прошу Тебя, укрепи мою веру, дай мне силы, потому что я так боюсь умирать.

— У нее рак, Ваня, — сказал мне потом отец Рафаил. — Осталось совсем немного. Только учти, ты об этом не знаешь. Никто не знает.

Ему самому уже перевалило за восемьдесят, он с трудом ходил, но все равно каждый день служил литургию. Ермона помогала в алтаре, а Тамара пела на клиросе. Уже на острове у нее снова появился голос, слабенький, хриплый, но и это было настоящим чудом, потому что раньше она могла лишь шептать.

В прежней жизни отец Рафаил был военным. В сорок пять лет полковник спецназа Евгений Богатырев, дважды кавалер ордена Красного знамени, представленный к званию Героя Советского Союза, потерял в Афгане ногу. Он оказался одним из тех, кому власти заявили цинично: «Мы вас туда не посылали». Жена решила, что достойна лучшего, чем жизнь с инвалидом. Евгений справился, научился ходить на протезе, заочно окончил Духовную семинарию. Сначала жил иноком в миру, потом его постригли в Важеозерском монастыре. Когда было принято решение возродить Ильинскую пустынь, стал одним из пяти ее насельников.

С тех пор как я рассказал ему о разводе, время от времени вываливал все, что кипело внутри. Это нельзя было назвать настоящей исповедью — ведь я не причащался. Просто хотелось с кем-то поделиться. Отец Рафаил слушал, говорил что-то ободряющее, касался сморщенной рукой лба, благословляя, и становилось пусть немного, но легче.

— Случилось что-то, Ванечка? — спросил он, когда, передав коробки Ермоне, я зашел к нему в келью поздороваться. — Ты сам не свой.

— Она приехала, — выжал из себя я, глядя в пол.

Пояснять не пришлось.

— К тебе приехала? — отец Рафаил положил руку мне на макушку.

— Нет, по работе. Случайно так совпало. А может, и нет.

— У Него нет случайностей, — возразил он. — Все для чего-то нужно.

Я снова и снова повторял эти слова на пути с Ильинского в Кугу.

Все для чего-то нужно…

Одно цепляется за другое, тащит за собой третье. Кто знает, как все сложилось бы, если б я тогда не забыл на берегу солнечные очки…

июль 2012 года

Кира идею прогулки к озеру воспринимает с воодушевлением.

— Саш, я недолго, — говорит она подруге, но с таким видом, будто собирается гулять до утра.

— Окей, — кивает та и уходит.

Мы идем по тропинке к берегу, Кира трещит, не умолкая: что-то рассказывает, о чем-то спрашивает, а я вдруг понимаю, что ни капли ее не хочу. Еще днем в красках представлял, как утащу ее при первой же возможности на секретную полянку за камышами. И вот мы идем в ту сторону, а я никак не могу понять, зачем мне это понадобилось. Конечно, можно туда и не заходить, сделать кружок по берегу и вернуться. Но она-то явно ждет не этого. Особенно после салюта, которым я их поприветствовал.

— Что-то прохладно! — с намеком ежится Кира.

Была бы ветровка или что-то вроде, снял бы и отдал ей. Но на мне только футболка, без которой зажрут комары. Поэтому обнимаю за плечи. Она жмется ко мне, кладет руку на талию. А я вспоминаю насмешливый взгляд, которым Александра обласкала меня перед тем, как уйти. А в ушах снова звучит ее голос.

Черт, не голос, а минет! Но даже это не в состоянии поднять объявившего забастовку товарища в штанах. Прости, Кира, но, кажется, сегодня тебе ничего не светит. А может, и не только сегодня. Честное древесное, я не собирался включать динамо. Так уж вышло.

Мы доходим до камышей, и я поворачиваю обратно к жилым корпусам. Если Кира и разочарована, то старается этого не показывать, хотя болтает уже не так воодушевленно, и рука у меня на талии пальцами больше не шевелит. Прощаемся у девчачьего корпуса, и я заставляю себя поцеловать ее. Так, чисто символически.

— До завтра, — Кира касается моей щеки и исчезает за дверью.

С облегчением перевожу дух и иду к себе. Еще из коридора слышу голоса в комнате, где живу с Димкой и Серегой. После костра собралось человек десять, обсуждают девчонок. Кира и Александра появились на неделю позже остальных и, разумеется, привлекли всеобщее внимание.

— Ты чего-то быстро, Вано, — усмехается Серега. — Не дала?

Ну ясно, кто-то заметил, что я ушел с Кирой.

— А я и не просил, — пожимаю плечами, сажусь на кровать, потеснив Пашку и Никиту.

— Ага, камон, свисти!

Обидно отсмеявшись, мужики сходятся на том, что Киру охотно трахнули бы. Насчет Александры мнения разделяются. Одни говорят, что она вполне миленькая и, в принципе, ебабельная, другие — что «вот ваще ниачем». «Ябвдул» не говорит никто — кроме меня. Хотя я тоже не говорю, а думаю. И даже как будто пугаюсь этой мысли.

На следующий день становится ясно, что Кира сдаваться не собирается. За завтраком они с Александрой подходят с подносами к столу, где мы с Димкой сидим вдвоем, и просят разрешения присоединиться. Кира пялится на меня, Димка на Киру, а я… Я судорожно пропихиваю в глотку омлет, не отрывая глаз от тарелки, потому что зверски хочется косить ими влево. Как будто тянет магнитом.

С этой минуты дни делятся для меня на отрезки: от завтрака до обеда, от обеда до ужина и вечерних посиделок, с вечера и до завтрака. Занимаюсь своими делами и жду, когда увижу ее — Александру… Сашу. А когда вижу, превращаюсь в слабоумного и не могу связать двух слов. Но так только с ней. Кира по-прежнему липнет ко мне, я болтаю, смеюсь, отпускаю скользкие шуточки, но это где-то на поверхности, над сознанием. Как будто не я, а моя оболочка. А сам смотрю на Сашу, слушаю ее голос, шалею от запаха.

Влюбился? Понятия не имею. Можно ли влюбиться в незнакомку? Ведь я ничего о ней не знаю — кроме того, что она пятикурсница с биофака. Мы и двух слов друг другу не сказали, не считая общих разговоров. Но хочу ее страшно. Так, как никого и никогда. Нет, не сильнее, не в том дело. По-другому. Хотя объяснить, в чем разница, не смог бы. Есть в этом желании что-то… мистическое. Магическое даже. Таинственное, как белая ночь.

Свет белой ночи мерцает на ее лице, отблески костра отражаются в глазах. Она похожа на фею из сказки. Не могу оторвать взгляда, но я ей, кажется, совсем не интересен. Пытаюсь утешать себя тем, что и никто другой тоже, но получается слабо.

Так проходит неделя. Я заполняю на берегу дневник наблюдений, иду в учебный корпус, но по дороге обнаруживаю, что забыл очки. Возвращаюсь, и первое, что вижу, — это попа.

Нет, попка. Маленькая, аккуратная, туго обтянутая вейдерсами. На берегу две банки: с водой и с грязью, рядом пустой поддон, а Саша, зайдя в озеро по бедра и наклонившись, пытается выдернуть розовый цветок-початок.

— Помочь?

Вздрогнув, она оборачивается, смотрит из-под ладони.

— Мне нужно горец выкопать, — я снова одуреваю от ее голоса. — С корнями. А он глубоко. Так просто не выдернуть, стебель обрывается.

Быстро раздеваюсь, радуясь, что на мне плавки. Забираюсь в воду, утопая в иле по щиколотки, опускаюсь на корточки. Вода доходит до ноздрей. Отфыркиваясь, как бегемот, на ощупь выкапываю чертов горец с длиннющими корнями-веревками, уходящими куда-то в Австралию. Выбираюсь на берег, отдаю ей — гордый, будто добыл жар-птицу для принцессы.

— Спасибо, Ваня!

Черт, как бы не пришлось забираться обратно в воду! Отворачиваюсь, накидываю рубашку. Надо бы пойти переодеться, сегодня нежарко и ветрено, но не могу. Стою и смотрю, как Саша укладывает горец в поддон.

— И что ты будешь с ним делать?

— Химический анализ. Что у него в корнях, в листьях. У меня тема диплома «Влияние загрязнения водоемов на высшую растительность».

— Прямо здесь?

— Нет, конечно. Потом, в городе, на спектрографе. Сейчас озоление***.

— Хочешь, помогу? Мне тоже в лабу надо.

Заниматься мне надо своей темой, но… черт с ней, успею.

— Правда? — она улыбается, и глаза становятся синими, как озерная вода. — Спасибо!

_____________

*Имеется в виду фильм Кастеллано и Пиполо «Укрощение строптивого» (1980)

**Ермон (Хермон) — горный массив на границе Сирии и Ливана, Фавор — гора в Израиле. Обе горы являются символами Священного писания. По преданию, на горе Фавор произошло Преображение Иисуса Христа, однако по некоторым толкованиям это случилось на горе Ермон***озоление — удаление из растительного образца органических веществ путем нагревания в муфельной печи или автоклаве