Наслаждение и боль

Глава 2

Аманда так и сидела вполоборота, таращась через заднее стекло машины, когда из-под деревьев вывернул знакомый грузовичок Грэхема. Тут же забыв о соседке и волнующей тайне, которая ее окружала, она открыла дверь и выбралась из машины.

Грэхем небрежно развалился, придерживая руль одной рукой и выставив другую в окно. Когда они только познакомились, у него была другая машина, «мустанг» с откидным верхом, и Аманду еще тогда поразило, каким чертовски привлекательным он выглядит в ней, загорелый, с развевающимися по ветру волосами. Что-то дрогнуло в ее сердце при этом воспоминании, и ее вновь потянуло к нему. Потом она вдруг вспомнила, что ей сейчас придется сказать, и ноги у нее словно налились свинцом, а голова вдруг стала пустой и легкой.

Грэхем, свернув к дому, слегка сбросил скорость и приветственно поднял левую руку, здороваясь с Гретхен, та резко вскинула голову и проводила его взглядом. Машина въехала в ворота и остановилась в двух шагах от Аманды.

Оставив дверцу открытой, та обошла машину и направилась к грузовичку. И все это время она чувствовала на своем лице его пристальный взгляд. Вопросительный вначале, он почти сразу же стал жестким, словно он обо всем догадался без слов. Лицо Грэхема потемнело. Не выходя из машины, он откинулся на сиденье и молча ждал Аманду.

— Значит, у тебя начались месячные…

Она была благодарна ему за то, что он избавил ее от тягостной необходимости сказать это самой.

— Да. Полчаса назад.

— Ты уверена? Может, это так… случайность?

Аманда устало покачала головой. Нет, это была не случайность. Кроме того, низ живота у нее ныл знакомой, тупой болью.

— Может, стоит проверить на всякий случай?

— Не стоит. И так все ясно. Только зря тратить время.

Он опустил голову. Прошло какое-то время. Потом тяжелый вздох вырвался из его груди, и Грэхем взялся за ручку двери, собираясь выйти. Чувствуя, как глаза застилают слезы, Аманда повернулась и побрела к своей машине за сумкой. К тому времени, как она, закрыв машину, прошла по мощеной дорожке к навесу между домом и гаражом, Грэхем уже был там — прислонившись к перилам, он разглядывал задний двор с таким видом, словно видел его в первый раз. В свое время Грэхем лично спланировал его, и все здесь, до последнего куста, было посажено его руками. Он благоговейно ухаживал за двориком. Даже сейчас лужайка за домом сверкала и переливалась всеми оттенками зелени.

Их задний дворик всегда был предметом откровенной зависти и неприкрытого восхищения соседей. Но сейчас, как подозревала Аманда, Грэхем даже не замечал его великолепия.

— А я уж было решил, что на этот раз наверняка получится, — надломленным голосом прошептал он. Такой голос, наверное, бывает у человека, разом потерявшего все. — Черт, я почти убедил себя, что все будет в порядке…

Аманда прислонилась к стене напротив него:

— Я тоже. И доктор. Проклятье, мы же все просчитали заранее! Время было выбрано просто идеально!

— Тогда в чем проблема?! — прорычал он. В голосе его чувствовалось готовое прорваться раздражение.

Аманда прижала руки к груди:

— Сама не знаю. Как мне сказали, на этот раз созрели восемь яйцеклеток — на две больше, чем в прошлом месяце. И на семь — чем это обычно бывает у женщин. — Ее вдруг тоже захлестнула злость. — Проклятье, я думала, что хотя бы одна из этих чертовых клеток будет наконец оплодотворена! Господи, ну почему так случилось?! Это несправедливо! Ведь это же была наша очередь!

Все еще не отрывая взгляда от двора, Грэхем сурово бросил:

— Похоже, наша очередь прошла… — Он вдруг резко повернулся к ней. Зеленые глаза его теперь смахивали на два осколка арктического льда. — Так что же не сработало?!

У Аманды заныло сердце — она ненавидела, когда они вот так терзали друг друга одними и теми же бессмысленными вопросами. Лучше бы поддержал ее, вместо того чтобы мучить…

— Говорю тебе — не знаю, Грэй. И никто не знает. В пятнадцати процентах случаев бесплодие просто невозможно объяснить! Ты же сам слышал, что говорила Эмили.

— Слышал, а как же. И еще я слышал, как она говорила, что примерно шестьдесят процентов из этих самых пар умудряются зачать самостоятельно в течение трех лет. Тогда в чем же наша проблема?

Аманда не знала.

— Послушай, я делаю все, как мне говорят. Ты же сам видел — меряю каждый день температуру, вычерчиваю графики… короче, только что на голове не стою. Даже не поленилась в этот раз сделать узи, чтобы окончательно убедиться, что мы не ошиблись, выбирая время для осеменения.

— Тогда почему ты не забеременела?!

Аманда напомнила себе, что Грэхем злится не на нее — просто он страшно расстроен, что так все вышло. И все равно у нее было неприятное чувство, что он ее в чем-то упрекает.

— Говорю же тебе — не знаю.

— Мы слишком долго тянули с этим, — уронил он. — Тебе ведь было уже тридцать, когда мы поженились. Не нужно было оттягивать…

— Думаешь, этот год что-то изменил бы? Перестань, Грэхем. Это несправедливо.

— Чем старше ты становишься, тем это труднее. Нам ведь это уже говорили, верно?

— Миллион раз. Но если уж быть предельно точным, то они говорили немножко другое — что в тридцать уровень бесплодных пар резко увеличивается. Потом падает и делает еще один скачок — среди тридцатипятилетних. И потом еще раз — среди тех, кому уже сорок. Так что раз мы поженились, когда мне было уже тридцать, вполне возможно, для меня и тогда было уже слишком поздно. И коли мы перешли к взаимным обвинениям, так позволь спросить, ты-то сам почему ждал так долго? Где ты был, когда мне было двадцать три, к примеру?

— Учился в Пасифик Нортуэст. Собирался получить профессию.

Как она и предполагала, Грэхем постарался уклониться от ответа. Но Аманде было хорошо известно все об этих годах его жизни, и она не намерена была дать ему отвертеться. К тому же ее снедало острое желание переложить на мужа хотя бы часть своей вины.

— Ну конечно! — взвилась она. — Просто ты только что расстался с Меган и желал наслаждаться жизнью. Естественно, ведь тебе было только двадцать девять, и весь мир был открыт перед тобой. И ты вовсе не намерен был снова дать связать себя по рукам и ногам. Не знаю, как там насчет учебы, зато хорошо помню, как ты рассказывал, как ты тогда лазил по горам или спускался вниз по горным рекам в компании таких же сорвиголов, как ты сам. Вы тогда классно проводили время! Конечно, было бы куда лучше для нас обоих, начни мы раньше, но если бы судьба свела нас с тобой тогда, очень сомневаюсь, что ты бы захотел снова надеть на себя супружеские узы! Не говоря уж о том, чтобы обзавестись малышом!

Вначале он даже не знал, что ответить. Просто молчал. Похоже, доводы Аманды немного успокоили его — хотя бы на какое-то время. Собственно говоря, первое, что привлекало ее в Грэхеме — не считая, конечно, того, как он выглядел в своем «мустанге», — было его умение прислушиваться к разумным доводам. Грэхем всегда был рассудителен. Он умел не только слушать, но и слышать. Для людей ее профессии это было едва ли не главное.

Вот и теперь он вполне логично возразил:

— Откуда нам знать, что бы было, если бы мы встретились тогда?

— Совершенно верно. — Сморщившись, она потерла рукой грудь, где раскаленным сверлом ворочалась боль. Будь Аманда более романтична по натуре, она могла бы сказать, что это ноет ее разбитое сердце. — Так что, будь любезен, не сваливай всю вину на меня, хорошо? Между прочим, мне и так нелегко. Бывают времена, когда мне кажется, что я одна отдуваюсь за двоих, а ты просто сидишь сложа руки и требуешь от меня ребенка!

— Стоп! — Грэхем предупреждающим жестом вытянул вперед руку. — Только не говори мне, что ты его не хочешь!

— Не говори глупости — конечно хочу! Хочу больше всего на свете, но с первого дня, как мы поженились, именно ты зациклился на этом. И нам обоим это хорошо известно! — Да и могло ли быть по-другому? Грэхем вырос всего в тридцати милях от Вудли. Большая часть его семьи по-прежнему жила в родном городе. Они всегда были очень близки — настоящий семейный клан. — У тебя семеро братьев, которые к настоящему времени обзавелись уже целым выводком наследников. Сколько у тебя племянников? Двадцать семь, если не ошибаюсь?

— Я люблю детей, — просто сказал он.

— Я тоже люблю. Но я не племенная кобыла.

— Что верно, то верно, — отрезал он, и Аманда вздрогнула, как от удара хлыстом. Ей показалось, что после его безжалостных слов между ними разверзлась пропасть.

— Что ты хочешь этим сказать? — побелела она.

Надо отдать Грэхему должное, он немедленно устыдился. Опустив голову, он потер затылок. Когда их взгляды снова встретились, Аманда прочла в его глазах лишь безмерную усталость.

— Давай оставим это, хорошо? Все это бессмысленно. Я вовсе не хотел обижать тебя.

То же самое Аманда могла бы сказать и о себе. Она ненавидела и эту пропасть, разверзшуюся между ними и превратившую их во врагов, и эти его слова, похоронным звоном отдававшиеся у нее в ушах. Но хуже всего было чувствовать себя виноватой в том несчастье, что постигло их обоих. Аманда решительно отказывалась признать, что это лишь ее вина, ее проблема, ее тело, оказавшееся не способным зачать.

Слезы вновь подступили к глазам. Боясь расплакаться, она закусила губу. Но обида оказалась слишком сильной, чтобы она смогла промолчать.

— Я только хотела, чтобы ты понял, каково мне! — вспылила она. — Как ты не видишь — я делаю все, что могу, все, что говорит Эмили. Так, может, проблема вовсе не во мне, а в ней самой.

— Нет, нет, — остановил ее Грэхем. — Вспомни, она уже четвертая, к кому мы обратились. И нам обоим она понравилась.

— Это так. Но, в конце концов, это не у нее, а у меня созрели аж восемь яйцеклеток! А она даже не в состоянии объяснить, как это случилось, что ни одна из них не была оплодотворена!

Грэхем вздрогнул и отшатнулся, точно она его ударила.

— Я-то тут при чем? — Он уже сообразил, куда она клонит.

— Знаю, но… все это так тяжело для меня, Грэй. Это невыносимо тяжело в эмоциональном плане, потому что все мои мечты снова и снова разлетаются в прах. И так раз за разом. А знал бы ты, как это мучительно в физическом отношении! От лекарств, которыми меня пичкают, груди у меня наливаются свинцом и болят, меня постоянно тошнит и к тому же то и дело кидает в пот. Только не надо мне говорить, что я, мол, чувствовала бы то же самое, если бы была беременна, потому что я не беременна, черт возьми! Будь это так, я бы слова не сказала! А на работе? Ты хоть представляешь себе, как мне тяжело в профессиональном плане — как назло, половина девочек из числа тех, с кем мне приходится иметь дело, беременны!

Прислонившись спиной к балюстраде и пристально разглядывая собственные ноги, Грэхем сунул руки в карманы джинсов и коротко фыркнул:

— Ирония судьбы. Какая-нибудь бедняжка и согрешила-то один-единственный раз, и тут же — бац! — ребенок. А мы бьемся вот уж скоро четыре года — и ничего!

Ирония судьбы — не совсем подходящее слово, решила про себя Аманда. Лично она скорее сказала бы «несправедливость» или даже «жестокость». Но сейчас она могла думать только о тех, кому судьба, обделившая ее, сделала такой царский подарок. И поэтому она вдруг спохватилась:

— Гретхен беременна.

Сначала ей показалось, что Грэхем, погрузившись в свои мрачные мысли, ничего не слышит. Наверное, опять жалеет себя, решила она и разозлилась. Бог свидетель, у нее для этого куда больше оснований. И вдруг Грэхем словно проснулся. Он повернулся к ней, и на лице его отразилось безмерное удивление.

— Гретхен? Гретхен… Бена?!

— Только что видела ее в саду. — Перед глазами Аманды вновь встала та же картина. — Говорю тебе, она беременна.

— Я тоже видел ее, — отмахнулся Грэхем. — Ничего подобного. Тебе показалось.

— Ты просто не разглядел. А если бы ты видел ее в профиль…

Он вздохнул, прикрыл глаза и снова принялся массировать затылок.

— Да ладно тебе, Мэнди. Мы ведь уже сто раз это обсуждали. Тебе повсюду мерещатся беременные — даже там, где ими и не пахнет.

— Вовсе нет. Просто сейчас весна, все вылезли из пальто, поэтому животы сразу бросаются в глаза. Знаешь, сколько в городе беременных женщин? В супермаркете, в торговом центре. В аптеке-закусочной, в библиотеке, в школе… одни сплошные животы! — Аманда почувствовала, что ее голос вот-вот сорвется на визг, но ничего не могла с этим поделать. — Клянусь, бывают времена, когда я спрашиваю себя: что это значит? Чего хочет от нас Господь? Может, он посылает нам знак? Говорит, что это невозможно? Что этого не будет никогда?! Что это ошибка?

Естественно, втайне она надеялась, что Грэхем тут же примется яростно ее разубеждать.

Но он этого не сделал. Вместо того чтобы протестовать, он только задумчиво посмотрел на нее.

— Что — ошибка? То, что мы поженились?

Она вдруг почувствовала тот же леденящий ужас, как тогда, когда лежала в пропитанной запахом антисептика больничной палате. Боже, что происходит?! Она теряет Грэхема! Между ними словно выросла стена, с каждым брошенным словом становившаяся все толще.

— Предполагается, что ребенок — это плод любви. Зачатие — это великое таинство, очень интимное, нечто такое, о чем должны знать только двое. А то, что делаем мы с тобой, это… это просто фарс! Самое, может, лучшее время нашей жизни мы тратим на бесконечную беготню по врачам, глотаем таблетки, чертим какие-то графики и высчитываем, высчитываем! Это ужасно, Грэхем, как ты не понимаешь?! Мы стали чужими друг другу. Нам уже не так… хорошо вместе.

Слезы ручьем текли у нее по лицу. Она вся дрожала и выглядела такой жалкой, такой одинокой, что Грэхем не был бы Грэхемом, если бы остался к этому равнодушен. Все в душе у него перевернулось. Подойдя к жене, он обнял ее и крепко прижал к себе. А Аманда, уткнувшись лицом в его плечо, чувствуя знакомый, такой родной запах его тела, тепло обнимавших ее сильных рук, его спокойную уверенность, вдруг вспомнила, как им раньше было хорошо вместе. Сейчас она бы все отдала, лишь бы так было всегда.

Он разжал руки — слишком скоро, как ей показалось. Сделал несколько шагов, снова оперся спиной о стену и сунул руки в карманы.

— Так вот, насчет Гретхен, — откашлялся он. — Ты ошиблась. Это просто игра света. Она не может быть беременна. Бен же умер. Она вдова.

Аманда машинально смахнула со щек слезы.

— Ну, для того чтобы заиметь ребенка, совсем не обязательно иметь мужа, знаешь ли, — резко бросила она.

Грэхем вскинул на нее глаза:

— Это ты о нас с тобой? Или о ней?

— О ней. Конечно о ней.

— Тогда если она, по-твоему, беременна, то кто отец ребенка?

— Понятия не имею. Видела, что беременна, — и все. — Желая поставить на этом точку — вернее, хотя бы на время избежать мыслей о том, что происходит между нею и Грэхемом, — Аманда повернулась и двинулась по дорожке к соседнему участку.

Ее остановил окрик Грэхема:

— Ты уже звонила Эмили?

— Завтра позвоню.

— Будем пытаться снова?

— Не знаю, — не оборачиваясь, бросила она через плечо.

— Ты куда? — Теперь в его голосе уже явственно слышалось беспокойство.

— К соседям, — крикнула она на ходу. — Спрошу Расса о Гретхен. Он весь день дома. Так что если она обзавелась дружком, он наверняка знает.

Выйдя из-под крытого навеса, Аманда пересекла покрытую зеленым ковром травы лужайку, ужом проскользнула между колючих кустов можжевельника и ветками тиса, после чего пробралась через сосновую рощицу, отделявшую их участок от участка Лэнгов. Дурманящий аромат влажной земли и сосновой хвои, особенно сильный здесь, окутал ее, точно облаком, и у Аманды сразу же закружилась голова. Может быть, оттого, что она прошлась — или на нее подействовала возможность хоть ненадолго избавиться от гнетущей атмосферы дома, — как бы там ни было, боль внизу живота почти исчезла. И к тому времени как Аманда подошла к дому, она почти успокоилась.

Поднявшись по ступенькам, она уже подняла руку, чтобы постучать, но тут дверь распахнулась, и Аманда едва успела отскочить в сторону.

Эллисон Лэнг, девчушка лет четырнадцати — сплошные руки, ноги и облако развевающихся черных, как у цыганки, волос — кубарем скатилась по ступенькам.

— Простите, — фыркнула она, задыхаясь от смеха.

Аманда ухватилась за дверь, чтобы та не стукнула ее по носу.

— Все в порядке?

Эллисон, не оглядываясь, вприпрыжку понеслась через лужайку.

— Да, все отлично. Простите, некогда. Джорди позвонил, у бедняги полный завал с алгеброй! — Все это она прокричала, уже перебираясь через живую изгородь на участок Коттеров.

Джорди Коттер был старшим сыном Карен и Ли. Они с Эллисон были не разлей вода чуть ли не с первого класса. Теперь оба уже учились в старших классах, и хотя Эллисон была на целый год младше и почти на целый дюйм выше и к тому же училась на порядок лучше, чем Джорди, они с ним были по-прежнему очень близки.

Аманде очень нравилась Эллисон — ласковая, воспитанная и к тому же на редкость открытая и дружелюбная для своего возраста. Вот Джорди — тот был на редкость крепким орешком.

— Я бы вышел к тебе, — крикнул ей Расс откуда-то из глубины кухни, — но этот соус нужно постоянно помешивать. — Расс, высокий, худощавый мужчина, чья шевелюра цвета опавших листьев вечно имела такой вид, точно он только что вскочил с постели или его ударило током, приплясывал у плиты. Маленькие, с круглыми стеклами очки сползли ему на самый кончик носа. Поверх футболки и шортов на нем красовался кокетливый фартук, ноги были босыми — впрочем, так он обычно ходил весь день, вне зависимости от погоды. Расс любил повторять, что босые ноги для мужчины-домохозяйки, мол, первое дело. Но Аманда сильно подозревала, что он просто терпеть не может ходить обутым — может, просто потому, что ноги у него были огромного размера.

Расс был журналистом. Львиная часть его доходов поступала от рецензий, которые он писал на книги, однако сердце его было безраздельно отдано колонке в местной газете, которую он вел и которая была посвящена исключительно отношениям «отцов и детей». Его жена Джорджия занимала должность генерального директора в компании, которая ей же и принадлежала, в результате чего вынуждена была проводить вне дома по нескольку дней в неделю. Все заботы по воспитанию детей легли на плечи Расса. Насколько могла судить Аманда, ему как отцу просто цены не было. К тому же со временем он научился бесподобно готовить.

— М-м… как вкусно пахнет! — восторженно покрутила головой Аманда.

— Тушеная телятина с соусом «Марсала». И чуть-чуть вина — совсем капельку, учитывая, что в доме двое детей. Впрочем, девица, похоже, уже исчезла.

Одиннадцатилетний Томми с такими же, как у матери и сестры, черными волосами, сгреб со стола, где он, похоже, готовил уроки, книги и тетради и улыбнулся отцу:

— Элли сказала, что если бы ты добавил вина, она бы точно осталась.

Аманда ухватила мальчика за плечо.

— Эй, а ты-то что знаешь о вине? — удивилась она.

— Только что Элли нравится его пить.

— И где же она это делает?

— Да дома, где же еще? — с самым невинным видом объяснил Томми. — Прямо из маминого бокала.

— Кстати, а как мама?

— Отлично. Обещала попозже позвонить.

Аманда решила поставить вопрос по-другому:

— И где она сейчас?

— В Сан-Антонио. Завтра вернется. — Мальчик вывернулся у нее из рук и юркнул за дверь. — Я побуду в другой комнате, хорошо, пап? — услышали они.

— Если для того, чтобы снова без конца трепаться в чате с Тревором и Джоном, то лучше забудь об этом! — гаркнул Расс, угрожающе размахивая деревянной ложкой на длинной ручке, которой он мешал соус.

— Да нет, пописать хочу.

— А-а… — Расс бросил в сторону Аманды смущенный взгляд. — Сам напросился. Ладно, малыш. Только не забудь вернуться, идет? Тебе ведь еще нужно дописать эссе. — Повернувшись к столу, он снова помешал соус, потом повернулся к Аманде и вопросительно вскинул брови: — Как дела?

— Нормально. — Протиснувшись мимо Расса, она заглянула через его плечо в кастрюльку и завистливо вздохнула. То, что шкварчало в ней, выглядело так же восхитительно аппетитно, как и кусок слегка подрумянившейся телятины, которая, лежа на сковородке, терпеливо дожидалась своей очереди. Внезапно Аманда почувствовала острый укол совести. Она сама практически никогда не старалась приготовить мужу что-то особенное. Пределом мечтаний для Грэхема было мясо с картошкой. Вкусы у него были самые простые. Вопрос, что приготовить, обычно не стоял — сунуть что-нибудь в гриль, и ладно. Раньше, когда они оставались дома, то часто готовили вместе. Но с этим давно уже было покончено, впрочем, не только с этим, вздохнула она.

А сегодня им обоим скорее всего вообще кусок не полезет в горло.

— Послушай, мне нужна твоя помощь. Мы тут с Грэхемом поспорили. Я говорю, что Гретхен беременна. А он — что нет. А ты как думаешь?

Аманда готова была поклясться, что Расс покраснел. Впрочем, скорее всего виной этому был исходивший от плиты жар, решила Аманда.

— Беременна? — эхом повторил он. — Ух ты! Первый раз слышу!

— Выходит, ты не заметил, что ее формы… хм… несколько изменились?

Багровый румянец у него на щеках явно стал гуще. Но не похоже, чтобы жар плиты имел к этому какое-то отношение. Даже стекла очков у него запотели.

— Ее формы? — тупо переспросил он, словно не понимая, о чем это она.

Господи, ну конечно же ее формы! Аманде вдруг захотелось стукнуть его по голове поварешкой. Да ведь он сам, Грэхем и Ли только и делали, что обсуждали формы Гретхен.

— Ее живот! — рявкнула она. — Ты что — не заметил, какой у нее живот?

— Нет. Ей-богу, ничего такого не заметил. — Правда, у Расса хотя бы хватило ума не сказать, что это ей просто показалось. — Беременна? Но как такое могло случиться?

Аманда рассмеялась бы ему в лицо, будь у нее сейчас другое настроение.

— Обычным способом, я так думаю. Или тебе известен какой-то другой? Я сказала Грэю, что если бы ее кто-то навещал, ты наверняка заметил бы.

Расс, уткнувшись носом в кастрюльку, принялся озабоченно помешивать соус.

— Нет, только не я. Ты же знаешь, я весь день напролет торчу перед компьютером.

— И ты бы не обратил внимания, если бы тут появилась чужая машина?

— Может быть. Впрочем, знаешь, сколько их тут бывает — почтальон, мусорщики, ребята из компьютерной фирмы, да мало ли кто? Я сначала поглядывал в окно, а потом бросил — надоело. — Он задумчиво поскреб щеку, словно ему в голову пришла какая-то мысль.

— Что?

— Просто подумал о Бене. В его возрасте он был бы счастлив стать отцом.

Аманде внезапно пришло в голову, что мужчинам лестно стать отцом в любом возрасте. Можно подумать, отцовство возвышает их над другими, свидетельствуя о какой-то особой мужской доблести. Интересно, может, Грэхем именно поэтому так переживает?

— Бену — может быть. А вот его детям — вряд ли, — сухо заметила она. — Им и так было нелегко смириться с тем, что в его жизнь вошла Гретхен. А появление ребенка только подлило бы масла в огонь. Только Бен-то тут как раз ни при чем. Вспомни, сколько времени уже прошло с его смерти. Почти год. Сроки не совпадают.

— А ты точно знаешь, что она беременна?

— С виду да.

— И давно?

— Месяцев пять, может, шесть. — Аманда задумалась. — Хотя не знаю, я ведь не специалист.

Расс какое-то время молчал. Потом осторожно откашлялся.

— Это имеет какое-то отношение… к тебе?

Аманда сделал вид, что рассматривает соус.

— Нет. Слушай, может, мне взять у тебя пару уроков? Я ведь практически не умею готовить. Мне бы в жизни такое не сотворить. Возможно, умение готовить — своего рода лекарство от бесплодия, а?

— Дом и домашний очаг, да?

— М-м… — Не ответив, Аманда направилась к двери. Ей вдруг почему-то стало стыдно перед Грэхемом. Зря она напустилась на него. Ему ведь тоже несладко.

— Могу сходить к Гретхен и спросить у нее, если хочешь, — предложил вдруг Расс. — Да, вот накормлю детей, уложу их и схожу. Кстати, я давно уже не заглядывал к ней. Знаешь, зимой как-то встречаешься с людьми намного реже, чем летом, а лето, слава богу, уже восемь месяцев, как закончилось. Да и потом, я тут целый день кручусь как белка в колесе — то работаю, то с детьми вожусь, да и жену как-никак нужно ублажить, когда она вдруг вспомнит о нас и решит заскочить домой. — Зазвонил телефон. — Знаешь, а мне даже самому интересно — неужели Гретхен и правда ждет ребенка?

Самая не понимая уже, что она чувствует по этому поводу, Аманда закрыла за собой дверь, но не успела она спуститься по ступенькам, как в дверях появилась голова Расса.

— Это Грэхем. Говорит, чтобы ты срочно бежала домой. Тебе звонят. Похоже, что-то случилось.

Кивнув, Аманда рысцой помчалась к себе. Она подбежала к изгороди как раз в тот момент, когда на лужайке появилась Карен. В руках она несла закрытый белой салфеткой поднос.

Среднего роста и такого же среднего телосложения, Карен принадлежала к числу тех женщин, которые редко вспоминают о косметике, а для чего существуют шпильки или заколки для волос, кажется, и вовсе не задумываются. Ее каштановые волосы вечно в беспорядке свешивались на лицо. Красотой она вряд ли кого-то могла бы поразить, но когда речь шла о Карен, о внешности почему-то забывали. Познакомившись с ней, Аманда мгновенно поняла, что недостатки внешности с лихвой восполнялись бившей в ней ключом энергией. В результате она умудрялась работать, точно негр на сахарной плантации, при этом заседать в бесчисленных благотворительных комитетах и каким-то образом еще выкраивала время для посиделок с Джорджией и Амандой. Впрочем, они трое давненько уже не встречались, но вовсе не потому, что им вдруг стало неинтересно друг с другом. Просто в последнее время Карен постоянно находила предлог для отказа: то болел кто-то из детей, то у нее было заседание очередного комитета или внезапно она сама сваливалась в постель с нестерпимой головной болью. И сейчас Аманда поразилась тому, как та изменилась за это время. От вечной улыбки, сиявшей у нее на лице, остались только тоненькие морщинки у глаз и в уголках рта, а всегда веселое лицо Карен казалось усталым и напряженным.

— Завтра в школе конкурс выпечки, а потом распродажа, — объяснила она. — Я сказала Рассу, чтобы не морочил себе голову. Я испеку и для него. Пусть Томми завтра прихватит с собой в школу.

— Добрая ты душа! — восхищенно сказала Аманда — наверное, в сотый уже раз за этот год.

Карен была движущей силой родительского комитета школы, а кроме этого еще бессменной воспитательницей, председателем всех сезонных школьных распродаж, координатором всех художественных выставок детского творчества и главой комитета родителей и учителей. Кроме всего этого, она являлась матерью четверых детей от шести до пятнадцати лет и при всем при том трудилась ничуть не меньше любой из приятельниц Аманды. Для самой Аманды Карен всегда была объектом для подражания. Оставалось только надеяться, что когда она сама станет матерью, то будет успевать хотя бы половину всего того, с чем шутя справлялась Карен.

— Как ребята? — поинтересовалась Аманда.

— У близнецов из-за цветочной пыльцы немного обострилась астма, а в остальном все нормально. А ты как?

— Неплохо.

Карен вопросительно вскинула брови, ожидая продолжения.

Аманда покачала головой:

— Ничего не вышло.

— Ох, Мэнди… мне так жаль! — искренне расстроилась Карен.

— Да, мне тоже. Странно — кому-то ничего не стоит забеременеть, а мне… Кстати, раз уж разговор зашел об этом, ты давно разговаривала с Гретхен?

— С Гретхен? Только что. Хотя постой… мы не разговаривали. Я просто помахала ей рукой на ходу, и все. А что такое?

— Мне кажется, она беременна.

У Карен отвалилась челюсть.

— Беременна?! Гретхен?! О нет, не думаю… Скорее всего, ты ошиблась. Как она могла забеременеть, когда она целый день сидит взаперти? Она же никого не видит! К ней никто не ходит, а сама она носа не высовывает из дому. По-моему, она до сих пор еще оплакивает Бена. — Голос Карен упал до едва слышного шепота. — А с чего ты вообще взяла, что она беременна?

— Понимаешь, я ее видела. И вид у нее такой, словно она ждет ребенка. Конечно, грудь у нее всегда была большая. Но живот… живот был плоским.

— Точно — вылитая фотомодель. Ли вечно ругается, когда я сравниваю Гретхен с собой, а потом расстраиваюсь. Но как же не сравнивать, верно? А у наших мужей так слюнки и текут, когда они видят ее. Ты заметила, как они только что из штанов не выпрыгивают, наперебой предлагая ей что-нибудь вскопать или починить? А почему, спрашивается? Может, с ней так интересно поговорить? — Карен пожала плечами. — Вот уж вряд ли. Как-то не очень верится, верно? — Вдруг тень озабоченности набежала ей на лицо. — Правда, я не замечала, чтобы здесь по вечерам останавливалась чья-то машина, но это ведь не доказательство — в конце концов, машину можно было поставить и за гаражом.

Вполне возможно, мысленно согласилась с ней Аманда.

— Но тогда все равно кто-нибудь из нас заметил бы, как она подъезжает к дому или, наоборот, отъезжает.

— Могли и не заметить. Он запросто мог оставлять машину где-то неподалеку и пробираться в дом пешком. — Лицо Карен слегка побледнело. — Нет, Гретхен не может быть беременна. Просто не может, и все.

— Мэнди! — донесся из-за изгороди крик Грэхема.

— Срочный вызов, — шепотом объяснила Аманда и, торопливо обняв на прощанье Карен, снова бросилась бежать. Ее сердце разрывалось от жалости и сочувствия к этой замечательной женщине, которую почему-то так нисколько не ценили именно те, ради кого она так старалась, и в первую очередь ее муж Ли.

Но Карен всегда защищала его, пылко доказывая, что у Ли есть свои плюсы. Спорить с ней было бесполезно, поэтому Аманда могла только поддерживать ее, насколько это было в ее силах. Обнять ее, например. На большее у нее просто не было времени. По голосу Грэхема она догадалась, что он теряет терпение.

Она бежала домой бегом, но живот у нее вдруг разболелся с новой силой. Срочные звонки, тем более на ночь глядя, в ее практике случались нечасто. Хотя бывало и такое — чаще всего в период между окончанием учебного года и началом экзаменов, когда напряжение в школе становилось ощутимым. Ну и, конечно, порой случались и всякие домашние неурядицы — случаи насилия в семье, развод или даже смерть родителей. Достаток, в котором жило большинство обитателей Вудли, отнюдь не делал его в этом смысле более благополучным по сравнению с другими городами. Более того — все эти случаи на фоне достатка, даже роскоши выглядели еще более уродливыми и отталкивающими.

Аманда, войдя в дом через заднее крыльцо, бросилась на кухню. Грэхем стоял возле стола, на котором лежал телефон. Хмурое выражение его лица ясно свидетельствовало о том, что он все еще дуется — скорее всего он обиделся, когда она удрала из дома, даже не дав ему договорить. Именно эта мысль первой пришла Аманде в голову — вернее, она решила, что это так, потому что из-за этого бегства до сих пор чувствовала себя виноватой. Глаза у него были грустными. Но, что хуже всего, он просто стоял и молчал, и Аманда даже испугалась немного. Было так непривычно видеть Грэхема ничем не занятым, словно он не знал, куда приткнуться. Она могла бы поклясться, что он так и простоял тут все время, что ее не было дома, молча дожидаясь, когда она вернется и они смогут продолжить разговор.

— И что? Беременна? — спросил он.

Аманда даже не сразу поняла, о чем это он. Первое, что пришло ей в голову, — это что Грэхем спрашивает о ней, а вовсе не о Гретхен. Только потом она сообразила, кого имеет в виду муж.

— Никто точно ничего не знает, — пробормотала она, бросив взгляд на листок бумаги, который он держал в руке.

Заметив ее взгляд, Грэхем протянул ей листок:

— Звонила Мэгги Додд.

Мэгги была заместителем директора школы. Но номер, записанный на листке, который сейчас разглядывала Аманда, стоял в кабинете самого директора. Схватив трубку, Аманда поспешно набрала его. Трубку на том конце взяли после первого же звонка.

— Фред Эдлин слушает, — пророкотал низкий мужской голос.

— Фред, это Аманда Карр. Мне только что звонила Мэгги.

— Она тут, рядом. Пусть она лучше сама все объяснит.

В трубке зазвенел голос Мэгги:

— Бог свидетель, как мне неприятно дергать вас после работы, Аманда, но у нас тут возникла одна проблема. После уроков во время тренировки по бейсболу произошел неприятный инцидент. В нем участвовал Квинн Дэвис.

Все внутри у Аманды перевернулось. Она вдруг ощутила острый укол вины. Почему она не восприняла всерьез письма мальчика, ругала она себя. Надо было как-то уговорить его прийти… и уж во всяком случае не убегать из школы, не дождавшись его.

— Квинн Дэвис? — повторила она вслух для Грэхема. Ему должно быть хорошо знакомо это имя. Да и как бы он мог его не знать, живя в городе, где все местные газеты то и дело принимались хором воспевать очередного героя? А в последнее время это место прочно занимал Квинн. Конечно, частично причиной этому было то, что вся его семья постоянно была на виду. Собственно говоря, редкая газета обходилась без того, чтобы не упомянуть кого-то из многочисленного семейства Дэвисов.

— Он и еще несколько его приятелей явились на тренировку навеселе, — продолжала Мэгги.

— О нет! — ахнула Аманда.

— Увы, да. Тренер, естественно, привел их сюда. Я бы и раньше вам позвонила, но прошло некоторое время, прежде чем мы смогли связаться с его родителями. Оба были в ратуше, обсуждали проект по осушению сильно заболоченных земель в пригороде. Представляете, как они «обрадовались», узнав, что звонили из школы и попросили срочно приехать? Теперь они в соседнем кабинете — ругаются с тренером и Фредом по поводу наказания для их сына и остальных. Вам бы тоже лучше приехать. Его родители требуют, чтобы мы замяли дело. Говорят, что их сын столько сделал для школы, что давно уже стал для всех примером и что не надо, мол, лишать детей их кумира. Проблема в том, что всей команде известно, что он пил. И если мы оставим этот случай без последствий, иначе говоря, спустим все на тормозах, остальные могут решить, что им тоже можно.

Аманда хорошо понимала, что имеет в виду заместитель директора. Вседозволенность — штука опасная. Она тоже считала, что этот случай может служить дурным примером для остальных. Еще меньше она хотела бы, чтобы Квинн уверился в своей безнаказанности. Как-никак закон один для всех. Каждый должен отвечать за свои проступки, и Квинн тоже — вне зависимости от того, в какой ситуации он оказался.

Но тогда ей следует выяснить, почему он сегодня пытался связаться с ней, почему его потянуло выпить, а потом отправиться на тренировку.

— А остальных тоже наказали? — спросила она.

Пока Мэгги вводила ее в курс дела, Аманда поймала на себе взгляд Грэхема. Он изо всех сил старался сдерживаться, но не слишком в этом преуспел. До этого он всегда достаточно снисходительно относился к тому, что она срывалась в школу по любому поводу, но сейчас был явно не тот случай. Терпение Грэхема, похоже, было на исходе. Глаза его потемнели и стали холодными, словно кусочки полярного льда, губы превратились в тонкую линию. Похоже, надвигалась очередная ссора. Дома у нее тоже было не все ладно, и хорошо бы как-то это утрясти, прежде чем ехать в школу. А Грэхем, похоже, считал, что их собственные с Амандой проблемы куда важнее.

Но месячные-то у нее так и так начались, и тут уж ничего не изменишь. Никакое обсуждение не в силах поправить дело, и Аманда искренне не понимала, о чем тут еще говорить. Она ненавидела лекарства, которыми ее пичкали и от которых ее уже мутило, ненавидела все эти осточертевшие графики, ненавидела это мучительное напряжение, изводившее ее в конце каждого месяца. Ей было противно раз за разом возвращаться в клинику, потому что это превращало ее из живого человека в механизм, который по какой-то неизвестной причине отказывается работать нормально. Ей все уже осточертело. И сейчас ей не хотелось даже думать о том, что делать дальше.

Аманде хотелось почувствовать себя полезной. Решить проблему с Квинном и его родителями — вот для чего она там нужна. И потом, учитывая все его письма, она хотела сама поговорить с мальчиком. А то, что там сейчас и его родители, даже лучше, решила она.

— Я сейчас приеду, — пообещала она.

Грэхем недовольно поджал губы и отвернулся. Услышав, как Аманда положила трубку, он снова посмотрел на нее. В глазах его стоял упрек.

Ей очень хотелось, чтобы он понял, что заставляет ее мчаться туда. Поэтому Аманда в нескольких словах пересказала ему, что услышала от Мэгги.

— Остальных ребят исключили из команды до конца сезона. А родители Квинна не хотят и слышать о том, чтобы он пропустил хотя бы одну-единственную игру. Не говоря уж о шести. Интересно знать почему. Сильно подозреваю, что у них есть на это свои причины, которые не имеют никакого отношения к мальчику.

— Но они его родители, — возразил Грэхем. — И они имеют право иметь свою точку зрения на это дело.

— Конечно. Но кто-то же должен решать, что будет лучше для самого мальчика.

— А Мэгги? Почему она не может самостоятельно утрясти эту проблему?

— Им нужен тот, кто бы разрешил их сомнения. Кто-то, кто выступил бы в роли арбитра.

— А ты, выходит, знаешь, что будет для него лучшее в такой ситуации?

— Нет, не знаю. И не узнаю, пока я тут сижу. Нужно же, в конце концов, выслушать и его.

— Его родители — весьма влиятельные люди. Именно в их руках находятся источники финансирования, от которых, кстати, зависят и зарплаты учителей в нашем городе. Сколько раз мы с тобой слышали о таких вещах? Эдлин и Додд, вполне возможно, решили отвести тебе роль «плохого парня». Ты окажешься в весьма щекотливом положении.

— Послушай, Грэй, разве у меня есть выбор? Квинн, как-никак, местная знаменитость. Правда, в рамках школы, но это ничего не меняет.

— Стало быть, ты поедешь? На ночь глядя? А что, это не может подождать до утра?

— Нет, они хотят все уладить уже сегодня. Родители ясно дали понять, что не потерпят, чтобы по городу поползли слухи.

— А как же мы?

— Я скоро вернусь.

Он смерил ее взглядом, из которого было ясно, что он ни на грош ей не верит.

— Честное слово, скоро, — поклялась она, разыскивая сумочку. Вера в Грэхема оказалась сильнее сомнений. К тому же он хорошо знал, что никакая причина не могла выманить ее из дома на ночь глядя — только если кто-нибудь из ее подопечных попал в беду и отчаянно нуждался в помощи. Поэтому она повернулась к нему и добавила: — С Квинном явно что-то неладно. Он пытался связаться со мной еще утром, но каким-то образом мы с ним разминулись. Надо посмотреть, что можно сделать, пока еще не поздно.

— Помилуй бог, он же не ребенок, а взрослый парень. Только вспомни, что он натворил!

— Может, он и выглядит взрослым из-за своих мускулов, но на самом деле он еще ребенок. И потом, вспомни — у парня два старших брата, и оба — суперзвезды. И ему приходится каждый день доказывать, что он не хуже их! А тут еще родители, у которых самомнение по размерам не уступает штату Техас! Кстати, мне доводилось встречаться с этой парочкой. Удовольствие еще то, скажу я тебе. Откуда нам знать, Грэй, — может, жизнь в такой семье стала для парня сплошным кошмаром?

— А ты, выходит, знаешь, как это бывает?

— К сожалению, знаю, — вздохнула Аманда, изо всех сил отгоняя мысль о том, что в душе он смеется над ней. — Правда, моя ситуация была несколько иной. В свое время я тоже угодила между молотом и наковальней. А сейчас в такой же ситуации, думаю, оказался и Квинн. Говорю тебе, его родители — это нечто. Это… это просто несправедливо!

— Ну и что? На свете полным-полно несправедливостей, — отвернувшись, упрямо пробормотал Грэхем, и Аманда вдруг почувствовала, что тоже была бы рада остаться и обсудить это с ним. Ей хотелось поговорить о том, что справедливо и кто именно заслуживает справедливости, как нелегко стать хорошим отцом или матерью, убедить его в том, что из них с Грэхемом получились бы самые лучшие родители на свете. Ей хотелось поговорить о том, что может разрушить любые, самые прочные отношения. И что нужно сделать, чтобы этому помешать. А еще ей хотелось поговорить с ним об их несбывшихся мечтах…

Но у нее просто не было на это ни сил, ни мужества. Прошли те времена, когда разговаривать с Грэхемом было так же легко и естественно, как дышать. Теперь для этого требовалось немало терпения и выдержки. И времени — куда больше, чем у нее было. Особенно теперь, когда ее ждал ребенок.

— Я скоро, — пообещала она и выбежала за дверь.