Наслаждение и боль

Глава 7

Незадолго до того, как школьный автобус остановился возле здания школы, Аманда свернула на повороте и двинулась к тупичку, в конце которого стоял ее дом. Рабочий день Аманды еще не был закончен — позже ей придется вернуться в школу, где на сегодняшний вечер было намечено сразу два родительских собрания. Но учащиеся уже разбрелись по домам, а она сама чувствовала, что устала как собака. Оставалось только надеяться, что ей удастся хоть немного передохнуть, перед тем как возвращаться обратно в школу.

Но, если честно, домой она заехала в основном потому, что надеялась застать Грэхема. С той самой минуты, когда он, хлопнув дверью, утром выскочил из кухни, они не обменялись ни словом. И каждый раз, как она думала о муже, внутри у нее словно что-то переворачивалось.

Но на дорожке перед домом не было знакомого грузовичка. Она бы заметила его еще от самого угла.

Небо было сплошь затянуто тучами, но даже тусклый серенький день не мог скрыть того, что почки на ветках начинают понемногу набухать, зеленый цвет травы с каждым днем становится как будто гуще и сочнее, а тюльпаны заметно подросли даже со вчерашнего дня. Все вокруг расцветало, в отличие от нее самой, а она, видит бог, чувствовала себя какой-то застывшей, словно оплывшая, давным-давно потухшая свечка. Ничто не могло заставить ее загореться — ни три сорокаминутных беседы с учениками, ни шесть других более коротких, ни целый ворох писем, который она обнаружила в своем электронном почтовом ящике.

Но от Квинна по-прежнему не было ни строчки. Правда, ей удалось побеседовать с его матерью — Аманда позвонила ей сама, — но в разговоре с ней Марджори Дэвис была не более приветлива, чем накануне вечером, когда они встретились в кабинете директора. «Каждый мальчишка в этом возрасте хоть раз да попробует спиртное, — упрямо твердила она. — В конце концов, подростки есть подростки, тут уж ничего не поделаешь. Администрация школы и так заняла неоправданно жесткую позицию. Так что прошу вас не вмешиваться в это дело!»

А у Аманды перед глазами стояли трясущиеся руки Квинна. Он все хрустел и хрустел пальцами, и этот хруст не давал ей покоя… Но она была бессильна. Она ничего не могла сделать — только если мальчик сам придет к ней за помощью. И эта беспомощность вкупе с овладевшим ею отупением, а также сознание того, что ей опять не удалось забеременеть, заставили ее почувствовать себя абсолютно никому не нужной и бесполезной, как никогда в жизни.

Однако, похоже, не ее одну мучили черные мысли. Свернув на повороте, она рассеянно разглядывала их тупичок и вдруг заметила Карен. Та, устало ссутулившись, сидела на краю тротуара — видимо, ждала школьный автобус. Аманда уже собиралась приветственно помахать ей рукой, когда прямо перед ней вывернула машина Джорджии. Судя по всему, та возвращалась из аэропорта. Точнее, из Техаса.

Аманда свернула на дорожку, ведущую к ее собственному дому, выбралась из машины и пошла к дому Лэнгов. При виде Джорджии, которая выпорхнула из своей машины, такой элегантной и вместе с тем деловой — в черно-белом костюме, с простой и изящной стрижкой и драгоценностями, с первого взгляда говорившими не только об утонченном вкусе, но и о тугом кошельке их обладательницы, Аманда почувствовала легкий укол зависти. Правда, ей пришлось тут же признать, что сама она вряд ли смогла бы выглядеть в черно-белом столь же ослепительно, как Джорджия. Ей шли совсем другие тона — впрочем, того же требовал и характер ее работы. В ее профессии предпочтительнее были более теплые оттенки — мягкий зеленовато-желтый, лиловато-голубой или алый, ее любимый. В этот день на Аманде была персикового оттенка блузка и слаксы. Это был ее собственный стиль, стиль, который она предпочитала. Но сейчас, приветливо улыбаясь приближавшейся Джорджии, она не могла не завидовать ей, отчетливо сознавая, что та, как женщина, намного привлекательнее ее самой.

— Привет. Смотришься просто сногсшибательно, — кивнула она. — Потрясающе! Как это тебе удается?! Полдня в самолете, а выглядишь так, словно собираешься выйти на подиум. Поделись своим секретом.

— Само собой получается. — Обняв ее, Джорджия на мгновение прижалась щекой к щеке Аманды. — Расс уже рассказал мне. Аманда, мне так жаль!

— Мне тоже, — пробормотала Аманда, благодарная за эту дружескую поддержку. Как бы она смогла обойтись без друзей — она, единственный ребенок в семье, да еще в такой, где родители без конца ругались между собой?!

— И что теперь?

— Не знаю. Нам с Грэхемом нужно поговорить. А пока… Знаешь, мы с ним слишком расстроились, чтобы что-то обсуждать. — Движением подбородка указав на Карен, Аманда потянула Джорджию за собой. — Ты уже знаешь про Квинна?

— Да, конечно, — кивнула Джорджия, стараясь не отставать. — То есть, конечно, немного. Элли особенно не распространялась об этом. Да и Расс тоже. — Джорджия понизила голос. — Джорди играет в бейсбол в одной команде с Квинном. Послушай, а он тоже замешан в этой истории?

— Насколько мне известно, нет.

— Что-то вид у Карен какой-то убитый… Ты не находишь?

Собственно говоря, так оно и было. Рядом с Джорджией в ее ослепительно черно-белом туалете и Амандой в нежно-розовом Карен казалась какой-то особенно унылой и тусклой, словно застиранная тряпка. И выражение лица у нее было соответствующее.

— У нее такой вид, словно все ее надежды потерпели крах, — едва слышно пробормотала Аманда.

— Надо бы нам снова устроить небольшой пикник в Кэньон-Ранч — только мы втроем, и все. Я постоянно уговариваю ее поехать, но Карен только отмахивается — говорит, что у нее дел по горло. Но я обязательно ее вытащу, вот увидишь!

— Не думаю, что из этого что-нибудь получится.

— Вот даже как? — буркнула Джорджия. — Что — снова Ли?

— Ли, Джорди, Гретхен… Знаешь, для всех нас это был чертовски тяжелый день.

— Гретхен? — удивилась Джорджия. — А что Гретхен? Что-то случилось?

Карен, успевшая услышать ее последние слова, криво усмехнулась:

— Ничего особенного — так, проблема на восемнадцать лет и два месяца.

Джорджия озадаченно нахмурилась:

— Что-то я ничего не понимаю…

— Разве Расс ничего тебе не говорил?

— О чем?

— Что Гретхен беременна! — выпалила Карен. — Ага! Так и есть — не говорил! Интересно, что это значит?

— Ради всего святого, о чем это ты?!

Сжалившись над ней, Аманда взялась объяснять:

— Гретхен ждет ребенка. Мы только вчера узнали.

— Ждет ребенка?! — Джорджия оторопела от удивления. Взгляд ее перебегал с Аманды на Карен и обратно. — Вот это номер! А мне всегда казалось, что она живет как самая настоящая монахиня.

— Как видишь, нет.

— Значит, кто-то к ней наведывается?

— Если так, то мы никого не заметили.

— Вот это здорово! Тогда кто же отец?

— Хороший вопрос! — с кислым видом протянула Аманда. — Похоже, этого никто не знает.

— А кто-нибудь у нее спрашивал?

— Я чуть было не спросила, — созналась Карен. — Намекнула — но Гретхен сделала вид, что не понимает. Правда, потом сама проговорилась — обронила, что отец, мол, ничего не знает о грядущем счастливом прибавлении семейства, потому как он, дескать, не свободен. Как тебе это, а? Идеально подходит любому из наших мужей!

Джорджия рассмеялась:

— Наших мужей?! Круто! Побойся бога, Карен, наши муженьки ни за что не стали бы крутить с Гретхен.

— Но они ведь только о ней и говорили, — криво усмехнувшись, возразила Карен.

— Подумаешь! — фыркнула Джорджия. — Все они такие! Настоящие скоты! Чесать языками о любых мало-мальски хорошеньких женщинах или пожирать их глазами — это их хлебом не корми! Говорить — тут они все мастера! А вот делать — это дело другое! И потом — она ведь как-никак наша соседка! Они не так глупы, чтобы охотиться возле своего семейного гнездышка! — Джорджия уселась рядом с Карен на тротуар. — И как отреагировал Ли, когда ты ему рассказала?

— Вроде бы удивился. Но еще месяц назад он бегал к ней, когда у нее сломался паровой котел. И тогда же заходил в дом. А к тому времени она уже была на шестом месяце. Что же, по-твоему, он ничего не заметил?

— Так ведь и мы сами тоже ничего не заметили, — вступилась Аманда. — Подумаешь — большое дело! Надела свитер на три размера больше — небось, позаимствовала у Бена — или одну из его рубашек, и готово. Тем более что для семи месяцев живот у нее не очень большой.

— Семь месяцев… — задумчиво протянула Джорджия. Взгляд у нее стал отсутствующим. — Значит, это случилось в октябре. Не помните, кто тогда заходил к ней?

— Садовник, слесарь, водопроводчик… — принялась перечислять Аманда.

— И… Расс, — запнувшись, добавила Карен.

Первой реакцией Джорджии было негодование. Она едва не вспылила, но потом, спохватившись и вспомнив заодно, в каком состоянии Карен, одумалась и постаралась быть снисходительной. Вместо того чтобы с жаром все отрицать, Джорджия захихикала.

— Это уж точно. Кстати, Расс наверняка тут. — Она покосилась на свою машину, одиноко стоявшую на дорожке. — Или скоро появится. Он сказал, что сегодня обедает со своим редактором. Должно быть, заговорились.

— Я дважды спрашивала его насчет Гретхен, — не унималась Карен. — Один раз — до разговора с ней, и еще раз — уже после. Расс клянется, что ни сном ни духом не знал о ребенке.

— Ну, тогда, значит, не знал, — пожала плечами Джорджия. Если Расс решил не рассказывать ей о беременности Гретхен, стало быть, для этого была причина — либо потому, что сам не знал, кто отец ребенка, либо просто не считал это настолько важным, подумала она. А может, Расс дал слово кому-то из приятелей не распространяться об этом — такой вариант тоже нельзя исключать. В конце концов, почему непременно Расс? Грэхем с таким же успехом мог путаться с Гретхен. Осенью он постоянно возился на ее участке, часто бывал в доме, ну и… А то, что у них с Амандой не все гладко, здесь каждая собака знает.

Ну, и конечно, не следует исключать Ли — вот уж кто никогда не пропускал ни одной юбки, — но у Джорджии не хватило жестокости намекнуть об этом Карен. К счастью, пока она ломала голову, что бы сказать, из-за поворота показался школьный автобус. У Джорджии словно камень с души упал.

— Расс считает, что сплетни — это чисто женская привилегия. Сам он гордится тем, что никогда не унизится до того, чтобы играть в подобные игры, и, если честно, он прав. Если подумать хорошенько, то нам-то какое до этого дело? Неужели это так важно — узнать, кто отец ребенка, которого носит Гретхен? В конце концов, если это кого-то касается, то только ее. И уж никак не нас.

— Очень на это надеюсь, — с кислым видом пробормотала Карен, глядя на автобус, который как раз объезжал клумбу, которой заканчивался их тупичок. Огромный, желтый, сверкающий свежей краской, он ничем не отличался от других школьных автобусов, разве только тем, что в нем сидели двое, дороже которых для Джорджии не было никого в целом мире. Она вдруг вспомнила, как вот так же встречала их из детского садика, потом из школы — сначала одну Эллисон, потом обоих. Теперь ее дети стали старше, Эллисон уже училась в девятом, Томми — в пятом, но нетерпение, с которым она ждала их обратно, осталось таким же острым. Как же редко я их вижу, с грустью подумала она.

Отряхнув юбку, она поспешно вскочила на ноги. Взгляд ее быстро перебегал от окна к окну, пока ей не удалось разглядеть сначала одно, потом другое улыбающееся детское лицо. Мягко зашуршали шины, и автобус остановился. Двери лязгнули и расползлись в стороны. Первой выпорхнула Джули, младшая дочка Карен, вслед за ней по ступенькам кубарем скатились близнецы. За ними последовали Эллисон и Томми. Увидев мать, оба завизжали и бросились ей на шею. Перебивая и отталкивая друг друга локтями, брат с сестрой наперебой твердили, как они соскучились. Потом они потащили ее к дому, продолжая теребить ее и требовать свою долю внимания, и тут из-за угла показалась машина Расса, который возвращался домой после делового обеда с редактором. Окруженная галдящей, смеющейся толпой своих чад и домочадцев, Джорджия мгновенно забыла и о Гретхен, и о ее беременности и вспомнила об этом только уже поздно вечером.

А Гретхен стояла в гостиной у окна, спрятавшись за занавесками. Внизу, по самому краю, они были отделаны пышными оборками, другой такой же ряд шел в самом верху, чуть ниже уровня глаз Гретхен. Даже несмотря на пышную крону дуба, который рос у нее во дворе, наполовину закрывая окна, ей было отлично видно трех женщин, сидевших на тротуаре.

Как ни странно, она всегда видела их. В этом было что-то мистическое — стоило им только собраться, чтобы поболтать, как в голове Гретхен словно звенел колокольчик. Ее так и тянуло туда — можно было подумать, что какой-то злой волшебник желает помучить ее, еще раз воочию напомнив о том, чего она лишена. Гретхен всегда мечтала иметь подруг. Когда она только вышла за Бена, ей хотелось верить, что она найдет их здесь. Как жестоко она ошибалась!

«Не торопи события, — всегда говорил Бен. — Дай им узнать тебя получше. Тогда они оттают».

Но они так и не оттаяли — ни когда был еще жив Бен, ни после того, как он умер, и она осталась одна. О да, конечно, они всегда были безукоризненно вежливы — приветливо махали рукой, завидев ее, даже иной раз останавливались поболтать, как накануне Карен. Но во всем этом не чувствовалось искреннего тепла, и дружба все как-то не завязывалась. Конечно, возможно, это потому, что сама Гретхен почти не высовывала нос из дома, но она и раньше жила затворницей. Но самое ужасное было другое — в присутствии этих трех женщин она неизменно чувствовала себя униженной. Ее презирали — вежливо, утонченно и при этом вполне открыто. Ей неизменно давали понять, что она не принадлежит к их кругу, потому что она дурно воспитана, необразованна и вообще, что называется, «из другой стаи». Она — пария.

«Ты моя красавица» — так говорил ей Бен, и, глядя ему в глаза, Гретхен верила, что так оно и есть. Слово «красота» в его устах имело совсем другое значение. Она знала, что он имеет в виду отнюдь не внешность. Муж умел дать ей почувствовать, что видит и ценит красоту ее души.

Именно за это, за красоту его собственной души, она и полюбила его. Но теперь его нет, а она, прячась за занавеской, разглядывает эту троицу, отчаянно завидуя им и их дружбе. Сейчас она бы, наверное, отдала что угодно, чтобы иметь возможность выйти из этого дома, ставшего для нее склепом, и присоединиться к ним. Из них троих Аманда была ближе всего к ней по возрасту, да и казалась приветливей других, но, ради всего святого, что у них общего с Гретхен? У Аманды диплом магистра психологии, а у нее, Гретхен, что? Карен и та, вторая, Джорджия, хотя бы обе понимали, что такое — носить под сердцем ребенка. Они наверняка успокоили бы ее, убедив, что в тошноте, которая мучит ее по утрам, нет ничего необычного, что судороги в ногах после родов наверняка исчезнут без следа, что главное — это ребенок, а все остальное — ерунда, потому что это самый чудесный подарок, который может сделать женщине жизнь, а все, кто считает, что она не справится одна, просто идиоты, на которых не стоит тратить время.

Но она понимала, что не может вот так взять выйти из дома и присоединиться к ним. Они не хотят ее видеть. Они любили Джун, а она не Джун. Им была нужна другая женщина, возможно, ровесница Бену, в которой они все трое могли бы видеть мать. По-женски мудрая, здравомыслящая, со спокойным, мягким характером…

И к тому же не очень красивая или просто некрасивая, из числа тех женщин, на которых ни один мужчина не посмотрит дважды, но и в этом отношении Гретхен ничуть не соответствовали созданному их воображением идеалу. Ее внешность стала для нее счастливым билетом, который она вытянула в лотерее под названием «жизнь». Без нее она так бы и торчала сейчас в своем шахтерском поселке. Внешность — это было все, что она имела.

Да, вот так-то… и больше ничего. Впрочем, потом судьба, смилостивившись, послала ей Бена. Теперь его нет с ней, зато остался его дом и его деньги. И очень неплохой пакет ценных бумаг. И еще ребенок, который каждый день рос в ней.

Улыбнувшись, Гретхен мягко погладила ладонью округлившийся живот. Ее ребенок. Только ее — и ничей больше. В один прекрасный день — очень скоро — она тоже будет сидеть на краешке тротуара, поджидая школьный автобус. Интересно, как поведут себя эти женщины тогда? Примут ли они ее в свой круг? Она не знала. Впрочем, скорее всего тогда ей будет уже все равно. Ее малыш будет играть с другими детьми, у которых тоже есть матери, и она обязательно с кем-нибудь подружится. Вот тогда и у нее появятся подруги. Они будут другие — славные, дружелюбные, с более широкими взглядами, чем эти, на которых она смотрела сейчас. Им и в голову не придет судачить о ней прямо у нее на глазах, перемывая ей косточки и жадно гадая, кто мог быть отцом ее малыша. О да, криво усмехнулась она, именно это они сейчас и делали. Да и Карен вчера явилась к ней неспроста, и печенье тут ни при чем. Наверняка вынюхивала, с кем она спит.

Пусть поломает себе голову, решила Гретхен, чувствуя, что начинает закипать. Пусть помучается! И остальные вместе с ней. Коль скоро ни у одной из этих дам не нашлось в душе ни капли сочувствия — пусть! Она поступит с ними так же. В конце концов, она ничем не обязана им. Пусть теперь терзаются подозрениями, гадая, кто из их драгоценных мужей сделал ей ребенка!

Повернувшись, она отошла от окна и через прихожую прошла в гостиную. Лениво улыбнулась и очень осторожно, чтобы не причинить неудобства ни себе, ни будущему малышу, опустилась на диван, сбросила туфли и с довольным вздохом вытянула ноги. Напротив нее, на стене, висела картина. Гретхен смотрела нее, с удовольствием чувствуя, как мало-помалу охватившая ее злость тает, уступая место безмятежному спокойствию.

«Соседка». Картина была свадебным подарком Бена. Он отыскал ее в какой-то художественной галерее в Париже, где они проводили свой медовый месяц, и уже по одной этой причине полотно занимало в ее сердце особое место. Собственно говоря, Гретхен влюбилась в нее с первого взгляда, едва увидев ее на стене в галерее. Сначала ей бросилась в глаза тяжелая бронзовая рама, но потом, разглядев картину, Гретхен уже не могла оторвать от нее глаз. Полотно не принадлежало кисти какого-то известного мастера — автор ее был молод и еще не успел отойти в мир иной. Не отличался он и особым мастерством. Но ему удалось уловить и передать ту особую призрачную мягкость оттенков и полутонов, которая была свойственна, пожалуй, только импрессионистам, и в результате получилась самая романтическая, самая чувственная, самая идиллическая картина из всех, что когда-либо доводилось видеть Гретхен.

На переднем плане была изображена женщина, срезающая бутоны со шпалеры вьющихся роз. Платье из какой-то желтой ткани, отделанное у шеи и на запястьях оборками, мягкими, струящимися складками спадало вниз, низко надвинутая широкополая шляпа закрывала от солнца нежную шею. Женщина стояла у самого конца выкрашенной в белый цвет изгороди, скрывавшей ее садик от постороннего взгляда. Ее дом и тот, что рядом, утопали в зелени. А позади них, в конце улицы, был виден океан.

Что придавало картине такую чувственность? Гретхен и сама этого не знала. Она проводила долгие часы, снова и снова вглядываясь в нее и ломая над этим голову, но так и не смогла ответить на этот вопрос. Ничего эротического, никаких откровенных намеков или обнаженного тела. Может быть, все дело в женщине? Привстав на цыпочки, она тянулась за розой, и ее пышная грудь, восхитительно очерченная одним взмахом кисти, притягивала к себе взгляд. Возможно, все дело в этом, думала Гретхен. А может, в этом был виноват нежный румянец у нее на щеках или соблазнительная улыбка, порхающая на сочных губах? Или белокурые пряди волос, выбившиеся из-под шляпки и кольцами обрамляющие лицо? Или мелкие капельки пота, сверкающие, точно роса, на верхней губе незнакомки? Как бы там ни было, но от картины исходил пьянящий аромат чувственности, и Гретхен до сих удивлялась, как мастерски художнику удалось его передать. Несколько раз она украдкой подходила к картине вплотную и, убедившись, что никто ее не видит, трогала ее кончиком пальцев, а потом подносила их к глазам, каждый раз ожидая увидеть их слегка влажными.

В этих сверкающих каплях пота было что-то потрясающе чувственное. Но, кроме этого, такое ощущение вполне могло возникнуть из-за взгляда женщины — какого-то слегка отстраненного, словно бы обращенного внутрь себя, к тому, что происходит в ней самой и что недоступно и непонятно никому, кроме нее.

Гретхен был хорошо знаком этот затуманенный взгляд. Такой взгляд бывает у женщины, чье сердце наполнено любовью, о которой она мечтала всю жизнь. Гретхен и сама мечтала о ней. На какое-то время — увы, слишком короткое — она думала, что нашла ее с Беном. Ему удалось сделать так, что она вдруг почувствовала себя такой же чувственной, такой же соблазнительной, как незнакомка на этой картине. Как — одному богу известно. Бен был необыкновенным человеком, вздохнула Гретхен. Другого такого нет и не будет.

Какое-то время, впрочем, она тешила себя надеждой, что судьба послала ей другого, такого же, как ее Бен. Боже, как же она ошибалась! Но теперь это уже не важно, подумала она. Ее малышу не нужен отец. Да и зачем? Ведь у него будет мать, которая будет любить его за двоих. Мать, которая даст ему все, в чем он будет нуждаться.

Сыновья Бена не слишком обрадуются, узнал, что она беременна, хмыкнула Гретхен. Оба уже взрослые, оба женатые, отцы семейств, оба намного старше самой Гретхен. Как они разозлились, узнав, что отец завещал ей большую часть имущества! А ее неожиданная беременность даст им возможность устроить грандиозный скандал. Оба тут же примчатся с расспросами, пристанут с ножом к горлу, требуя сказать, кто же отец ее ребенка. Можно не сомневаться — наверняка заподозрят, что их молоденькая мачеха успела обзавестись любовником еще при жизни отца. Еще примутся кричать о морали, ханжи несчастные. А закончится все тем, что объявят Гретхен шлюхой.

Впрочем, ее и раньше так называли, хмуро улыбнулась она. Отогнав неприятную мысль, она снова подняла глаза на картину и почувствовала, как щемящая боль в сердце понемногу стихает.

Замкнутая — вот какой была незнакомка на картине. Сдержанная, даже немного нелюдимая. Может быть, именно поэтому Гретхен порой видела в ней себя. Бен часто посмеивался, что она, мол, как устрица — захлопнет створки, и слова из нее не вытянешь. Да это ей и до него многие говорила, дернула плечом Гретхен. Замкнутая, сдержанная, необщительная. Да, люди считали ее такой.

Но замкнутыми или сдержанными часто бывают именно одинокие люди, и Гретхен знала это не понаслышке. Она стала такой в восемь лет, когда ее собственный отец однажды ночью забрался к ней в постель, а мать не нашла ничего лучше, как обвинить ее в том, что она, мол, сама соблазнила его. Сдержанность и необщительность стали ее броней или, точнее, клеткой, которая помогала Гретхен сдерживать терзавший ее страх.

Но теперь все! Конец! К прошлому нет и не может быть возврата. И за это она была благодарна Бену. Бен дал ей свое имя. Позволил ей почувствовать сладостный вкус любви. Благодаря ему она стала независимой. Иногда ей нравилось тешить себя мыслью, что и ребенка, которого она носит под сердцем, тоже подарил ей Бен. И может быть, в каком-то смысле она была права.

Беседы с родителями оказались куда успешнее тех, что раньше утром состоялись у Аманды с подростками. Во время первой ей удалось убедить одну супружескую пару позволить ей побеседовать с их дочерью — девочка училась в начальных классах, и Аманде бросились в глаза явные признаки того, что та страдает от последствий стресса — возможно, причиной стал переход в новую школу. Следующая пара, чей брак только что распался, согласилась с ней, что их сын нуждается в психологической поддержке специалиста. Мальчик, также новичок, стал учиться гораздо хуже, видимо тяжело переживая развод родителей. В обоих этих случаях наблюдения за взаимоотношениями родителей позволили Аманде глубже проникнуть во внутренний мир подростков и разобраться в тех проблемах, которые их терзали.

В этот вечер, покидая школу, она чувствовала себя много лучше, чем накануне, — день явно прошел не зря, и на душе у нее воцарился покой. Но это чувство мгновенно испарилось, стоило ей только вернуться домой и обнаружить, что Грэхема еще нет. Впрочем, он оставил ей сообщение на автоответчике, но таким сухим, бесцветным тоном, что Аманде оставалось только гадать, о чем он думал в эту минуту.

— Привет, — услышала она. — Еду в Провиденс. Утром позвонил возможный клиент. Парню пришла в голову идея устроить нечто вроде аллеи внутри участка, вот он и предложил мне разработать соответствующий дизайн. Идея интересная, мне она пришлась по душе. Это займет час или два, и еще пару часов я потрачу на дорогу, так что к обеду меня не жди. Возможно, вернусь довольно поздно. Пока.

Аманда машинально проверила время, когда было оставлено сообщение — за полчаса до ее возвращения. Стало быть, Грэхем прав — он действительно вернется поздно.

На автоответчике было еще сообщение от Эмили — ответ на ее собственное, которое Аманда оставила ей нынче утром.

— Привет, Аманда. Получила твое сообщение. Конечно, ты сейчас расстроена, но ведь это еще не конец. Ты ведь не собираешься сдаваться, верно? Позвони мне завтра, и мы подумаем, что делать дальше.

Аманда стерла сообщение. Вот уж чего ей сейчас хотелось меньше всего, так это думать об Эмили с ее клиникой и о том, что та собирается ей предложить. А чего ей не хотелось совсем, так это снова пройти через весь этот ад, потому что теперь она прекрасно понимала, что ее ждет. Существовали, конечно, и другие варианты — усыновление, например. И для этого ей не понадобится ни Эмили, ни осточертевший ей «Кломид», ни вышколенный персонал клиники.

Чувствуя, что буквально валится с ног от усталости, Аманда вместо обеда ограничилась миской хлопьев, потом поднялась в кабинет, вытянулась во весь рост на диване, укуталась до подбородка в плед и включила телевизор. Следующие пару часов Аманда провела, рассеянно щелкая пультом и блуждая по бесчисленным каналам, пока наконец не попала на какую-то передачу, посвященную волкам и их детенышам. К тому времени, как она закончилась, в комнате было уже темно. Выключив телевизор, она свернулась калачиком и принялась ждать, когда Грэхем вернется домой.

Было уже около десяти, когда по гравию зашуршали колеса грузовичка и Аманда услышала, как он сворачивает к дому. Она лежала в темноте с открытыми глазами и молча ждала, по шороху шагов пытаясь догадаться, где сейчас Грэхем. Вот он прошел через кухню, решила она, миновал прихожую, должно быть, просматривает почту, которую она обычно оставляла там на галошнице. Аманда уныло вздохнула — муж даже не подумал крикнуть на весь дом: «Привет!» — как он всегда делал раньше.

Наконец скрипнули ступеньки лестницы, и Грэхем стал медленно подниматься наверх. Услышав его шаги в коридоре, Аманда невольно затаила дыхание. Через мгновение знакомый силуэт показался в проеме двери, и она подняла на мужа глаза. Сама она при этом оставалась в темноте. За его спиной был освещенный коридор, так что лица Грэхема она не видела.

Либо он тоже не заметил ее, либо просто не хотел разговаривать.

Резко развернувшись, Грэхем прошел в спальню, и секундой позже Аманда услышала, как хлопнула дверь ванной. Немного позже она услышала, как он прошел в туалет. Еще через какое-то время до нее донесся знакомый скрип, и она догадалась, что Грэхем забрался в постель. Щелкнул выключатель, и свет в спальне погас.

Она так и не шелохнулась.

— Элли! — уже стоя в дверях, крикнула Джорджия в сторону комнаты дочери. — По-моему, ты и вчера весь вечер провисела на телефоне.

Та что-то негромко буркнула в трубку — настолько тихо, что Джорджия не смогла разобрать ни слова. Потом повесила трубку и повернулась к матери:

— Это была Элисса.

— Что-то с Квинном? — догадалась Джорджия.

— Угу… — пробурчала девочка. Откинув назад голову, она прошлась по волосам растопыренными пальцами — в точности так же, как это делают все девочки ее возраста. — Это насчет дискотеки в колледже. Мам, она будет до самого утра. Можно мне пойти?

— На всю ночь до утра?! — Джорджия даже опешила немного. — Дискотека?! Что еще за дискотека?

— Совместная. Старшеклассники и мелочь из младших классов — все вместе. Ты же знаешь о ней. Я тебе говорила.

— Да, конечно. Но, насколько я помню, ты ведь не собиралась идти, — удивилась Джорджия.

— А теперь вот взяла и передумала. Мы все идем.

— С кем, если не секрет? Со своими мальчиками?

— Ну, большинство да, но не все. То есть… ну, в общем, ты понимаешь.

Честно говоря, Джорджия абсолютно ничего не понимала, но попробовала угадать:

— Ты хочешь сказать, что вы идете со знакомыми мальчиками, но… как бы это выразиться… не парочками?

Эллисон вспыхнула:

— Да. Точно. И мы собираемся у Мелиссы.

— Только девочки?

— Нет. Все.

— А мне казалось, Мелисса встречается с Квинном? — удивилась Джорджия.

— Они — да. А вот остальные… в общем, парочек среди них почти нет.

— И что же, родители Квинна после вчерашней истории решили отпустить его на дискотеку, которая продлится до утра?

— Ну, мам, кого волнует то, что случилось вчера? Всю эту кашу заварил тренер, вот пусть теперь сам и расхлебывает!

— А из-за чего, ты помнишь? Или ты уже успела забыть, что Квинн явился на тренировку пьяный?

— Не был он пьян! Просто выпил немного, вот и все. Что тут такого?

— Немного?! Да ведь ты же сама вчера сказала, что он был абсолютно пьяный! Ах, нет, прости, пожалуйста, — пьяный в стельку! Между прочим, твои собственные слова.

— Ну, значит, я ошиблась. Так мне можно пойти, а, мам?

— Нет.

Лицо у Эллисон вытянулось.

— Но почему — нет?! Все же остальные пойдут! Да ты хоть понимаешь, как это унизительно, когда всем разрешают пойти, а тебе — нет?

— Ты хочешь сказать, что мать Элиссы ее отпустила?

— Э-э… пока нет. Ну, так что? Все равно она разрешит, — фыркнула Элли.

— Угу… Кажется, начинаю понимать. Наверное, она пообещала отпустить Элиссу, если я соглашусь отпустить тебя, так? Ловко придумано! Но я тебя не отпущу, Элли. Видишь ли, тебе всего четырнадцать. Это маловато для того, чтобы пойти на дискотеку, да еще такую, которая продлится всю ночь, учитывая то, что случилось вчера.

— Но там вообще не будет спиртного!

— Но для чего оставаться там на всю ночь? Почему бы не вернуться домой… ну, скажем, к двенадцати? Я даже согласна на час ночи. Ну, как — идет? Кто-нибудь — или я, или папа — мог бы тебя привезти.

На лице Эллисон отразился неподдельный ужас.

— Мы договорились взять лимузин, мама! Никто из нас не приедет с родителями!

— И кто будет платить за лимузин?

— Все поровну. Нас едет десять человек, вот мы и раскидали на всех. И получилось не так уж и дорого. — Внезапно зазвонил телефон, и Элли ринулась к нему со всех ног. — Да? Алло! — Какое-то время она слушала, потом буркнула что-то и прикрыла ладонью трубку. — Мне нужно поговорить. — Она бросила на мать выразительный взгляд.

— А уроки ты уже сделала?

— Почти. Поговорю и доделаю, идет? — Глаза у нее стали круглые, в голосе явственно чувствовалось нетерпение. — Мам, ну пожалуйста!

Чувствуя невольную злость из-за того, что ее недвусмысленно выставили за дверь, и кто? — ее же собственная дочь, можно сказать, сопливая девчонка! — Джорджия обиженно фыркнула, но потом все же взяла себя в руки, решив, что даже сопливая девчонка имеет право на какие-то тайны.

— Ладно, — кивнула она. — Но что касается этой твоей дискотеки — только через мой труп, поняла? Лимузин — еще ладно. Даже с папой поговорю, если хочешь. Но идти на всю ночь не разрешу, ясно? Это мое последнее слово.

Джорджия вышла из комнаты и заглянула к Томми. Сын, раскинувшись на диване, спал мертвым сном. Джорджия наклонилась к нему и покачала головой. Конечно, нужно было бы переложить его поудобнее, но он уже слишком вырос для этого. Поэтому она просто выключила свет и, плотно притворив за собой дверь, отправилась на поиски Расса.

Он сидел в своем кабинете, печатал последнюю из своих колонок. Положив голову ему на плечо, Джорджия пробежала глазами строчки на экране монитора: «Штука в том, чтобы вовремя определить, что у вас ничего не вышло. Иногда можно счищать пух до умопомрачения, и все равно ничего уже не исправить. Не страшно — начните все снова, даже если это бесит вас, даже если у вас нет на это ни времени, ни мыла, ни горячей воды». Она удивленно покосилась на мужа:

— О чем речь?

— Пух во время машинной стирки покрывает всю ткань, и потом ее не очистить, — объяснил Расс.

— Ну, и в чем проблема? — удивилась Джорджия. — Просто надо простирнуть все еще раз.

«А потом постирайте все еще раз», — лихо отстучал Расс и с усмешкой покосился на жену.

— Сам узнал об этом только на этой неделе. Знать, как свести потери до минимума, — урок жизни номер четыре пункт двадцать два. Спать идешь?

— Да. Прямо сейчас.

— А мне еще нужно закончить с этой колонкой и потом отослать все по факсу. Но я скоро.

Джорджия приняла ванну, слегка припудрила тело, причесалась, почистила на ночь зубы и легким слоем нанесла на лицо увлажняющий крем. Потом, выключив свет, выглянула в окно и проводила взглядом подъехавший к соседнему дому грузовичок Грэхема.

— Привет, киска, — окликнул ее Расс. Плотно прикрыв за собой дверь, он пересек комнату, схватил жену в объятия, притянул ее к себе и принялся ласкать губами ее шею.

— Элли уже рассказывала тебе о дискотеке? — спросила она, не поворачивая головы.

— Нет, — промурлыкал он, нежно покусывая ее ухо. — М-м… как приятно! Ах да, что-то такое говорила, кажется.

— Она любезно сообщила мне, что собирается остаться там до утра.

Расс повернул ее лицом к себе.

— Ш-ш… — прошептал он, ласково завладев ее губами. — Не теперь… потом. Сейчас я хочу только тебя.

Она давно уже догадалась об этом, и нельзя сказать, чтобы желание Расса оставило ее равнодушной. Руки Джорджии обвились вокруг шеи мужа. Она сама подставила ему губы, охотно позволяя ему делать с собой все, что он хочет. Не прошло и нескольких минут, как их одежда уже валялась на полу. Они и сами не заметили, как оказались в постели. Их обнаженные тела сплелись воедино. Расс всегда был пылким любовником. И его пыл не могли охладить даже шестнадцать лет брака. Это всегда страшно возбуждало Джорджию. Занимаясь любовью с Рассом, она наслаждалась не только самим физическим актом соития, но и теми чувствами, которые всякий раз пробуждались в ней. Ей приятно было сознавать, что это — ее муж, ее якорь, ее дом. Сам факт того, что он по-прежнему хочет ее, что она все так же соблазнительна в его глазах, доставлял ей несказанное наслаждение.

Своего рода «Добро пожаловать домой!», хмыкнула она про себя. Она осталась довольна и на этот раз. Аппетит Расса легко было удовлетворить, в особенности сейчас, после нескольких дней разлуки. И хотя все прошло достаточно быстро — настолько быстро, что Джорджия даже не успела кончить, — она ничуть не расстроилась. Не прошло и нескольких минут, как Расс уже спал. Джорджия почувствовала тихую радость. Смотреть на него, когда он спал вот так, с легкой улыбкой на губах, привольно раскинувшись на постели и сладко посапывая, весь такой смешной и мягкий, словно наигравшийся ребенок, было для нее наслаждением ничуть не меньшим, чем оргазм.

Счастье, что у Расса оказался замечательный характер — ровный, мягкий и покладистый, вывести его из себя было попросту невозможно. Настроение у него всегда было безмятежным — словно безоблачно-синее небо в тихий вечер. И сейчас, глядя на него, Джорджия читала в его лице, как в открытой книге. Можно было не сомневаться, что Расс абсолютно доволен жизнью — настолько доволен, что Джорджия иногда даже спрашивала себя, а случается ли ему скучать по ней, когда она в отъезде? Сам Расс, конечно, клялся и божился, что тоскует в разлуке, но Джорджия сильно подозревала, что тут, скорее, играет роль неудовлетворенное желание.

— Ты скучаешь по мне? — склонившись к нему, спросила она.

— Конечно. А то как же!

— В понедельник мне снова придется уехать. — Джорджия впилась глазами в лицо мужа, отчаянно надеясь, что он взорвется, скажет, что ему, черт побери, надоели ее вечные разъезды.

Но… Расс терпеливо улыбнулся:

— Не переживай. Обещаю поддерживать огонь в семейном очаге.

— Терпеть не могу все время мотаться то туда, то сюда! — простонала Джорджия.

— Но ведь тебе нравится то, что ты делаешь, верно?

Она едва не брякнула ему, что это не так, что она уже ненавидит то, чем ей приходится заниматься, но вовремя прикусила язык. Джорджии внезапно пришло в голову, что это уж скорее не ей, а самому Рассу нравится, чем она занимается. Возможно, иногда он и скучал по ней, но, похоже, не слишком убивался в разлуке. Он чудесно приспособился к своей не совсем обычной роли домашней хозяйки — стирал, убирал, готовил, возился с детьми, а между делом строчил свои статьи — либо тут же, на кухонном столе, за чашкой утреннего кофе, либо валяясь в траве с листком бумаги и ручкой в руках. Судя по всему, такая жизнь вполне его устраивала. Дети весь день пропадали в школе, сам Расс пользовался неограниченной свободой, приходил и уходил когда угодно, и при этом его никто не контролировал. Да вот взять хотя бы сегодня, спохватилась Джорджия. Сказал, что отправился на обед с редактором, вернулся поздно, и Джорджия никогда бы об этом не узнала, если бы как раз в этот момент не вернулась домой сама.

Так много ли ей вообще известно о нем? Часто ли он уезжал из дома? Джорджия задумалась, вспоминая, сколько раз было так, что она звонила и никто не брал трубку. Неужели он путался с Гретхен? Господи, а что, если он коротал вечера с ней, в уюте ее дома?

Или, что еще хуже, это она являлась сюда… в их дом?!

Нет, не похоже, решила Джорджия. Она бы наверняка заметила бы что-нибудь. И потом — достаточно вспомнить, с каким голодным нетерпением он набросился на нее, едва переступив порог спальни. Вряд ли бы это было так, будь у него возможность свободно утолять свой пыл на стороне.

Нет. Расс ее муж. Он верен ей.

По крайней мере сейчас. Но если все останется так, как сейчас, что будет лет через пять? Эллисон поступит учиться в колледж и уедет из дома. Томми… Томми наверняка будет носиться по всей округе. А Расс? Что будет с ним, когда родительские обязанности уже не будут отнимать у него столько времени — когда в мойке с удручающей регулярностью не будет громоздиться гора посуды, а в раковине — груда грязных футболок и носков? Не получится ли так, что он вдруг почувствует себя одиноким, никому не нужным и заброшенным? Честно говоря, она не была так уж уверена в этом.

Всякий раз, когда все ее домочадцы отходили ко сну и в доме воцарялась наконец благословенная тишина, у Карен непроизвольно вырывался облегченный вздох. Джули, благослови ее Господь, удалось затолкать в постель уже полчаса назад, но вот близнецы, от которых шуму было раз в десять больше, чем от их младшей сестренки, угомонились всего пару минут назад. Джорди, правда, еще не спал, но, в конце концов, было не больше десяти. Нечего было и надеяться, что он согласится отправиться на боковую в такое «детское» время. Дверь в его комнату была закрыта, но Карен заметила узкую полоску света, пробивающуюся из-под двери.

Она тихонько постучала, прислушалась, потом легко толкнула дверь и заглянула в комнату сына. Джорди, привалившись спиной к стене, устроился на полу «по-турецки», на голове у него красовались наушники. Джорди даже не поднял головы — скорее всего он вообще не услышал, что она вошла.

Воспользовавшись этим, Карен потихоньку разглядывала сына. Если честно, он с самого начала был до смешного похож на Ли. Джорди все никак не мог перестать расти, поэтому рядом с отцом он выглядел довольно-таки забавно — долговязый и тощий, словно паук-сенокосец. Но зато в лице уже сейчас проглядывало заметное сходство с отцом — та же тяжелая, квадратная челюсть, прямой нос, ясные голубые глаза. И волосы он тоже унаследовал от Ли — густые и пышные, только чересчур длинные волосы Джорди цветом напоминали спелую пшеницу, а смазанные гелем платиновые пряди на голове Ли угрожающе топорщились вверх, точно иголки у сердитого ежа. Карен не особенно забивала себе голову, чей стиль — отца или сына — нравится ей больше. К тому же не в ее натуре было переживать из-за такой ерунды. Куда сильнее ее беспокоило то, что в последнее время Джорди постоянно ходил мрачный и насупленный. Вот и сейчас между бровей у него залегла глубокая морщина.

Словно почувствовав на себе ее взгляд, Джорди вскинул голову, заметил мать и сдернул один из наушников.

— Что такое? — недовольно проворчал он.

— Ничего, — улыбнулась она. — Просто заглянула посмотреть, что ты делаешь. Уже поздно.

— Папа дома?

— Еще нет.

— А где он?

— В офисе. Перевозят все документы и оборудование в то новое помещение, которое только что арендовали. Папа сказал, что хорошо бы ему самому приглядеть за всем. Мне казалось, я говорила об этом за ужином.

— Не помню… Но ведь уже довольно поздно. Что им там делать в такое время?

— Не знаю. Держу пари, им нужно перетащить на новое место кучу всяких вещей.

На лице у Джорди было написано сомнение — словно он хотел ясно дать ей понять, что и не думает купиться на это. Впрочем, как и сама Карен… Но что она могла сделать? В качестве алиби эта причина была ничуть не хуже и не лучше любой другой. Она прекрасно знала о том, что Ли не так давно арендовал для своей фирмы новое помещение, заняв то, в котором до этого располагалась небольшая адвокатская контора. Все последние недели он только и делал, что непрерывно ныл и жаловался. То ему мешала пыль, то царивший вокруг постоянный шум.

— А ты ему звонила? — поинтересовался Джорди.

— Нет. А зачем? Я решила, что чем меньше я стану его дергать, тем быстрее он разберется с делами и вернется домой. Или ты хотел сам позвонить? Что-нибудь случилось?

— У меня? Нет, конечно. — Джорди снова надвинул на ухо наушник.

Пришлось повысить голос.

— Джорди! — завопила Карен.

Недовольно скривившись, он снова опустил наушники.

— Как дела у Квинна? Все в порядке?

— Хорош порядок! Его вышибли из команды до конца года — или ты не в курсе?

— И как он это перенес?

— Нормально. У него всегда все нормально.

— Ты что — сердишься на меня?

— Нет.

Карен внимательно вглядывалась в лицо сына. Что-то глодало его, и это не давало ей покоя. Но она хорошо знала, что спрашивать бесполезно — Джорди сам расскажет, если захочет. Не пытать же его, в самом деле?

— Ладно, — пожала плечами Карен. — Не буду тебе мешать. Ты ведь музыку слушал, верно? Кстати, а с уроками ты закончил?

— Да.

— Спокойной ночи.

Джорди молча вернул на место наушники.

Почувствовав себя лишней, Карен выскользнула из комнаты и плотно прикрыла за собой дверь. Хорошо бы Ли поговорить с ним. В конце концов, в таком возрасте мальчишкам особенно нужен отец. Но для таких дел Ли не слишком годился. Вот играть и возиться детьми, когда они еще совсем маленькие, — другое дело. А поговорить — нет, это не для него.

Вернувшись в свою спальню, Карен разобрала постель, выключила свет и настежь открыла окно. Потом забралась под одеяло и долго лежала с открытыми глазами, гадая, где может быть Ли и невольно прислушиваясь, не раздастся ли шум подъезжающей к дому машины. Немного позже она услышала шорох шин — это на своем грузовичке вернулся Грэхем. В тишине был отчетливо слышен каждый звук. Карен даже не нужно было выглядывать в окно, чтобы убедиться, что это именно Грэхем. Она слышала, как где-то высоко среди деревьев сонно переругивались какие-то пичужки, как за домом шуршали кусты, как будто кто-то шевелился в них, устраиваясь на ночь. Наверное, так оно и было, но была ли это какая-то зверушка или человек, она так и не поняла.

Немного позже в конце улицы послышался знакомое урчание «миаты» Ли. Ночную темноту прорезал ослепительный свет фар. Карен, зажмурившись, внезапно представила себе, как Ли останавливает машину возле того края леса, где стоял дом Гретхен, как он стучится в дверь, как какое-то время спустя выходит оттуда, снова садится в машину, объезжает лес с другой стороны и чинно подъезжает к собственному дому. В общем-то, в этом не было ничего сверхъестественного — разделявший участки лесок был достаточно густым, чтобы все могло быть именно так… А вспомнив длиннющий список звонков с его мобильного телефона, Карен уже не сомневалась, что муж ей изменяет.

Резко повернувшись на другой бок, она натянула одеяло до подбородка и закрыла глаза.

Какое-то время Ли оставался внизу. Потом она услышала, как он крадучись взобрался по лестнице, вошел в комнату, бесшумно разделся и ящерицей скользнул под одеяло.

— Карен? — шепотом окликнул он жену, как обычно, проверяя, проснулась ли она. И если да, то известно ли ей, во сколько именно он вернулся домой.

И Карен — тоже как обычно — предпочла промолчать.