Наслаждение и боль

Глава 1

Грэхем О’Лири яростно вгрызался в твердую, как камень, землю, ковыряя засохшую грязь, пока не заболели мышцы, поскольку кипевшее в нем раздражение требовало выхода. С самого утра он буквально места себе не находил от волнения и к середине дня был уже сам не свой. Сегодня вторник. День, который должен был решить все. Либо месячные у Аманды придут, как всегда, либо… либо нет. Он отчаянно надеялся, что они не придут, и даже не из-за того, что оба безумно хотели ребенка. Просто теперь под угрозой был уже их брак. Оба чувствовали, как в их отношениях постепенно растет напряженность. Это было похоже на каменную стену, разделившую их и с каждым днем становившуюся все толще. Теперь они уже не были так близки, как раньше. И Грэхем явственно чувствовал, как Аманда с каждым днем все больше отдаляется от него.

«Дежа вю», — с горечью подумал он. История повторилась снова.

Возмущаясь несправедливостью судьбы, он выхватил полную лопату земли из ямы. Но когда он, свалив землю в сторону, вновь воткнул лопату в землю и налег на нее всем телом, лопата его со звоном ударилась о кусок скалы. Злобно выругавшись сквозь зубы, Грэхем выпрямился. Иногда ему казалось, что здесь везде под тонким слоем земли — камень. Поневоле вспомнишь историю, когда земля одного человека отделялась от земли, принадлежавшей другому, толстой каменной стеной. Грэхем готов был поклясться, что эта каменная кладка тянется до самых холмов, что за горизонтом. «От края и до края», — мрачно усмехнулся он про себя. Потом поддел камень лопатой, поднатужился и с кряхтением вывернул огромный валун из земли и отшвырнул его в сторону. Мысленно прикинул, сколько ушло на это времени, и ожесточенно заработал лопатой, словно стараясь наверстать упущенное.

— Эй!

О да, он хорошо знал, как это происходит, как люди постепенно отдаляются друг от друга. Он еще не забыл, как это было с Меган, как стена, разделявшая их, росла — медленно, по камешку, пока не достигла такой высоты, что он уже даже не мог догадаться, о чем думает его жена. Правда, поскольку речь сейчас шла об Аманде, он точно знал, в чем кроется причина, но от этого было ничуть не легче. Какого черта, они ведь должны всегда быть вместе, и в горе и в радости, подумал он. И покачал головой. Уже не были.

Грэхем опять воткнул лопату в землю, набросившись на нее с такой яростью, словно во всем была виновата земля. В голове у него вдруг вспыхнуло воспоминание об их последней размолвке — он тогда всего лишь намекнул, что ей хорошо бы немного отдохнуть, расслабиться — может, тогда она скорее забеременеет. А для этого, по мнению Грэхема, было бы неплохо сократить часы, которые она проводила в школе. Ей вовсе не обязательно лично возглавлять десятки программ, как можно более мягко объяснил он. Хватит с нее, пусть теперь поработают другие. Это позволит ей раз или два в неделю возвращаться домой пораньше, чем плохо? У нее будет время почитать, приготовить что-нибудь или просто посмотреть Опру[6].

Вслед за этим последовал такой взрыв, что Грэхем зарекся впредь даже упоминать об этом.

— Грэй!

Стиснув зубы, он вывернул еще один валун. Ладно, не хочет — не надо, тогда он тоже постарается подольше торчать на работе. В конце концов, это ведь не его тело должно служить пробиркой для того, чтобы в ней искусственно зародилась новая жизнь. Впрочем, Грэхем скорее бы умер, чем заикнулся об этом Аманде — он догадывался, как она это воспримет. Как упрек, это уж точно, вздохнул он. А потом, со временем, еще добавит что-нибудь от себя, чтобы получилось совсем уж обидно — такое тоже случалось уже не раз.

— Эй, ты меня слышишь?

Она дошла уже даже до того, чтобы упрекать его в том, что он, мол, даже не счел нужным присутствовать во время второй попытки искусственного оплодотворения — Бог свидетель, горько усмехнулся Грэхем, можно подумать, они обошлись без него и его спермы! Ладно, допустим, сделав свое дело, он действительно удрал на работу, ну и что с того? Проклятье, она же сама велела ему уходить! Конечно, сейчас Аманда все поставила с ног на голову — мол, она отослала его, потому что у него на лице написано было, до чего ему не хочется оставаться с ней…

— Грэхем!

Вздрогнув, Грэхем обернулся. Его брат, Уилл, переминался с ноги на ногу на самом краю ямы.

— Эй, я уж было решил, что ты уехал домой.

Люди Грэхема работали с семи утра до трех. Сейчас было уже около пяти.

— Я вернулся.

— И что ты делаешь?

Примериваясь, куда воткнуть лопату, Грэхем отбросил со лба прядь мокрых от пота волос.

— Собираюсь организовать достойное окружение для того вон дерева, — пробурчал он, мотнув головой в сторону исполина, о котором шла речь. Это была почти десяти метровая береза. По мысли Грэхема, она должна была стать центральной частью живой картины, которую он планировал создать в патио. Для этого подошло бы далеко не каждое дерево. Он едва с ног не сбился, разыскивая то, которое бы пришлось ему по душе. — Для него и яма нужна соответствующая. Пошире и поглубже.

— Понятно, — лаконично отозвался Уилл. — Именно поэтому я и заказал на завтра экскаватор.

— Да? Э-э… зря. Мне иногда полезно немного поразмяться, — проворчал Грэхем.

Он снова принялся ожесточенно копать. Уилл молчал.

— Аманда еще не звонила? — не выдержал он наконец.

— Не-а…

— Ты же говорил, что она позвонит сразу же, как узнает.

— Говорил. Значит, еще не узнала, — буркнул Грэхем. Однако невольно почувствовал себя уязвленным. Они с Амандой не обменялись ни единым словом с самого утра, когда он спозаранку уехал на работу. Если у нее и начались месячные, выходит, она решила молчать. Мобильный телефон, как обычно, лежал в нагрудном кармане. С таким же успехом можно было таскать вместо него камень, с горечью подумал Грэхем.

— А ты сам ей не звонил? — не унимался Уилл.

— Нет, — буркнул Грэхем. Потом с видом мученика объяснил: — Вчера звонил, после обеда. Она огрызнулась — мол, оставь меня в покое.

— Немножко не в духе, да?

С губ Грэхема сорвался лающий смешок. Куча земли возле него быстро росла.

— Говорят, в ее положении это естественно. Черт, но разве я не нервничаю?! Можно подумать, мне легко?! — И едва слышно добавил: — Проклятье, так недолго и в евнуха превратиться!

— Не дергайся, — посоветовал Уилл. — Все наладится. А если тебе нужно поплакаться в жилетку, так ты знаешь, куда пойти.

Грэхем выпрямился, снова отбросил со лба волосы и метнул в сторону брата иронический взгляд.

— Угу, — буркнул он, снова принимаясь копать.

— Хорошенькая дамочка.

— Ее муж — маг и волшебник по части компьютеров. А денег у них столько, что они и сами не знают, куда их девать. Поэтому пока он возится со своими компьютерами, она приглядывает за теми, кто копается у нее на лужайке перед домом. Очень трогательно!

— Я бы даже сказал, лестно.

Грэхем снова смерил его взглядом:

— Вот и сходи, поболтай с ней тогда.

— Не могу. Пора домой. У Майки и Джейка сегодня соревнования. А меня пригласили судьей. — Уилл с кряхтением потер спину. — Только не вздумай ковыряться тут до ночи. Оставь что-нибудь экскаватору.

Но, невзирая на его совет, Грэхем копал еще довольно долго — скорее всего, чтобы горы вывернутой им земли задавили мысль о двух его родных племянниках, с визгом гоняющих мяч по полю. Но в конце концов он вынужден был сдаться. Отряхнув землю с лопаты, Грэхем выбрался из ямы и поплелся к своему грузовичку, темно-зеленому пикапу с белым логотипом его фирмы на каждом боку. Вытащив канистру с водой, Грэхем первым делом вволю напился, потом вытащил специально прихваченное полотенце и попытался максимально привести себя в порядок — насколько это вообще было возможно. После чего влез в ветровку и поехал домой.

— Ваш ход, — объявил Джорди Коттер, пристроившись на краешке самого глубокого кресла в кабинете Аманды.

Джорди уже стукнуло пятнадцать, и его шевелюра была такого же золотисто-пшеничного цвета, что и у трех его младших братьев, которых Аманда великолепно знала. И вовсе не потому, что в ее кабинете хранились подробные личные дела всех учеников, просто Коттеры жили через два дома от них с Грэхемом. На Джорди у нее вообще не было никаких записей. Он бы ни за что не отважился сунуться к ней в кабинет, будь у него хоть малейшее подозрение, что он интересует Аманду с профессиональной точки зрения. Официально он сегодня явился к ней, чтобы обсудить, что от него требуется в рамках программы социальной службы помощи населению, поскольку эту программу возглавляла Аманда. Однако приходил он к ней уже в третий раз. И это говорило о многом.

Признательная ему за то, что своим приходом он, сам того не зная, отвлек ее от грустных мыслей о том, увенчается ли успехом эта их вторая по счету попытка дать жизнь ребенку, Аманда старательно разглядывала шахматную доску. На ней оставалось пять черных фигур, четыре из них главные, и три красные, все пешки. Что определенно свидетельствовало о том, что она проигрывает.

— Ну, выбор у меня небольшой, — усмехнулась она.

— Все равно ходите.

Решив выбрать меньшее из двух зол, Аманда сделала ход, в результате которого, как ей казалось, теряла всего одну пешку. Джорди мгновенно слопал две, и у Аманды от неожиданности захватило дух.

— Ух ты! Вот уж не ожидала!

Джорди не засмеялся, не вскинул торжествующим жестом кулак вверх, как сделал бы любой другой мальчишка на его месте. Все так же без улыбки он просто сказал:

— Ваш ход.

Аманда молча прикинула в уме свои шансы. Когда она украдкой бросила на него взгляд, то невольно отметила, какое у него мрачное лицо.

— Давайте! — скомандовал он.

Без особой надежды Аманда двинула вперед свою пешку, которую он моментально съел и тут же объявил ей шах и мат. Потом откинулся на спинку кресла и поднял на нее глаза. И по-прежнему — ни малейшего намека на радость по случаю победы. Лицо его даже как будто еще больше помрачнело.

— Вы нарочно позволили мне выиграть, да? — нахохлился он.

— С чего бы это вдруг? — подняла брови Аманда.

Джорди пожал плечами и молча отвернулся. Он уже сейчас был на редкость привлекательным парнем, даже несмотря на свойственную большинству подростков угловатость, говорившую о том, что он еще растет. На его майке и шортах кое-где красовались аккуратно заштопанные рубцы, пышные волосы были чистыми и хорошо подстриженными, и к тому же — ни единого юношеского прыщика на лице, которыми «щеголяют» большинство мальчишек его возраста. В городах вроде Вудли, где большинство населения молодежь, дерматологи обычно бывают нарасхват — впрочем, как и ортодонты.

— Вам нравится делать приятное, — буркнул он, не глядя на нее. — Это помогает, если вы проигрываете.

Аманда сделала глубокий вдох.

— Ну, это для меня не новость. Сама когда-то так делала — еще в школе. Нарочно заваливала экзамен, чтобы никто не считал, что я выпендриваюсь.

— Никогда бы не стал этого делать, — отрезал Джорди.

Ну да, так она и поверила, решила Аманда. Конечно, возможно, тут кроется какая-то другая причина. Когда речь шла о Джорди, их могли быть тысячи, и наиболее вероятной среди них оставалась напряженность в семейных отношениях, о которой не могла не знать Аманда. Во всяком случае, с мальчиком явно не все было ладно. В середине года его успеваемость вдруг резко поползла вниз, а в школе он появлялся с неизменной мрачной миной на лице — в точности как сейчас.

Взгляды их встретились. В черных глазах мальчика стояла настороженность.

— Вам, наверное, мама что-нибудь говорила?

— О твоих отметках? Нет. К тому же твоей маме вообще неизвестно, о чем мы с тобой разговаривали.

— А мы и не разговаривали! — нахохлился мальчишка. — Это что — скажете, разговор? — Он кивнул в сторону шахматной доски. — Так, ерунда. Просто не такое занудство, как уроки.

Аманда, закатив глаза, схватилась за сердце.

— О-о-о… — простонала она. — Ты ранил меня в самое сердце!

— Для чего все это здесь? — Он бросил взгляд на шахматную доску. — Чтобы ребята с удовольствием приходили сюда, к вам?

— Это особые вещи, они называются «ледоколами» — помогают сломить лед в разговоре.

Он коротко фыркнул.

— И «Гарри Поттер» тоже? — Кивком головы мальчик указал на книгу, лежавшую у нее на столе.

— Мне нравится «Гарри Поттер». Классная книга.

— Вот и близнецы тоже так считают. — Его младшим братьям-близнецам было девять лет. — Я им как-то наврал, что Гарри часто летает по нашему лесу на своей метле. Чтобы не увязывались за мной хвостом всякий раз, как я хожу сюда. А классный у нас лес, верно? Самый что ни на есть настоящий. А вот Гарри — нет. — Наклонившись вперед, он принялся перебирать фигурки на шахматной доске. — Знаете, я бы тоже к вам ходил… посоветоваться, если бы мог, но не могу.

— Но почему?

— Я не слишком-то умею разговаривать…

— Но ведь с приятелями ты разговариваешь? Разве нет?

— Не совсем так. Это они болтают. А я слушаю.

— Ну, вот мы и добрались до сути дела, — улыбнулась Аманда, желая подбодрить Джорди. — Визиты к психотерапевту для этого и существуют. Все подростки в этом возрасте нуждаются в том, чтобы дать выход своим эмоциям. А ты вдобавок еще и хороший слушатель.

— Да, это верно, но иногда… знаете, иной раз ведь и самому хочется что-то сказать.

— Например?

Он поднял на нее несчастные глаза:

— Ну, рассказать о всяких заморочках, знаете ли. Мало ли что бывает… в школе, например. Или дома. Да даже на бейсболе.

— На бейсболе? А мне всегда казалось, ты любишь бейсбол. — Интересно, подумала Аманда. Кажется, он только что вернулся с тренировки. Наверняка ему там здорово досталось.

— Нравится… но мне нравится играть в бейсбол, а я не играю. Просто сижу на скамейке запасных, и все. Вы хоть представляете себе, каково это? Когда все вокруг таращатся на тебя? И твои собственные родители, между прочим, тоже? Для чего они вообще приходят на игру? Сидели бы дома, что ли… То есть я хочу сказать, что моя мать просто не вылезает из школы. И Джули обожает школу, но что она знает о ней? Ей ведь только шесть.

— Ну, твоя мама делает для школы очень много, — вступилась Аманда.

— А знаете, как порой это бесит?

— Вообще говоря, нет, — покачала головой Аманда, мысленно прикидывая в уме риск, на который она шла. — Дело в том, понимаешь ли, что мои собственные родители были так заняты работой и собой, что на меня и на школу, где я училась, у них попросту не оставалось ни времени, ни сил.

Джорди дернул плечом:

— А мои только ругаются с утра до вечера. Думают, мы не слышим.

С губ Аманды сорвалось неодобрительное фырканье, но она нашла в себе силы промолчать. Воспользовавшись ее молчанием, чтобы собраться с мыслями, Джорди снова заговорил. Правда, теперь его мысли приняли другое направление, но было ясно, что то, о чем он собирается рассказать ей, не дает ему покоя.

— Да даже если и не слышим, разве ж по их виду не заметно, что они ссорятся? — буркнул он. — Мама теперь почти никогда не улыбается. Не придумывает всякие веселые розыгрыши, приколы, как делала это раньше. Вроде зашитых наглухо рукавов и все такое… — Он тоскливо вздохнул и тут же спохватился: — То есть не то чтобы мне сейчас это было так уж сильно нужно… я уже слишком большой для таких шуточек… а вот Джули и близнецы — другое дело. Раньше знаете как бывало? Позови ты в дом хоть двадцать человек разом — и ничего! Найдется и попкорн, и пицца, и через пять минут все уже сидят перед телевизором. Раньше я даже не злился, когда вся эта малышня путалась под ногами у меня самого и моих приятелей, потому что они все как бы тоже были частью всего этого… вы понимаете?

Оживление вдруг разом пропало, сменившись угрюмым молчанием, а затем — злостью.

— А сейчас что? Раз в день сунет голову в мою комнату, чтобы задать очередной идиотский вопрос. И все!

— Твою мать! Вот дерьмо! — протянул высокий гнусавый голос.

Бросив неодобрительный взгляд в сторону сидевшего в клетке пронзительно зеленого попугая — он был настолько яркий, что здорово смахивал на неоновую рекламу, — Аманда нахмурилась.

— Замолчи, Мэдди, — велела она.

Джорди обернулся и тоже посмотрел на птицу.

— Господи, она же вечно орет одно и то же! Как вам вообще разрешили держать ее у себя?

— Ну, положим, она не такая уж дура и прекрасно знает, при ком можно ругаться. При тебе она особо не стесняется. А вот если появится мистер Эдлин или кто-то из учителей, то будет сидеть тише воды, ниже травы. Короче, вести себя так, как положено благовоспитанному попугаю.

Как и шахматные фигурки, Мэдди тоже была отведена роль «ледокола». Иные ребята чуть ли не месяц подряд бегали к ней, чтобы побаловать Мэдди печеньем или крекерами. И только после этого набирались храбрости, чтобы обсудить свои проблемы с Амандой.

— Она, в общем-то, не такая уж плохая. — Аманда кивнула в сторону птичьей клетки.

— Я тебя люблю, — кокетливо проворковала Мэдди.

— А кувыркаться она умеет? — поинтересовался Джорди. — Или нет? Значит, вы считаете, она хорошая? Или, может, все-таки плохая?

— Нет, Мэдди хорошая. Точно, хорошая. Хорошие птицы тоже, бывает, ругаются дурными словами, когда расстроены или кто-то их обидит. Видишь ли, Мэдди выучилась ругаться у кого-то из прежних хозяев, который наказывал ее одежной щеткой. А уже после этого она попала ко мне. И мне пришлось смириться с этим. Мэдди злится, а когда она злится, то ругается. И она переживает, когда видит, что кто-то из тех, кто приходит сюда, расстроен. Вот как ты — из-за бейсбола.

— Но я ведь говорил не о бейсболе, когда она принялась ругаться, — возразил Джорди.

Да, конечно, — он говорил о своей матери. Естественно, он говорил о ней. Именно поэтому, внезапно смутившись, Джорди вскочил, засуетился, старательно избегая смотреть на Аманду, потом вскинул на плечо рюкзак, буркнул что-то и пулей вылетел в коридор.

Да, Джорди явно нуждается в советах психолога, но это непременно должен быть кто-то посторонний, незнакомый с его семьей. Но, чтобы отвести его к психологу, нужно, чтобы кто-то из его родителей — один из них или оба — проявил инициативу. А никто из них, похоже, даже не думал об этом. Пришлось Аманде самой взяться за дело, и начала она с того, что придумала предлог, чтобы снова заманить его к себе. Жаль, конечно, что он убежал. Но она еще не успела даже слова сказать, как он уже вылетел за дверь и, громко топая, промчался по гулкому коридору, унося с собой свою тоску и боль.

«Подожди! — хотелось крикнуть ей ему вслед. — Давай поговорим об этом, только ты и я, хорошо? Обсудим других родителей, которые тоже ругаются между собой, как твои, а потом ты расскажешь мне, что ты чувствуешь при этом. Расскажешь, чем ты занят на самом деле, когда все вокруг считают, что ты корпишь над уроками. Мы будем говорить, сколько ты захочешь. Я совершенно свободна. Я никуда не спешу. Мне никуда не нужно идти. Все, что мне нужно, — это помочь тебе решить твои проблемы. Мне действительно это нужно — чтобы не думать о своих».

Но Джорди уже исчез — как исчезают все они, чуть только прозвенит звонок с урока. Взгляд Аманды вернулся к письменному столу, на котором в простой синевато-серой рамке стояла фотография Грэхема. Он улыбался ей своей до боли знакомой широкой улыбкой, и белые зубы ослепительно сверкали на фоне его бороды. Его лицо было одним из тех, которые невольно притягивают к себе женский взгляд. Аманда давно уже заметила, как на него поглядывают ее коллеги. Впрочем, фотография Грэхема также была одним из ее «ледоколов».

Надо было все-таки позвонить ему. Наверняка он давно уже ждет ее звонка. Но Аманда ничего еще пока не знала точно. И возможно, долго еще не узнает. Ей давно уже казалось, что если что-то еще и связывает их с Грэхемом, так только их отчаянное желание иметь ребенка. Эта мысль камнем лежала у нее на сердце, не давая вздохнуть полной грудью. О нет, у нее и в мыслях не было упрекать в чем-то Грэхема. Он-то как раз сделал все, что мог, бедняга. Во всем виновато ее тело. Конечно, Грэхем никогда ни словом, ни взглядом не позволил себе винить ее. Впрочем, ему и не нужно было это делать — Аманда и так чувствовала сжигавшее его нетерпение.

Но что еще она могла сделать, кроме того, что уже сделала, хотелось крикнуть ей. Аманда скрупулезно следовала всем рекомендациям Эмили — плотно ела, много отдыхала, выполняла все специально подобранные для нее упражнения, разве что только сегодня забыла. Старательно избегая любой физической нагрузки, которая могла бы вызвать менструацию, Аманда даже старалась двигаться как можно меньше.

Конечно, все это вздор. Чем это могло бы повредить ее беременности? И все-таки Аманда была на грани отчаяния. С самого обеда она не выходила из кабинета, и хотя ей страшно хотелось принять душ, она всячески гнала от себя эту мысль. Вместо того чтобы сходить в ванную, она поудобнее устроилась на диване, бросила взгляд на часы и вспомнила о Квинне Дэвисе. Было уже половина шестого. Она пообещала мальчику, что будет у себя до шести. Значит, придется ждать.

Его письма встревожили ее. Они приходили по электронной почте, первое, которое она получила рано утром, начиналось словами: «Мне позарез нужно поговорить, но дело слишком личное. Это возможно?» — «На этот счет можешь не беспокоиться, — ответила Аманда. — Все, сказанное в моем кабинете, останется строго между нами. Таков закон. Я свободна после третьего урока. Тебя это устраивает?»

После третьего урока он не пришел. Зато во время четвертого по электронной почте пришло еще одно письмо. «А мои родители узнают, что я был у вас?» — говорилось в нем. «Нет, — ответила Аманда. — Это — часть закона о неразглашении врачебной тайны. Они ничего не узнают до тех пор, пока ты сам не подпишешь документ, в котором будет говориться, что не возражаешь, если я им расскажу. После уроков у меня будут свободные полчаса. Но если тебе нужно идти на тренировку по бейсболу, ничего страшного — можем встретиться там. Я буду у себя до шести. Тебе это подойдет?»

Ее письмо осталось без ответа. Во время разговора с Джорди Аманда все время ловила себя на том, что невольно прислушивается — не раздадутся ли в коридоре шаги, свидетельствующие о том, что Квинн пришел и ждет своей очереди. Но все было тихо. Да, с этим мальчиком явно что-то было неладно. Ее опыт и внутренний голос говорили ей, что это так, и дело тут было вовсе не в том, что он предпочитал общаться с ней по электронной почте. Многие ребята так делали, потому что старались сохранить инкогнито. Аманда всегда предлагала им зайти, даже назначала время встречи. Часто они не приходили, но что она могла сделать? Только незаметно приглядывать за ними, попытаться связаться по почте еще раз, и только. Настаивать в таких случаях было нельзя — это могло плохо кончиться.

Но Квинн не был похож на тех, с кем ей обычно приходилось работать. Прежде всего, он был звездой. Его второй год подряд выбирали старостой класса, он еще входил в школьный совет, прошлой зимой считался одним из лучших игроков школьной сборной по баскетболу, и вот теперь о нем заговорили как о лучшем игроке в бейсбольной команде. Два его старших брата, в свое время так же блиставшие в Вудли, уже учились в университетах, один — в Принстонском, другой — в Вест-Пойнте. Его родители играли заметную роль в общественной жизни города. Их имена то и дело мелькали в газетах.

Аманда гадала, придет ли он вообще, а если придет, то что же он скажет. Вполне возможно, ему просто хочется посоветоваться с ней о ком-то из одноклассников, которому требуется помощь, — кстати, одной из обязанностей членов школьного совета было стараться разобраться с проблемами учащихся до того, как что-то произойдет. Примерно треть из тех, с кем ей приходилось потом работать, приходили к ней именно по совету их же товарищей. Но что-то подсказывало Аманде, что в данном случае речь идет не об этом — вряд ли Квинн тогда стал бы так волноваться, чтобы об их встрече не узнали его родители.

Сбросив туфли, Аманда со вздохом вытянула ноги. Она безумно устала, но не физически, а душевно. Впрочем, тело ее устало тоже, но стоило ей только допустить, что эта усталость свидетельствует о долгожданной беременности, как внутри у нее все переворачивалось. Как бы там ни было, но сейчас она была счастлива, что ее должность позволяла ей носить обычную одежду. Позволяла? Нет, скорее требовала. Ведь подростки должны были видеть в ней не только психолога, чей долг состоит в том, чтобы дать им профессиональный совет, но просто женщину, с которой можно поговорить по душам, а при случае поплакаться в жилетку. И тут ее внешность была ей только на руку — при ее хрупкости и короткой стрижке никто бы не мог дать ей ее тридцати пяти лет — двадцать пять, двадцать шесть от силы. Чтобы добиться их доверия, ей требовалось казаться уверенной в себе, но не слишком грозной.

Сегодня это сработало. Возможно, свою роль тут сыграла и ее одежда: сливового цвета блузка и узкие брюки из мягкого искусственного шелка.

Из коридора донесся шум — какой-то неясный звук, похожий на недовольное восклицание, и снова повисла тишина. Испугавшись, что это все-таки Квинн и что там только что произошло что-то ужасное, Аманда вскочила и ринулась в коридор. Там неподвижно, словно статуя, в позе боевой готовности, с ведром и шваброй застыл уборщик.

— Эй, Джонни-и-и! — пронзительно заверещала вслед ей вездесущая Мэдди.

Из груди Аманды вырвался вздох.

— Мистер Дубчек! — позвала она.

Уборщику, седому как лунь, костлявому старику, уже наверняка перевалило за восемьдесят, но он решительно отказывался уходить на покой. Его помнили не только родители нынешних учеников, но и их родители тоже. Он был реликвией, своего рода символом школы и в связи с этим пользовался всеобщим уважением. Его никто не осмеливался называть просто по имени — только мистер Дубчек, на это решалась одна только Мэдди, впрочем, какой с нее спрос? Птица и понятия не имела об уважении — знала только, что он кормит ее, чистит ей клетку и каждый вечер забирает к себе, в свою крохотную комнатушку в подвале школы.

— Мне послышались какие-то голоса, — хрипло прокаркал старик, завидев Аманду. — Но если у вас тут еще дела, так я, пожалуй, пойду, а? Не хочу мешать.

— Тут никого нет, — с улыбкой ответила она. Но улыбка мигом слетела с ее лица. Она неожиданно почувствовала какую-то тяжесть в нижней части живота.

С гулко бьющимся сердцем Аманда заспешила вниз по коридору, где был туалет. Впрочем, еще не успев запереть за собой дверь кабинки и спустить сливового цвета шелковые брючки, в которых она была, Аманда уже догадалась, что произошло. На нее вдруг разом навалилась свинцовая тяжесть, и, охваченная чувством громадной, невосполнимой потери, Аманда зажмурилась. Опустившись на сиденье, она облокотилась о колени, закрыла лицо руками и громко, безутешно заплакала.

Должно быть, она просидела так довольно долго, потому что ее заставил очнуться громкий стук в дверь туалета и испуганный крик уборщика.

— Миссис О’Лири! — вопил он. — С вами все в порядке?!

«Миссис О’Лири»! Какая ирония», — горько подумала Аманда. В школе ее все именовали только мисс Аманда Карр. Она лично сообщила об этом уборщику — было это, помнится, еще года четыре назад. В тот же самый год, кажется, она познакомила старика с Грэхемом, который заехал тогда, чтобы помочь ей устроиться в ее новом кабинете. Но с тех пор престарелый джентльмен всякий раз почтительно именовал ее «миссис О’Лири».

Да и потом, что страшного в том, что он назвал ее так? Да ничего — в любой другой день, кроме сегодняшнего. Она всегда считала для себя честью быть женой такого человека, как Грэхем. Она даже успела убедить себя, что когда они обзаведутся детьми, то она перестанет называть себя Амандой Карр — только Аманда О’Лири.

Когда они обзаведутся детьми. Вернее, если они у них вообще будут. Именно это и мешало ей пользоваться фамилией О’Лири. Если она бесплодна, какое она имеет право считать себя членом их семьи?

Слезы вновь хлынули ручьем.

— Миссис О’Лири! — продолжать взывать старик.

Шмыгнув носом, Аманда решительно вытерла слезы тыльной стороной ладони.

— Со мной все в порядке, — немного в нос ответила она. — Сейчас выйду.

Приведя себя в порядок, насколько это было возможно, она вымыла руки и промокнула бумажной салфеткой глаза. В правом виске тяжело заворочалась боль, но у Аманды не было при себе ничего, чтобы хоть немного унять ее, как, впрочем, не было и желания и сил ждать Квинна Дэвиса, вне зависимости от того, какая у бедняги проблема. Моля бога, чтобы он не пришел, Аманда вернулась к себе в кабинет, с помощью маленького зеркальца привела в порядок лицо, выключила компьютер, заперла папки с личными делами в сейф и, помахав уборщику на прощанье рукой, отправилась домой.

Грэхем изо всех сил оттягивал возвращение домой. Было немало мест, куда он мог завернуть по пути, десять минут там, четверть часа тут, давая время Аманде позвонить. Но глодавшее его нетерпение было слишком велико, оно гнало его вперед. Выехав на скоростное шоссе, Грэхем машинально вдавил педаль газа в пол.

Телефон взорвался звонком, и сердце Грэхема ушло в пятки.

— Привет? Это ты? — вместо приветствия крикнул он в трубку. Но это звонила не Аманда. Это была владелица фирмы по торговле недвижимостью, которая наняла его, чтобы переделать участок перед ее офисом. Работа обещала быть нетрудной, а вот значение имела огромное. Клиентура этой дамы принадлежала исключительно к сливкам местного общества. Если ей понравится, как он выполнит ее заказ, она станет рекомендовать его своим клиентам. И хотя работы у него и сейчас хватало, лишние заказы ему не помешают. Деньги никогда лишними не бывают, подумал Грэхем, а учитывая напряжение в отношениях между ним и Амандой, работа для него стала спасением. Без нее он бы сошел с ума.

— Я просто хотела узнать, когда я снова вас увижу, — промурлыкала она.

Держа руль левой рукой, Грэхем правой вытащил свой черный ежедневник и открыл его, не отрывая глаз от дороги.

— Мне передали, что вы звонили. План вашего участка будет готов уже в начале следующей недели. — Грэхем перелистал несколько страниц, бегло проглядев записи. — Как насчет того, чтобы встретиться, скажем, через неделю? Часа в четыре вас устроит?

— Отлично. Значит, во вторник, в четыре часа. Жду вас.

Грэхем еще не успел сунуть телефон в карман, когда раздалась новая трель. И снова сердце едва не выпрыгнуло у него из груди. Но и на этот раз это была не Аманда. Звонил его брат Джо.

— Новости есть?

Грэхем с трудом перевел дыхание.

— He-а. Еду домой.

— Мама звонила. Спрашивает, что у вас слышно. Говорит, что очень волнуется.

— Ну, еще бы. Конечно волнуется! Господи, черт меня дернул вообще рассказать вам об этом! Держал бы язык за зубами — и все было бы в порядке!

— Но ведь мы сами приставали к тебе с расспросами.

Вот уж это точно! Не прошло и месяца с его женитьбы, а его уже принялись донимать вопросами. И с тех пор не переставали это делать. Он уже успел пожалеть, что сразу же не заткнул им рот, заявив, что они с Амандой, мол, вообще не помышляют о детях и не будут ли они столь любезны оставить их в покое. А знать, что все его семейство полностью в курсе всего, через что им обоим пришлось пройти, было столь же унизительно, как сидеть при всех со спущенными штанами. Мужчинам из рода О’Лири подобные проблемы были незнакомы. Господи Боже, совсем недавно супруга Джо, Кристина, произвела на свет пятого наследника, и Грэхем сильно подозревал, что это еще не конец.

— Она уже начинает понемногу отчаиваться, — продолжал между тем Джо, имея в виду их мать, Дороти. — Говорит, что хочет увидеть внуков прежде, чем умрет.

— Ей еще только семьдесят семь.

— Она утверждает, что начинает слабеть.

Грэхем бессильно выругался.

— И что, по ее мнению, я должен делать?!

— Мама говорит, что это, мол, ее последнее желание.

— Джо, я тебя умоляю! Только не теперь, хорошо?

— Знаю. Просто хотел предупредить тебя на всякий случай. Мама уже поговаривает, что зря ты, дескать, расстался с Меган.

В этом тоже не было ничего нового.

— Да при чем тут Меган, черт побери? Мы с Меган расстались, и конец. О чем тут вообще говорить?! — разозлился Грэхем. — Проклятье, Джо, ну хоть ты бы напомнил ей, что я женат на Аманде! И если у меня вообще когда-нибудь будут дети, то только от Аманды! Эй, прости, мне звонят! — соврал он. Но он чувствовал, что уже просто не в состоянии обсуждать эту тему дальше. — Я потом тебе перезвоню, хорошо?

Бросив телефон на сиденье, Грэхем погрузился в мрачное молчание. Слава Всевышнему, этот проклятый день наконец закончен. Одного только он не понимал — для чего Аманде понадобилось мучить его, заставив томиться в неведении? Даже если она до сих пор еще ни в чем не уверена, все равно могла бы позвонить и сказать хоть несколько слов. Ей же известно, что он ждет.

Съехав с шоссе, он двинулся по дороге, которую уже знал как свои пять пальцев, и в этом было что-то успокаивающее. Ему нравился Вудли, нравилось, как городские дороги причудливо петляют и карабкаются вверх и вниз по склонам зеленых холмов. Карта города, по мнению Грэхема, походила на дерево — отходящий от скоростного шоссе могучий ствол упирался раскидистой кроной в самое основание холма, разветвляясь надвое и оставляя позади себя городские здания, офисы и магазины, усыпавшие его, словно листья, и тянулся дальше, где молодые побеги его заканчивались аккуратными особнячками наподобие того, где жили они с Амандой.

Ни одна дорога в Вудли не граничила с пустырем. Вдоль каждой росли или сосны, буки, ели, клены, березы, или дубы. Миновав поворот, Грэхем залюбовался целым лугом красного триллиума. Немного дальше радовали глаз желтые лилии, а за ними горделиво высились горные лавры, все сплошь усыпанные белыми бутонами. Не каждый заметил бы посреди всего этого пышного великолепия скромную аризему, чьи темнобордовые венчики почти терялись в тени дороги, но только не Грэхем. Ему было достаточно одного беглого взгляда, чтобы отличить папоротник-адиантум от папоротника-орляка или, скажем, лишайник — от мха или плауна.

А в здешних лесах можно было встретить и те и другие. Грэхем даже немного гордился этим. Его родной город, где по-прежнему жила его семья, лежал всего лишь в пятидесяти милях к югу, но два эти города, казалось, существовали в разных мирах. Тот, где он жил сейчас, населяли те, кто мечтал тут жить. Для Грэхема Вудли стал воплощением мечты.

Точнее сказать, частично. Но они с Амандой изо всех сил старались, чтобы их мечты в полной мере стали явью, и если дома его ждут хорошие новости, то он возблагодарит судьбу за то, что она привела его сюда. Для тех, кто хотел найти самое подходящее место, чтобы растить детей, лучше Вудли нечего было и искать.

Центр его располагался у подножия холма. Три городские улицы, с тянувшимися вдоль них рядами стройных буков, деревянными скамейками и витринами магазинов, выглядели живописно даже зимой, когда утопали в снегу, что же говорить сейчас, когда на дворе стоял май? Воздух был напоен сладкими и терпкими ароматами — из булочной доносился запах горячих булочек с корицей, из кафе — дразнящий аромат свежеподжаренного мяса, из кондитерской — шоколада и фруктов. В боковых улочках и переулках десятками толпились крохотные кафе и ресторанчики, владельцы которых спешили удовлетворить аппетит постоянно растущего населения города. Однако главным храмом чревоугодия, бесспорно, оставалась центральная аптека-закусочная с ее шикарным залом, где, рассевшись за блестящими металлическими столиками, можно было не только позавтракать, но и пообедать и поужинать, зимой — в застекленном патио, а летом — на свежем воздухе. Чуть дальше, за художественной галереей и антикварной лавкой, находился книжный магазин, до отказа забитый книгами, — казалось бы, чего еще желать чадолюбивым родителям, у которых глаза разбегаются от великого множества красочных томиков с детскими сказками? Было тут и немало магазинов модной мужской и женской одежды, и еще одна аптека-закусочная, чей владелец был настолько внимателен к своим покупателем, что не поленился устроить в ней отдел готовых лекарств, и магазин фототоваров, и компьютерный центр, и даже — подумать только! — самую настоящую чайную!

Кое-какие из этих магазинов занимали все два этажа целиком, что, по мнению отцов города, было пределом для подобных заведений. Но куда чаще вторые этажи зданий занимали офисы адвокатов, врачей и дизайнеров интерьеров. Офис Грэхема располагался над магазином хозяйственных принадлежностей.

Сейчас он не стал заезжать на работу. Не остановился он и возле самого большого в Вудли супермаркета, хотя в любое другое время непременно завернул бы туда, чтобы порадовать Аманду миндальными орешками в шоколаде. Аманда их просто обожала.

Но сегодня у него было не то настроение, чтобы беззаботно болтать со знакомыми, что неизбежно пришлось бы делать, загляни он в супермаркет. И потом, если честно, Грэхем был страшно зол на Аманду — ну разве трудно было позвонить? Ведь он же с ума сходит от беспокойства, и ей это отлично известно. Но причина его злости была не только в этом. В какой-то степени это объяснялось и тем, что она так долго не могла забеременеть.

Поймав себя на этой подленькой мысли, Грэхем похолодел. Он знал, что это несправедливо, но ничего не мог с собой поделать, и от этого чувствовал себя виноватым.

Может быть, именно поэтому он непринужденно закинул руку на спинку соседнего сиденья и принялся беззаботно насвистывать, словно желая доказать самому себе, что все отлично — словом, никаких проблем!

Тупое оцепенение, охватившее Аманду, как только она узнала, что все ее надежды рухнули, понемногу прошло, и на нее с новой силой навалилось отчаяние. Итак, ребенка не будет. Снова все пошло прахом. Ей отказано в этом счастье. Она чувствовала себя опустошенной и усталой. Черная тоска охватила ее.

В этот раз они с Грэхемом были особенно осторожны, боясь даже словом намекнуть на то, чего они ждут, чтобы не сглазить. И все же не могли удержаться, чтобы не договориться повесить на рождественскую елку носок — о самом дорогом подарке не было сказано ни слова — или о том, что нужно непременно купить что-то новое, чтобы отпраздновать канун Нового года. И только однажды рискнули заговорить об этом — когда смеялись, представляя себе, насколько легче будет им выдерживать праздничный бедлам, неизбежный всегда, когда многочисленные представители клана О’Лири съезжались вместе, когда у них самих будет ребенок.

Вытащив из волос черепаховую заколку, она помотала головой, позволив им рассыпаться по плечам, и попыталась успокоиться, переключившись на что-нибудь приятное. Слава богу, ей есть за что быть благодарной судьбе, щедро одарившей ее тем, о чем мечтают сотни других и чего у них никогда не будет. Начнем с того, что у нее есть потрясающий дом в чудесной местности, можно сказать — почти в лесу, а вокруг полным-полно приятных людей — идеальное место, чтобы растить детей.

Только вот детей нет… и не предвидится.

Но зато у нее трое чудесных соседей, двое из которых за это время успели превратиться в близких друзей. Третья из них, молодая вдова Бена, сторонилась их, предпочитая оставаться одной. Зато другие с лихвой компенсировали это бесконечными соседскими визитам через задний двор, коктейлями на свежем воздухе позади дома, осенними вечеринками, когда все дружно жгли опавшие листья, и воскресными пирушками зимой. И это не считая еще бесконечной женской болтовни по телефону или посиделок на крылечке, а также тусовок в бассейне Коттеров.

Такие разговоры — прекрасное лекарство. Можно попробовать хоть сейчас. Все ее приятельницы откровенно завидовали ей, поскольку ни одной из них не удалось добиться в жизни большего, чем Аманде. Такой карьеры не сделала ни одна. Карен трудилась как лошадь, не получая взамен ни денег, ни даже особого уважения. В отличие от нее Джорджия хоть и зарабатывала кучу денег, но, так как ей часто приходилось уезжать из города, видела семью всего два-три дня в неделю.

Аманда зарабатывала не так уж много, но зато она сделала блестящую карьеру, и деньги тут, согласитесь, не самое главное. И потом, она просто любила свою работу — не говоря уже о том, что ее все устраивало. От ее дома до школы было не больше десяти минут езды. А когда у нее будет ребенок, вовсе не обязательно сидеть там все дни напролет — она вполне могла бы остаться там на должности консультанта-психолога, сама определять свою нагрузку, принимать ребят у себя дома, когда ей захочется. Небольшой офис над гаражом имел отдельный вход. Если у них с Грэхемом будут дети, он чудесно подойдет для ее целей.

Она даже машиной обзавелась в расчете на будущих детей — внедорожником, который в полной мере соответствовал положению, занимаемому ими в обществе Вудли. Правда, с момента его выпуска прошло уже четыре года, и он потихоньку начал сдавать. За последние пару месяцев им пришлось поменять в нем аккумулятор, подвеску и всю инжекторную систему целиком. Они с Грэхемом уже поговаривали о том, не сменить ли им машину, но месяц за месяцем проходили в бесплодных ожиданиях, а теперь это и вовсе казалось им глупым.

Она свернула с дороги на проселочную, с обеих сторон окруженную густым пролеском, и машина радостно зафыркала, когда вдали показался их дом.

Знакомого грузовичка Грэхема нигде не было видно.

Еще до конца не отдавая себе отчета в том, что она чувствует по этому поводу, Аманда опустила оба окна и зажмурилась, чувствуя, как ворвавшийся внутрь теплый воздух треплет ей волосы. Наступил май, и все вокруг как будто стремилось пробудиться к жизни. Разом зазеленевшую на лужайках траву один раз уже успели подстричь, отчего лужайки, как это всегда бывает, казались полосатыми, а в воздухе повис стойкий запах влажной зелени. Огромные, развесистые дубы, еще пару недель назад жалобно вздымавшие к небу корявые голые ветки, уже успели выбросить почки и издалека казались окутанными нежным светло-зеленым флером. Белоствольные березы последовали их примеру и казались застенчивыми невестами в белых платьях. Крокусы распустились и уже успели отцвести, впрочем, так же как и форзиция с ее ярко-желтыми цветами на голых ветках, зато по-прежнему пышно цвели нарциссы, а кое-где уже раскрылись тюльпаны. На каждой ступеньке крыльца стояли горшки, в которых красовались лилии, и хотя полностью распуститься они должны были только где-то через неделю, но даже сейчас, полуоткрытые, они наполняли воздух своим нежным благоуханием.

Свернув на дорожку к дому, Аманда полной грудью вдохнула напоенный весенними ароматами воздух. Весну она всегда любила больше всего — царившая вокруг свежесть, какая-то первозданная чистота, ощущение, что повсюду зарождается новая жизнь, пьянили Аманду.

Зарождается новая жизнь… Свернув перед домом, Аманда остановилась, поставила машину на «ручник» и задумалась. Ведь живут же многие без детей, и что? Многие ее приятельницы с самого начала заявили, что материнство — это не для них, и при этом были, по-видимому, совершенно довольны своей жизнью. Беда была в том, что она-то как раз хотела иметь детей, да только все как-то не получалось, и она не понимала почему. Как это несправедливо, подумала Аманда.

Может, это наказание за то, что она так стремилась сделать карьеру? За то, что не спешила расстаться с девичьей фамилией? Или ее вина в том, что она так долго откладывала материнство? Конечно, десять лет назад все, возможно, было бы куда проще, но в двадцать пять лет Аманда чувствовала, что просто не готова еще стать матерью. Она ведь даже не была тогда знакома с Грэхемом. А Грэхем поистине стоил того, чтобы его ждали, — Аманда до сих пор свято верила в это.

А вот ее собственная мать отнюдь не разделяла ее мнения. Больше того — она считала, что генетические различия между ними столь велики, что именно это мешает зачатию. Грэхем — высоченный, ширококостный, мощный, с зелеными, как у русалки, глазами. И Аманда — хрупкая, миниатюрная, кареглазая. Грэхем со своими прямыми, почти черными волосами здорово смахивал на индейца. А светлые локоны Аманды делали ее похожей на дорогую куклу. У Грэхема было семеро братьев. Аманда росла единственным ребенком в семье. Он был атлетически сложен, Аманда же и с возрастом оставалась хрупкой, как тростинка.

Сама Аманда вечно отмахивалась от матери, в глубине души считая это просто аристократическим чванством, плодом ее разгулявшегося воображения. Но боль, терзавшая ее все эти годы, не становилась от этого меньше. А на этот раз они почти уверили себя, что все получится. Можно себе представить, как расстроится Грэхем, вздохнула она.

Надо было все-таки позвонить ему. Тем более что некоторые вещи куда легче сказать по телефону, чем в лицо. Да, нужно было позвонить и выложить ему все. Сказать, что тоже очень расстроена. Признаться в очередной своей неудаче.

Впрочем, не поздно позвонить и сейчас, спохватилась Аманда. Но у нее рука не поднималась взять телефон.

Проклиная себя за трусость, она окончательно пала духом. Время шло. Посидев еще немного в машине, Аманда наконец взяла валявшуюся на сиденье сумочку и собралась выйти, когда какое-то движение в зеркальце заднего вида внезапно заставило ее обернуться. Это была вдова Бена, Гретхен Танненволд, расхаживавшая между только что разбитыми клумбами. Осенью она возилась в саду с утра до позднего вечера, сажая и пересаживая бесчисленные луковицы, и при этом ни разу не повернулась в сторону соседей, словно давая понять, что предпочитает оставаться одна, а они, мол, как хотят. Все попытки с их стороны завязать дружбу были встречены достаточно вежливо, однако без большого энтузиазма. Даже Аманда, с ее опытом и умением быстро расположить к себе любого, потерпела неудачу. Сделан пару попыток завязать приятельские отношения с молодой вдовой и убедившись, что Гретхен не любительница поболтать, Аманда отстала, только наивно удивлялась про себя, как это добродушный, разговорчивый Бен, считавшийся рубахой-парнем, умудрился выбрать в жены полную свою противоположность?

Впрочем, по-человечески это как раз нетрудно понять, вздохнула она. Гретхен была чуть ли не вдвое моложе Бена. И к тому же полной противоположностью его первой жены, Джун. Вероятно, стараясь излечиться от тоски по ней, бедняга Бен решил коренным образом перекроить всю свою жизнь.

Его соседи мужчины, как водится, отнеслись к этому с пониманием.

— Видели бы вы их вместе! Она чуть ли не молится на него, честное слово, — объявил Расс Лэнг, в душе которого Гретхен, похоже, задела романтическую струнку. — Ха! Кому из мужчин это не понравилось бы?

Леланд Коттер высказался на этот счет куда более откровенно:

— Может, он просто влюбился в нее по уши? Черт, она ведь красотка!

Грэхем высказал предположение, что Бена подкупила кипучая энергия Гретхен.

— Она то и дело таскает Бена то в горы, то на теннис. Они теперь постоянно путешествуют. А с Джун у них была очень тихая жизнь. Гретхен открыла перед ним совсем другой мир.

Женщины, в отличие от мужчин, были куда менее снисходительны. Понаблюдав за соседями, они единодушно решили, что если Бена манила возможность заполучить в постель молодую и красивую женщину, то Гретхен скорее всего манили деньги Бена. Каждый из них получил свое.

Конечно, некоторые основания для этого, вероятно, были. Однако это не объясняло, почему Гретхен после смерти Бена упорно остается жить здесь. Аманда ни минуты не сомневалась, что та поспешит продать дом, забрать деньги и убраться отсюда. Но Гретхен осталась. Вот и сейчас она копалась в саду, в своей короткой, обтягивающей юбке и таком же пуловере больше похожая на совсем еще юную девушку-подростка, чем на женщину, которой уже перевалило за тридцать.

Как странно… Аманда присмотрелась повнимательнее. Ей вдруг показалось, что обтягивающая одежда не скрывает выпирающий животик. Может, Гретхен беременна?

Неприятно пораженная этой мыслью, Аманда до отказа вывернула шею, разглядывая соседку через заднее стекло машины. Пришлось немного подождать, прежде чем Гретхен повернулась в профиль. Так оно и есть! Точно — округлившийся живот! Вот это да! Аманда застыла, точно пригвожденная к месту. Вот так номер, думала она. Бен скончался почти год назад, стало быть, он тут ни при чем. Но ведь Гретхен со времени его смерти практически не выходила из дома. Она жила затворницей, нигде не бывала и уж точно не бегала на свидания, иначе они наверняка заметили бы это. Насколько знала Аманда, единственными мужчинами, кто время от времени бывал у нее в доме, были водопроводчик, садовник и электромонтер. А также — по той или иной причине — Расс Лэнг, Ли Коттер и… и Грэхем.